— Ты забываешь только об одном: ожерелье было спрятано в футляре для веера с двойным дном. Оно никогда не лежало в ларце с драгоценностями несчастной Шарлотты. Она могла подарить веер вместе с футляром. После ее смерти родственники вполне были способны отдать футляр на память одной из фрейлин. Кстати, история о ларце с двойным дном мне кажется странной. Представьте себе это священное ожерелье. Оно имело внушительные размеры и немалый вес. Оно состояло не только из изумрудов, но и из золотой цепи, а также из золотых связующих элементов. Достаточными ли были размеры футляра для веера, чтобы оно туда поместилось?

— А что, если ожерелье разобрали на части? -предположила графиня Валерия. — Вспомните, Альдо: Ева говорила только о камнях. Она ни разу не упомянула ожерелье как таковое. Если Ева прятала только камни, тогда им хватило бы и футляра для веера. Пять изумрудов — даже такого крупного размера — легко бы поместились в таком футляре. Подобные вещицы всегда были довольно вместительными. Но ведь умерла она не так давно. Думаю, вам будет нетрудно получить от бельгийского королевского двора список тех, кто ее окружал и прислуживал ей в ее последней резиденции.

— А у вас есть связи в придворных кругах Брюсселя?

— Если бы была жива королева Мария Генриетта[57], то на ваш вопрос я бы ответила утвердительно. Но сейчас у меня никого там нет. Что же касается знатных австрийских дам, прислуживавших императрице Шарлотте в Мексике, например графини Кински и графини Коллониц, то они уехали из этой страны задолго до страшных событий. И, наконец, война разобщила европейскую знать, былого единства больше нет. Все разделились на тех, кто был по одну сторону, и на тех, кто оказался по другую… Перед войной не устояли даже семейные связи, созданные в результате брачных союзов.

— А как же мы? — запротестовала Лиза. — Я ваша внучка, и я вышла замуж за одного из тех венецианцев, кто страстно ненавидел австрийских оккупантов.

— Разумеется, любовь может творить чудеса…

— В нашем случае ни о каких чудесах не было и речи! — отрезал Альдо, неожиданно развеселившись. — Я женился на гражданке Швейцарии, моя невеста была подданной нейтральной страны! А швейцарцы всегда умели устроиться так, чтобы оставаться в дружбе со всеми. Вокруг них идет бой, а они только считают удары.

— Если бы ты сказал: «Они считают деньги», я бы потребовала развода!

— И была бы неправа. Кстати, о деньгах. Мне пришла в голову одна мысль. Если в замке Бушу не осталось никого из членов королевской семьи, я туда наведаюсь. Несколько ассигнаций, розданных нужным людям, помогут мне получить разрешение осмотреть замок под предлогом того, что мне хочется — пусть и с некоторым опозданием — почтить память императрицы. Я бы очень удивился, если бы там сменили прислугу. От нее я узнаю больше, чем от официальных лиц. Лиза, ты не могла бы попросить любезного Иоахима посмотреть расписание поездов и найти мне поезд до Брюсселя?

— Я сама посмотрю расписание!

— Ты лишишь мажордома редкого удовольствия. Он будет так счастлив выпроводить меня из дома! Для него война еще не закончилась…

— Ты всегда преувеличиваешь! — запротестовала молодая женщина.

— Никакого преувеличения! Этот добряк меня презирает. Но я плачу ему сторицей! Держу пари, что он найдет мне вечерний поезд!

Тремя часами позже Альдо поцеловал Лизу на перроне возле «вагона поезда Вена — Нюрнберг — Франкфурт — Кельн — Брюссель, в котором ему предстояло провести ночь. Присутствие молодой женщины противоречило правилу, которое будущие супруги Морозини установили еще перед свадьбой: никогда не провожать до поезда или до парохода того, кто уезжает. Они оба ненавидели прощания, которые на перроне или на пристани кажутся вечными. Последние секунды, когда любящие люди едва сдерживают слезы, невероятно тягостны…

На этот раз Лиза из-за внезапности отъезда Альдо отказалась следовать этому правилу. Она не могла даже предположить, когда они увидятся снова, и сознавала, насколько короткий срок отвел бандит из Булонского леса на поиски ожерелья. Три месяца на то, чтобы найти пять драгоценных камней — иголку в стоге сена — возможно, рассеявшихся по всей Европе или давно выброшенных в старой коробке на помойку… Еще острее женщина осознавала опасность, угрожавшую ее мужу и его другу в том случае, если Альдо ожерелья не отыщет. Вобрену грозила смерть, а Альдо мог попасть в ловушку. Или… Но о себе и о детях Лиза просто отказывалась думать. Через несколько часов она вернется в Венецию и привезет Антонио, Амелию и Марко в Вену под защиту стен старого семейного дворца.

Наконец по радио объявили, что поезд отправляется, и супруги отпрянули друг от друга.

— А теперь уходи быстрее, любовь моя! — попросил Альдо, целуя жену в ладонь. — И не слишком переживай! Мне ничто не угрожает, пока не истекли три месяца. Кроме того, не забывай, что Адальберу удавалось вытаскивать нас и из худших ситуаций!

— Я не забываю, не волнуйся. Но будь осторожен! И да хранит тебя бог!

