Александр Дюма - Ожерелье королевы

– Что вы имеете в виду, графиня?

– Я хочу сказать, что, рассказав господину де Рогану о вашем героическом отказе от ожерелья, я увидела, как он побледнел.

– Побледнел?

– Да, и в тот же миг глаза его наполнились слезами. Я, ваше величество, не знаю, действительно ли господин де Роган красавец и образец вельможи, как считают многие; я знаю одно – лицо господина де Рогана, озаренное в тот момент огнем его души и залитое слезами, которые вызвало ваше бескорыстное благородство – ах, да что я говорю! – ваша возвышенная самоотверженность, никогда не изгладится из моей памяти.

Королева несколько секунд молча погружала в воду клюв позолоченного лебедя, что плавал в мраморной ванне.

– Ну, хорошо, графиня, – наконец сказала она, – раз уж господин де Роган показался вам столь красивым и совершенным, как вы только что сообщили, я не требую, чтобы вы смотрели на него моими глазами. Это светский прелат, пастырь, который пасет овечек в той же мере для себя, что и для Господа.

– О ваше величество…

– Что? Разве я оклеветала его? Разве не такова его репутация? И разве он немножко не гордится этим? Вам никогда не случалось видеть, как в дни торжественных богослужений он поднимает и трясет в воздухе свои красивые руки – а они у него и вправду красивые, – чтобы от них отлила кровь и они стали еще белее, и как от этих рук, украшенных пастырским перстнем, богомолки не отрывают глаз, пылающих ярче, чем бриллиант кардинала?

Жанна поклонилась.

– У кардинала много побед, – запальчиво продолжала королева. – Некоторые из них изрядно скандальные. Кардинал влюбчив, как прелаты времен Фронды. Пусть им за это восхищается кто угодно, кроме меня.

– О ваше величество, – отвечала Жанна, ободренная такой откровенностью, а главное, состоянием королевы, – я не знаю, думал ли кардинал о богомолках, когда с таким пылом говорил мне о добродетелях вашего величества, но зато я видела, что свои красивые руки он при этом не поднял в воздух, а прижал к сердцу.

Королева покачала головой и несколько принужденно рассмеялась.

«Вот те на! – подумала Жанна. – Неужели дела обстоят гораздо лучше, чем я надеялась? Неужели досада станет нашим союзником? Ну, тогда нам будет совсем просто».

Но королева тут же приняла безразличный и неприступный вид.

– Продолжайте, – велела она.

– О ваше величество, вы меня парализуете. Скромность, заставляющая его даже отвергать хвалы…

– Это вы о кардинале? Ну-ну…

– Но почему, ваше величество?

– Потому, графиня, что скромность его мне кажется подозрительной.

– Мне не следует, – крайне почтительно ответила Жанна, – защищать того, кто имел несчастье впасть в немилость у вашего величества. Я ни минуты не сомневаюсь в его виновности, ибо он прогневал королеву.

– Господин де Роган не прогневал меня, он меня оскорбил. Но я – королева и христианка, и, следовательно, вдвойне обязана забыть об оскорблении.

Королева произнесла эти слова с лишь ей одной свойственной царственной добротой.

Жанна промолчала.

– Вы ничего не хотите сказать?

– Я вызвала бы неудовольствие вашего величества и навлекла бы на себя немилость и порицание, высказав суждение, не совпадающее с королевским.

– Вы придерживаетесь касательно кардинала иного мнения, нежели я?

– Совершенно противоположного, ваше величество.

– В тот день, когда вы узнаете, что делал принц Луи, дабы навредить мне, вы так не станете говорить.

– Я знаю лишь то, что видела, а видела я то, что он делал, дабы услужить вашему величеству.

– Говорил учтивые слова?

Жанна поклонилась.

– Был почтителен, сетовал, рассыпался в комплиментах? – продолжала Мария Антуанетта.

Жанна молчала.

– Вы питаете к кардиналу столь пылкую приязнь, графиня, что я больше не стану переубеждать вас.

И королева рассмеялась.

– Я предпочла бы, ваше величество, чтобы вы разгневались, а не рассмеялись, – промолвила Жанна. – В чувстве, которое питает к вам кардинал, столько преклонения, что я уверена: он умер бы, увидев, что королева смеется над ним.

– Однако он изрядно переменился.

– Но ваше величество соблаговолили говорить мне в прошлый раз, что господин де Роган вот уже десять лет, как страстно…

– Я пошутила, графиня, – сухо бросила королева.

Жанне пришлось замолчать, и Марии Антуанетте показалось, будто графиня отказалась от борьбы, но это была большая ошибка. Тот миг, когда женщины подобного типа, в которых совмещены тигр и змея, отступают, всегда является прелюдией к нападению; сосредоточенная передышка предшествует броску.

– Вы упомянули про ожерелье, – неосторожно вспомнила королева. – Признайтесь, вы думали о нем.

– Днем и ночью, ваше величество, – с радостью воскликнула Жанна. Такую же радость испытывает полководец на поле боя, видя, что противник совершил роковую ошибку. – Оно прекрасно и пойдет вашему величеству.

