По кладбищу мы шли довольно долго. Со всех сторон на меня смотрели люди с портретов, переведенных на керамику или высеченных на камне. Они будто выгладывали из окон своих последних пристанищ. Одни были грустны, другие улыбались. Некоторые высеченные на камнях улыбки были неудачны. Казалось, что их обладатели по-вурдалачьи скалят зубы, дожидаясь темного часа. Виктор заметил, с каким ужасом я оглядываюсь на некоторые портреты, и сказал:

– Да, здесь неудачный мастер. Я закажу памятник в другом месте. Наташа была улыбчивой красавицей. Она на всех фотографиях улыбается. Не дай бог, чтобы ее сделали такой... – И он указал на особо кошмарное лицо, скалящее на нас зубы с блестящего черного монумента. Под этим лицом находилась поникшая ветвь, роняющая маленькие листочки. Очевидно, кладбищенский художник пытался изобразить аллегорию скорби, но получилось, будто с подбородка мужчины стекают капли липкой слюны.

Кладбищенская аллея резко свернула вправо, и мы, пройдя от нее вглубь, между оградками, оказались около двух свежих могил.

– Я попросил пока снять оградку, – сказал Виктор. – Надо добавить звеньев. Все-таки две могилы прибавилось... Вот те... – Он указал на три памятника. – ...это бабушка с дедом и отец...

Виктор говорил очень деловым тоном и, как мне показалось, избегал смотреть на два холмика с временными деревянными крестами. Возможно, он еще что-нибудь сказал про лежащих в могилах родных, но я его слов уже не воспринимала, поскольку во все глаза смотрела на незнакомую мне Наташу. Большая цветная фотография была вставлена в застекленную черную рамку и врыта в землю. Изображенная на ней особа действительно была красивой, улыбчивой и такой же ослепительно-рыжей, как ее брат. На фотографии ее волосы блестели начищенной медью.

– Да... наша мать тоже была красавицей, – раздался над моим ухом голос Виктора, о котором я, погруженная в свои размышления, уже успела забыть.

Я в испуге отвернулась от фотографии. Похоже, Виктор не догадался, что я приняла его мать за Наташу, которую никогда не видела.

Уже знакомым жестом он указал на другую могилу. К ее кресту тоже была прислонена фотография. С нее улыбалась девушка. Очень хорошенькая и тоже рыжеволосая, но несколько темнее колером.

– Наташа была больше похожа на отца, – опять заговорил Виктор. – У нее и волосы были темнее наших с матерью. Да вы, конечно же, помните, какие у нее были красивые волосы...

Я затравленно кивнула и дрожащим голосом произнесла:

– Да... конечно...

Наташа смотрела с фотографии прямо в мои глаза и улыбалась. Мне вдруг стало казаться, что я могла бы ее спасти... вернее... не допустить... Если бы я не подружилась с Надеждой Валентиновной, не познакомилась бы с Феликсом, возможно, он остался бы с Наташей. Бедная девушка! Конечно же, я много эффектней ее и... сильней... Она юна, свежа, но... проста... А я... я Волчица! Я сама выбираю себе партнеров по сексу и... любви... Кем она была против меня? Жалкой овечкой... рыженьким котенком... Впрочем, я зря себя виню. Феликс не смог бы долго забавляться с этим ребенком. Он все равно сменил бы ее на другую женщину. Ему нужна именно женщина, опытная и, возможно, роковая. В общем, вроде меня... Интересно, он знает о смерти Наташи? Или бросил и думать забыл?

– Вы... вы давно были знакомы с Наташей? – Виктор опять первым начал разговор. – Видите ли, я живу в пригороде... редко с ней виделся...

– Мы случайно познакомились на одной вечеринке, – выдала я первое предложение накануне составленной легенды. – У нас оказались общие знакомые... Мы с ней не то чтобы дружили... я ее постарше, вы видите... но приятельствовали... перезванивались... И я не понимаю...

– Да... Я тоже был в шоке... Когда мать мне все рассказала...

– Мать? – Я непонимающе уставилась на соседнюю могилу.

