Александр Дюма - Ожерелье королевы

Сказав себе это, Босир прижал к сердцу ассигнации и помчался в сторону Люксембургского сада; дело в том, что вот уже час им руководил инстинкт, а поскольку в прежние времена он сотни раз находил м-ль Оливу в Люксембургском саду, ноги сами понесли его туда.

Однако для человека, сильного в логике, это было не самое разумное решение.

Действительно, полицейские, знавшие привычки воров не хуже, чем Босир знал привычки полицейских, естественно, стали бы искать его в Люксембургском саду.

Но то ли по воле неба, то ли по воле дьявола случилось так, что г-н де Крон на сей раз совершенно не интересовался Босиром.

Только возлюбленный Николь выскочил на улицу Сен-Жермен-де-Пре, как его чуть не сшибла роскошная карета, на всем скаку направлявшаяся к улице Дофины.

Благодаря проворству, свойственному парижанам и неведомому остальным европейцам, Босир едва-едва успел увернуться от дышла. От удара кнутом и от ругательства кучера он увернуться все-таки не сумел, но обладатель ста тысяч ливров даже не остановился из-за столь незначительного посягательства на свою честь, тем паче что за ним гнались и бывшие сотоварищи, и полицейские.

Итак, Босир отскочил в сторону, но когда выпрямлялся, увидел в карете м-ль Оливу и какого-то чрезвычайно красивого мужчину, который что-то оживленно ей говорил.

Босир вскрикнул, но на его крик обратили внимание разве что лошади. Нет, он побежал бы за каретой, если бы она не ехала к улице Дофины, единственной улице Парижа, где Босир ни за что не хотел бы в этот момент появиться.

И потом, откуда взяться Оливе в этой карете? Нет, вздор, ему просто почудилось, померещилось; у страха глаза велики, и потому он всюду видит Николь.

Вдобавок он рассудил, что м-ль Олива никак не может оказаться в этой карете, так как полицейские арестовали ее у себя дома, на улице Дофины.

Несчастный Босир, изнемогающий душевно и физически, дунул по улице Фоссе-Мсье-ле-Пренс, достиг Люксембургского сада, пересек уже почти опустевший квартал и выбрался за рогатки, намереваясь найти укрытие в известной ему комнатенке, владелица которой питала к нему безмерное уважение.

Забравшись в эту клетушку, он спрятал кассовые билеты под одну из каменных плиток пола, поставил на эту плитку ножку кровати и рухнул на ложе, истекая потом и извергая проклятия, но, правда, богохульства у него перемежались благословениями Меркурию[114], а приступы лихорадочной слабости – возлиянием подслащенного вина с корицей, напитка вполне подходящего, чтобы восстановить правильное потоотделение и вселить в сердце уверенность.

Теперь он уже был совершенно уверен, что полиция его не найдет. Он был уверен, что никто не обчистит его.

Он был уверен, что Николь, даже если ее арестовали, ни в каких преступлениях не замешана, а времена, когда можно было без всякой вины навечно запрятать человека в тюрьму, прошли.

И еще он был уверен, что, имея сто тысяч ливров, он сумеет вырвать свою неразлучную спутницу м-ль Оливу даже из тюрьмы, если ее туда посадят.

Правда, оставались еще сообщники из посольства, а разобраться с ними будет куда трудней.

Но Босир придумал хитрый ход. Они останутся во Франции, а он уедет в Швейцарию, страну свободы и высокой нравственности; уедет, как только м-ль Олива окажется на свободе.

Но ничему из того, что задумывал Босир, попивая горячее вино, не суждено было сбыться – так было предначертано.

Человек почти всегда совершает ошибку, воображая, будто он видит, как обстоят дела, хотя все это от него сокрыто, но еще большую ошибку он совершает, воображая, будто ничего не видит, хотя все обстоятельства ему открыты.

Это соображение мы еще растолкуем читателю.

Если бы г-н Босир захотел дать веру своим глазам, которые, кстати сказать, прекрасно видели, вместо того чтобы напрягать разум, который в ту пору ослеп, он избавил бы себя от многих огорчений и разочарований.

В карете Босир действительно заметил м-ль Оливу вместе с человеком, которого он не узнал, потому что до того видел всего один раз, но, увидев дважды, ни с кем бы не спутал. М-ль Олива, как обычно, утром пошла прогуляться в Люксембургский сад, но в два часа не вернулась на обед, потому что с нею встретился, заговорил и стал задавать странные вопросы таинственный знакомец, с которым она была на балу в Опере.

Дело было так. Когда она, собираясь возвращаться, уже заплатила за стул и улыбнулась хозяину кофейни, чьей постоянной клиенткой была, Калиостро вынырнул из аллеи, подошел к ней и взял под руку.

Олива негромко вскрикнула.

– Куда вы собрались? – спросил он.

– Как – куда? Домой, на улицу Дофины.

– Что ж, вы доставите большую радость людям, которые вас там поджидают, – сообщил таинственный вельможа.

– Людям, которые меня там поджидают? Каким людям? Меня никто не ждет.

– Ах, если бы так! Там вас ждут не меньше дюжины визитеров.

– Дюжины визитеров? – воскликнула Олива и рассмеялась. – А почему бы не целый полк?

– Поверьте, если бы можно было прислать на улицу Дофины полк, он был бы послан.