– Пойдет?

– Да, ваше величество, пойдет.

– Разве оно не продано?

– Да, продано.

– Португальскому послу?

Жанна отрицательно покачала головой.

– Нет? – радостно переспросила королева.

– Нет, ваше величество.

– Но кому же тогда?

– Его купил господин де Роган.

Королева подскочила от неожиданности, но тут же холодно протянула:

– Ах, вот как…

– Поверьте, ваше величество, – с красноречием, исполненным вдохновения и пыла, принялась убеждать ее Жанна, – господин де Роган совершил прекрасный поступок. То был благородный порыв. Ах, какой дивный порыв! А возвышенная душа вашего величества не может не испытывать симпатии к добрым и высоким чувствам. Должна вам признаться, что, как только господин де Роган услышал от меня о временных затруднениях вашего величества, он воскликнул:

«Как! Королева Франции отказалась от того, от чего не решилась бы отказаться жена генерального откупщика? Да этак французская королева в один прекрасный день принуждена будет увидеть, что госпожа де Неккер щеголяет в этих бриллиантах!»

Господин де Роган еще не знал, что португальский посол ведет переговоры о покупке ожерелья. Я рассказала ему и про это. Его негодование усилилось.

«Нет, – объявил он, – речь уже идет не о том, чтобы доставить удовольствие королеве. Речь идет о королевском достоинстве. Мне известны настроения при иностранных дворах, известны их тщеславие и кичливость. Там будут смеяться над королевой Франции, у которой нет денег, чтобы удовлетворить свою законную прихоть. Нет, этому не бывать!»

И он тут же ушел от меня. Через час я узнала, что он купил ожерелье.

– За полтора миллиона ливров?

– За миллион шестьсот.

– А с какой целью он его покупал?

– Чтобы оно, уж коль не может принадлежать вашему величеству, не могло принадлежать никакой другой женщине.

– А вы уверены, что господин де Роган купил его не затем, чтобы подарить какой-нибудь своей любовнице?

– Я убеждена, он сделал это скорее с целью уничтожить его, чтобы оно не могло украшать ничью шею, кроме шеи королевы.

Мария Антуанетта задумалась, и на ее благородном лице можно было совершенно ясно прочесть все, что происходило у нее в душе.

– Господин де Роган прекрасно показал себя, – наконец произнесла она. – Это благородный поступок и тонкое доказательство преданности.

Жанна с восторгом слушала эти слова.

– Поблагодарите господина де Рогана, – продолжала королева.

– О ваше величество, с радостью!

– Добавьте, что господин де Роган доказал мне свою дружбу, и я как порядочный человек, если воспользоваться выражением Екатерины, принимаю его дружбу и считаю себя обязанной отплатить за нее. Одним словом, я принимаю, но не дар господина де Рогана.

– А что же?

– А чувства, которые им двигали. Господин де Роган решился истратить собственные деньги или свой кредит, чтобы доставить мне удовольствие. Я все ему возмещу. Полагаю, Бемер потребовал задаток?

– Да, ваше величество.

– Сколько? Двести тысяч ливров?

– Двести пятьдесят.

– Это как раз трехмесячное содержание, которое мне дает король. Его как раз сегодня принесли мне раньше срока, но это неважно, главное, что принесли.

Королева позвонила, явились горничные, которые завернули ее в подогретые простыни тонкого батиста, после чего одели.

Пройдя вместе с Жанной к себе в кабинет, королева сказала:

– Откройте, пожалуйста, ящик.

– Верхний?

– Нет, следующий. Видите бумажник?

– Да, ваше величество.

– В нем лежит двести пятьдесят тысяч ливров. Пересчитайте.

Жанна пересчитала.

– Передайте их кардиналу. Еще раз поблагодарите его. Скажите еще, что я обещаю каждый месяц выплачивать ему такую же сумму. Так мы будем рассчитываться. Таким образом я получу ожерелье, которое мне безумно нравится, и пусть даже мне придется ограничивать себя, чтобы расплатиться за него, зато я не поставлю в затруднительное положение короля.

Несколько секунд она собиралась с мыслями.

– И еще я смогу получить подтверждение, – промолвила королева, – что у меня есть участливый друг, сумевший оказать мне услугу…

Королева вновь умолкла и потом продолжила:

– И подруга, сумевшая понять меня.

После этих с лов Мария Антуанетта протянула Жанне руку, и та поспешно приникла к ней.

А когда Жанна уже уходила, королева, поколебавшись, совсем тихо, словно испугавшись собственных слов, сказала:

– Графиня, передайте господину де Рогану, что ему будут рады в Версале и что я самолично хочу поблагодарить его.

Жанна вылетела из покоев королевы не то что вне себя, а просто обезумев от радости. Она сжимала кассовые билеты, словно стервятник свежую добычу.

Никто не ощутил значительности – в прямом и переносном смысле – богатства, которое увозила с собой Жанна де Валуа, в большей степени, чем лошади, везшие ее из Версаля.