Убедившись, что ее провели, г-жа де Ламотт послала всех доверенных людей, каких только могла найти, на розыски счастливых любовников, в поимке которых был так заинтересован г-н де Крон.

Графиня де Ламотт, как мы понимаем, предпочитала сама беречь свою тайну, а не доверять ее чужому попечению, и для успеха в ведении дела, которое она готовила, ей необходимо было упрятать Николь понадежнее.

Невозможно описать тревогу графини, когда все ее эмиссары, вернувшись один за другим, доложили, что поиски оказались тщетными.

В ее убежище поступал приказ за приказом от королевы, где ей предписывалось явиться и дать отчет о том, как она поступила с ожерельем.

Ночью она, спрятав лицо под вуалью, уехала в Бар-сюр-Об, где у нее был свой домик; неузнанная, она окольными путями добралась до места и решила спокойно обдумать свое положение. Она выиграла два-три дня, которые могла провести наедине с собой; она позволила себе передышку, чтобы вновь собраться с силами и не дать возведенному ею зданию клеветы рассыпаться в прах.

Для этой непостижимой женщины два дня передышки означали борьбу, в которой она должна была обуздать свой дух и тело, чтобы совесть, грозное оружие, никогда не обратилась против преступницы, чтобы кровь послушно бежала по жилам, не бросаясь в лицо пристыженной или испуганной интриганке.

Король и королева приказали ее разыскать, но к тому времени, когда им сообщили о местонахождении графини, та уже подготовилась к войне. За нею прислали нарочного. Графине уже было известно, что кардинал арестован.

Другая на ее месте пришла бы в ужас от этой грозной атаки, но Жанне было уже нечего бояться. Много ли потянет чья-то свобода на тех весах, на которых что ни день взвешивают жизнь и смерть.

Когда она узнала, что королева бросила кардиналу обвинение и он заключен в тюрьму, она хладнокровно сделала из этого вывод:

«Королева сожгла свои корабли; теперь ей нет дороги назад. Отказавшись уладить дело с кардиналом полюбовно и заплатить ювелирам, она поставила на карту все. Это доказывает, что она сбросила меня со счетов и не представляет себе, какими силами я располагаю».

Такую броню отковала себе Жанна; и тут перед ней нежданно-негаданно вырос человек, не то офицер полиции, не то гонец, возвестивший, что ему велено доставить се ко двору.

Гонец собирался везти ее прямо к королю, но Жанна с присущей ей находчивостью вымолвила:

– Вы любите королеву, сударь, не правда ли?

– Какие тут могут быть сомнения, ваше сиятельство, – отозвался гонец.

– Тогда во имя вашей любви и почтения, которое вы питаете к государыне, заклинаю вас: отвезите меня сначала к ее величеству.

Офицер пытался возражать.

– Наверняка вы лучше меня знаете, в чем дело, – сказала ему Жанна. – Поэтому вы поймете, как необходимо мне втайне побеседовать с королевой.

Гонец, свято веривший всем сплетням, отравлявшим на протяжении последних месяцев версальский воздух, решил, что он и впрямь окажет Марии Антуанетте услугу, если привезет к ней графиню де Ламотт, минуя короля.

Вообразите себе, каким испытанием для надменности и гордости королевы, для ее уязвленной совести было появление Жанны – исчадия ада, – которую она еще не раскусила до конца, хоть и подозревала, что в се жизни эта женщина сыграла самую гнусную роль.

Вообразите себе, что Мария Антуанетта, еще безутешно оплакивающая свою любовь, не устоявшую перед угрозой скандала, Мария Антуанетта, поникшая под тяжестью оскорбительного обвинения, которое она не могла опровергнуть, – вообразите же себе, как после стольких страданий Мария Антуанетта готовится наступить ногой на голову ужалившей ее гадюки!

Безграничное презрение, едва сдерживаемая ярость, ненависть женщины к женщине, неизъяснимое чувство превосходства – таково было оружие противниц. Первым делом королева пригласила в свидетельницы двух своих статс-дам; ее соперница вошла, потупив взор, сомкнув уста, лелея в сердце тайны, питая в уме множество планов и воодушевляясь отчаянием. Едва увидев обеих дам, г-жа де Ламотт заявила:

– Этих двух свидетельниц очень скоро попросят удалиться.

– Наконец-то вы здесь, сударыня! – воскликнула королева. – Наконец-то вас разыскали.

Жанна поклонилась.

– Итак, вы скрывались? – нетерпеливо спросила королева.

– Скрывалась? Нет, ваше величество, – отвечала Жанна нежным голоском, не таким звонким, как всегда, словно трепет перед королевой лишил ее голос обычной звучности, – я не скрывалась; если бы я скрывалась, меня бы не нашли.

– Тем не менее вы сбежали! Назовем это, как вам будет угодно.

– Да, ваше величество, я уехала из Парижа.

– Без моего разрешения?

– Я опасалась, что ваше величество откажет мне в маленьком отпуске, который был мне нужен для устройства своих дел в Барсюр-Об: я пробыла там неделю, а затем меня догнал приказ вашего величества. К тому же я не думала, что присутствие мое настолько необходимо вашему величеству, что я должна предупреждать даже о недельной отлучке.