– Вы меня удивляете!

– Вы еще больше удивились бы, если бы я дал вам пойти на улицу Дофины.

– Почему?

– Потому что, дорогая моя, вас там арестуют.

– Арестуют?

– Вне всяких сомнений. Эта дюжина господ – полицейские, посланные господином де Кроном.

Олива вздрогнула: некоторые люди почему-то неизменно боятся некоторых вещей.

Тем не менее, довольно старательно покопавшись в своей совести, она успокоилась.

– Я ничего не совершила. За что меня арестовывать?

– Из-за чего арестовывают женщин? Из-за интриг, из-за всяких глупостей.

– Я не занимаюсь никакими интригами.

– Но, может быть, когда-то давно?..

– Ну, тут я ничего не могу сказать.

– Короче, вас собираются арестовать, вне всякого сомнения, по ошибке, но тем не менее собираются. Ну что, вы идете на улицу Дофины?

М-ль Олива стояла бледная и перепуганная.

– Вы играете со мной, как кот с несчастной мышью, – сказала она. – Послушайте, если вы что-то знаете, скажите мне. А может, это Босира пришли арестовать?

И она впилась в Калиостро умоляющим взглядом.

– Вполне возможно. Я подозреваю, что совесть у него не столь чиста, как у вас.

– Бедный!

– Можете его пожалеть, но если он арестован, не идите по его стопам и не дайте возможности арестовать себя.

– Скажите, а какой вам интерес покровительствовать мне? Какой вам интерес заниматься мной? Послушайте, – дерзко заявила она, – это же неестественно, чтобы человек вроде вас…

– Остановитесь, не то скажете глупость, а сейчас каждая секунда на вес золота, потому что люди господина де Крона, видя, что вы не возвращаетесь, способны отправиться искать вас здесь.

– Здесь? А кто знает, что я здесь?

– Можно подумать, что это так трудно узнать! Я же узнал. Итак, продолжаю. Я заинтересован в вас, и вам это прекрасно известно, а остальное вас не касается. Идемте быстрей на улицу д'Анфер, там вас ждет моя карета. Как! Вы все еще сомневаетесь?

– Да.

– В таком случае мы совершим достаточно неблагоразумный поступок, но уж тогда, надеюсь, вы убедитесь раз и навсегда. Мы проедем в карете мимо вашего дома, и когда вы увидите господ из полиции с достаточно далекого расстояния, чтобы не быть арестованной ими, но с достаточно близкого, чтобы судить об их намерениях, вы по достоинству оцените мое доброе к вам отношение.

Говоря это, он провел м-ль Оливу к калитке, выходящей на улицу д'Анфер. Подкатила карета, Калиостро и Олива сели в нее и поехали на улицу Дофины, где и увидел их Босир.

Разумеется, закричи он, побеги следом за каретой, Олива принудила бы Калиостро взять его, дабы спасти, ежели его преследуют, или спасаться вместе с ним, ежели он ни в чем не замешан.

Но Калиостро, заметив беднягу, отвлек внимание м-ль Оливы, указав ей на толпу, уже собравшуюся вокруг полицейских.

Едва Олива увидела полицейских стражников, вторгшихся в ее дом, она бросилась в объятия своего покровителя с отчаянием, которое растрогало бы любого, но только не этого железного человека.

Он лишь пожал руку молодой женщине и укрыл ее от посторонних взоров, задернув занавеску.

– Спасите меня! Спасите! – повторяла перепуганная м-ль Олива.

– Обещаю вам это, – ответил Калиостро.

– Но вы же сказали, что полицейским известно все. Они меня всюду найдут.

– Вовсе нет. Там, где вы будете, вас никто не разыщет. И потом, если они пришли арестовать вас у себя, то ко мне они не придут.

– К вам? – испуганно переспросила Олива. – Значит, мы едем к вам?

– Только, пожалуйста, без глупостей, – бросил Калиостро. – Можно подумать, вы забыли, о чем мы уговорились. Я, моя красавица, не ваш любовник и становиться им не намерен.

– Значит, вы хотите упрятать меня в тюрьму?

– Если вы предпочитаете больницу, вы свободны.

– Нет, нет, я вверяюсь вам, – отвечала перепуганная Николь. – Можете делать со мной что угодно.

Карета покатила на улицу Нев-Сен-Жиль в дом, где мы уже видели Филиппа де Таверне.

Когда Николь вошла в небольшую комнату на третьем этаже вдали от слуг и вообще от чьих-либо взглядов, Калиостро сказал:

– Главное, чтобы вы чувствовали себя здесь счастливой.

– Счастливой? А с чего? – горько обронила Николь. – Счастливой, утратив свободу, не имея возможности прогуляться! Здесь так уныло. Даже сада нету. Нет, здесь я умру.

И она обвела комнату рассеянным взглядом, исполненным безнадежности.

– Вы правы, – согласился Калиостро. – Я хочу, чтобы вы ни в чем не испытывали нужды. Вам будет здесь плохо, да к тому же мои люди в конце концов увидят вас, и это будет вас беспокоить.

– А еще они могут продать меня, – добавила Олива.

– Этого, дорогое дитя, вы можете не бояться, мои люди не продают то, что купил я. Но я озабочусь предоставить вам другое жилище, чтобы вы могли чувствовать себя совершенно спокойно.