Лиза резко развернулась и побежала к выходу. Альдо как раз поднимался по чугунным ступеням в спальный вагон, когда услышал громкий топот. Стоя уже на последней ступеньке, он обернулся. По перрону бежала женщина на высоких каблуках. Одной рукой она придерживала надвинутую на глаза шляпку, в другой несла небольшой чемоданчик из крокодиловой кожи. Боа из серебристой лисы развернулось и свисало так низко, что она легко могла запутаться в нем и упасть. Дама попыталась ухватиться за поручни этой последней, еще открытой двери с криком:

— Подождите меня! Подождите меня!

Альдо нагнулся, схватил ее за руку как раз в тот момент, когда состав тронулся, и втащил в вагон. Незнакомка уцепилась за его руку:

— Ах, месье! Спасите меня!

— С радостью, но от чего, мадам?

Морозини не пришлось дважды повторять свой вопрос. Ответ был у него перед глазами. Мужчина с пышными усами, потрясающий тростью с набалдашником из слоновой кости, явно хотел догнать именно эту даму. Но он был вдвое старше ее и уже не мог так быстро бегать. К тому же, господин был вне себя от ярости. Когда мужчина потянулся к одному из медных поручней, позволявших подняться в вагон уходящего поезда, его решительно столкнула вниз ножка в элегантном ботинке из коричневой замши. Ему все-таки удалось устоять на ногах, и он завопил:

— Проклятая лгунья! Вы больше не осмелитесь говорить, что у вас нет любовника! Я застал вас…

Поезд набрал скорость, и конец фразы растаял в воздухе. Контролер торопливо подошел к Альдо и молодой женщине и быстро закрыл дверь.

— Боже мой, какая неосторожность! Как вышло, что эта дверь до сих пор не закрыта?

— Боюсь, в этом моя вина, — начал было Альдо, но дама не дала ему договорить. Она поправила шляпку, съехавшую набок, и сказала:— Вы же не станете упрекать этого господина, Леопольд? Без него я опоздала бы на поезд, и кто знает, что могло бы со мной случиться!

— Простите меня, госпожа баронесса! Это я виноват. Чтобы помочь моему сослуживцу, я оставил ненадолго свой пост и не смог приветствовать вас должным образом… Я немедленно отведу вас в ваше купе…

— Осмелюсь напомнить, что и меня вы не встретили тоже! — упрекнул его Морозини.

— Абсолютная правда! — добродушно подтвердила незнакомка с сильным бельгийским акцентом. — И слава богу! Без этого господина дверь оказалась бы закрытой, и я попала бы в ловушку! Можно сказать, что вы оказались в нужное время в нужном месте! Займитесь же этим господином, мой добрый Леопольд! У меня, как всегда, четвертое купе?

— Как всегда, госпожа баронесса, но…

— Оставьте, у меня только этот чемоданчик, я сама его донесу…

Ослепив улыбкой своего невольного спасителя, дама пошла по коридору. Контролер попросил Альдо назвать свою фамилию.

— Морозини. Билет был приобретен в последний момент.

Леопольд расцвел, а дама тут же обернулась:

— Князь Морозини? Из Венеции?

— Да, это я, — вынужден был признать Альдо, не зная, радоваться ему или огорчаться из-за такой несколько обременительной популярности.

Но дама уже протянула ему руку для поцелуя:

— Счастлива, просто счастлива нашему знакомству! Я баронесса Агата Вальдхаус. Надеюсь, вы едете в Брюссель?

— Да, а в чем дело? — Альдо склонился к изящной ручке, украшенной тремя ценными перстнями.

— У нас будет достаточно времени, чтобы познакомиться! Давайте встретимся в вагоне-ресторане за ужином!

Альдо поклонился. Ничего другого ему не оставалось, хотя он предпочел бы поужинать в одиночестве и своем купе и спокойно поразмышлять под стук колес и мягкое покачивание вагона. Но в этом случае баронесса сочла бы его грубияном. И потом Альдо любил неожиданности, поджидающие его в долгих железнодорожных путешествиях. Да и эта маленькая баронесса Агата, проявившая недюжинную силу и ловкость в искусстве избавляться от докучливых мужчин, показалось ему забавной. Морозини точно знал, о чем пойдет разговор. Разве его фамилия для светских дам не олицетворяла бриллианты, рубины, сапфиры, изумруды и другие драгоценные камни?

— Госпожа баронесса знает, чего хочет! — неожиданно объявил Леопольд, раскладывавший багаж Морозини.

— Вы так хорошо с ней знакомы? — поинтересовался князь, усаживаясь к окну и закуривая.

— Эта дама часто ездит в моем вагоне, и она бельгийка, как и я. Баронесса — дочь Тиммерманса, знаменитого бельгийского шоколатье.— А мужчину, который ее преследовал, и от кого баронесса с такой ловкостью избавилась, вы тоже знаете?

— Это ее муж, барон Эберхард Вальдхаус. Как господин князь мог заметить, он вдвое старше жены, зануден, словно осенний дождь, и ревнив, как тигр… Я ничего больше не знаю, но госпожа баронесса очень откровенна, и я не стану лишать ее удовольствия лично рассказать обо всем господину князю… Но позволю себе заметить, что этот брак долго не продлится! — добавил Леопольд, с уверенным видом покачивая головой.