– В самом деле, сударыня, вы правы: с какой стати вам опасаться отказа? О каком отпуске вы можете просить? И почему я должна давать вам на него разрешение? Разве вы исполняете какие-нибудь обязанности?

В последних словах прозвучало такое презрение, что Жанна оскорбилась. Но до поры до времени она проглотила это оскорбление.

– Ваша правда, государыня, – смиренно отвечала она, – у меня нет обязанностей при дворе, но вы, ваше величество, удостаивали меня столь драгоценной доверенности, что благодарность удерживала меня близ вас куда более прочными узами, чем других удерживает долг.

Слово «доверенность» Жанна нашла после долгих поисков и теперь сделала на нем особое ударение.

– С этой доверенностью мы сейчас разберемся, – возразила королева с еще большим презрением в голосе. – Вы видели короля?

– Нет, ваше величество.

– Вы его увидите.

Жанна поклонилась.

– Большая честь для меня, – произнесла она. Королева призвала на помощь все свое хладнокровие, чтобы сохранить за собой перевес в предстоящем разговоре.

Жанна воспользовалась паузой и сказала:

– Боже правый, до чего строго вы со мной обращаетесь, ваше величество! Я трепещу.

– Это еще не предел строгости, – резко возразила королева. – Вы знаете, что господин де Роган в Бастилии?

– Мне об этом сказали, ваше величество.

– Вы догадываетесь, почему он там?

Жанна окинула королеву пристальным взглядом и, повернувшись к дамам, которые, казалось, стесняли ее своим присутствием, сказала:

– Не знаю, сударыня.

– Однако вы помните, как рассказывали мне об ожерелье, не правда ли?

– Да, сударыня, о бриллиантовом ожерелье.

– И от имени кардинала предлагали мне помощь в покупке этого ожерелья?

– Сущая правда, ваше величество.

– Приняла я эту помощь или отвергла?

– Отвергли, ваше величество.

– Так! – удовлетворенно воскликнула королева, явно не ожидавшая такого ответа.

– Вы даже уплатили ювелирам задаток в двести тысяч ливров, ваше величество, – добавила Жанна.

– Так… Что же дальше?

– Дальше вы, ваше величество, не сумели расплатиться с ними, потому что господин де Калонн не предоставил вам денег, и вернули ларец ювелирам Бемеру и Босанжу.

– Кому я поручила отвезти ларец?

– Мне.

– И что сделали вы?

Я, медленно произнесла Жанна, понимавшая всю весомость слов, которые слетали с ее уст, – я отдала бриллианты его высокопреосвященству.

– Его высокопреосвященству! – вскричала королева. – Но скажите на милость, почему вы не вернули их ювелирам?

– Потому, государыня, что господин де Роган желал, чтобы дело уладилось к удовольствию вашего величества, и я весьма огорчила бы его, лишив возможности уладить дело самому.

– Но каким образом вы получили у ювелиров расписку?

– Эту расписку дал мне господин де Роган.

– А письмо, которое вы, по словам ювелиров, передали им от моего имени?

– Это письмо просил меня передать господин де Роган.

– Оказывается, что во всем и везде был замешан господин де Роган! – воскликнула королева.

– Не знаю, что имеет в виду ваше величество, – с равнодушным видом отозвалась Жанна, – и в чем именно был замешан господин де Роган.

– Я имею в виду, что расписка, которую вы передали или переслали ювелирам от моего имени, оказалась поддельной!

– Поддельной? – простодушно удивилась Жанна. – О, ваше величество!

– А также, что письмо, в котором я подтверждаю покупку ожерелья, скрепленное якобы моей подписью, – тоже поддельное.

– О! – воскликнула Жанна, разыгрывая все возрастающее удивление.

– И наконец, я хочу сказать, – продолжала королева, – что для прояснения этого дела нужно устроить вам и господину де Рогану очную ставку.

– Очную ставку? – переспросила Жанна. – Но зачем, ваше величество?

– Он сам об этом просил.

– Он сам?

– Он повсюду искал вас.

– Но этого быть не может, сударыня!

– По его словам, он хотел доказать, что вы его обманули.

– В таком случае, ваше величество, я тоже прошу об очной ставке.

– Не сомневайтесь, графиня, ваша просьба будет исполнена. Итак, вы утверждаете, что вам неизвестно, где находится ожерелье?

– Откуда же мне об этом знать?

– Вы отрицаете, что помогали кардиналу де Рогану в его интригах?

– Ваше право лишить меня своего благоволения, но никто не вправе меня оскорблять. Я ношу имя Валуа, ваше величество.

– Кардинал де Роган в присутствии короля подтвердил свою клевету; вероятно, он рассчитывает подкрепить ее надежными доказательствами.

– Не понимаю.

– Кардинал утверждает, что он писал мне.

Жанна в упор посмотрела на королеву, но промолчала.

– Вы слышите? – осведомилась Мария Антуанетта.

– Да, слышу, ваше величество.

– И что вы мне ответите?

– Я отвечу, когда меня сведут лицом к лицу с его высокопреосвященством.