– Она отравилась через неделю после Наташиной смерти... – Виктор с трудом вытолкнул изо рта эти слова, и я побоялась расспрашивать дальше, хотя приехала на кладбище исключительно за информацией. Все оказалось не так просто, как мне представлялось дома. Передо мной медленно разворачивались страницы семейной трагедии, и требовать быстрого изложения фактов было по меньшей мере неэтично. Но брату погибшей девушки, видимо, хотелось выговориться, и он продолжил: – Понимаете, оказалось, что они... я имею в виду мать и сестру... были влюблены в одного и того же человека... Наш отец умер совсем молодым, и мама, красавица и умница, долгое время была одна. Она всегда говорила, что у нее был такой замечательный муж, что найти ему замену невозможно, а тут вдруг, понимаете ли, нашелся...

Виктор, болезненно скривившись, замолчал, а у меня опять появилось ощущение тяжести и холода от будто бы проглоченной ледяной глыбы. Две женщины были влюблены в одного... Мать и дочь не поделили... Феликса... Может быть, все-таки не его...

– Вы знали этого человека? – осторожно спросила я, едва ворочая застывшими губами.

– Нет... Он даже на похоронах не был.

– Может быть, он не знал о... ну о том, что они погибли...

– Может быть... Но я с ним не был знаком, а потому пригласить не мог... Да, скорее всего, не пригласил бы, даже если бы знал, кто он. Я убил бы его там... у Наташиной могилы... или у материнской... – Виктор сказал это так тихо и убежденно, что я поняла: он действительно убил бы... во всяком случае, попытался бы это сделать...

– Может быть, он... простите... не так уж и виноват... – начала я и торопливо добавила: – То есть я хочу сказать, возможно, он и исчез из их жизней, когда узнал, что они обе в него...

– Не-е-ет... – Наташин брат протянул это «нет» с презрением и ненавистью. – Мама... перед тем как... В общем, она мне все рассказала. Он... спал с ними двумя... Понимаете, одновременно... Не пытался скрываться. У нее создалось такое впечатление, будто он хотел, чтобы они обе знали положение вещей... пытался стравить мать с дочерью и посмотреть, что из этого выйдет.

– Не может быть... – выдохнула я. – Это же... это же...

– Да, я тоже не знаю, как это назвать. Понимаете, он обеим внушил какую-то запредельную любовь. Они обе решились на ребенка.

– Вы хотите сказать...

– Да, они умерли беременными... обе... Мама говорила, что они с Наташей даже обсуждали этот вопрос, представляете! Им казалось, что их общий возлюбленный просто не может выбрать из них одну, потому что они очень похожи: только одна моложе и свежее, а другая старше, а потому опытнее в определенных вопросах. Наташа будто бы даже соглашалась пожертвовать собой, поскольку всегда любила мать... всегда хотела ей счастья. Она будто бы говорила, что еще может встретить другую любовь, а у матери это последний шанс. Мама, наоборот, утверждала, что готова отойти в сторону ради счастья дочери... В общем, трагедии ничего не предвещало. Они еще решали, как лучше поступить, кому рожать, кому не надо, как вдруг Наташа что-то узнала...

– Что?! – опять выдохнула я.

– Не знаю... – тяжело покачал головой Виктор. – Только с тех пор она страшно переменилась. Она стала предлагать матери срочно сделать аборт, чтобы не рожать сатаненка. Наташа будто бы так и сказала – сатаненка... В общем, мама испугалась, что у дочки на почве всех этих передряг что-то случилось с головой. Она решила, что надо вычеркнуть из своей жизни этого человека. Она особенно упирала на то, что из своей, не из Наташиной. Мама даже записалась на аборт в одну частную клинику, потому что срок был уже приличным... – Виктор замолчал, а я не могла проронить ни слова. И он снова начал: – Вы, наверно, удивляетесь, почему я с вами, незнакомой мне женщиной, так откровенен... Сам не знаю... Я пытаюсь все это еще раз переосмыслить, понять и... не могу. Ничего не понимаю... Остался без матери, без сестры, а эта... сволочь где-то живет припеваючи, соблазняет других женщин...

Я по-прежнему молчала. Виктор молчать не мог.

– Мама не успела пойти в эту клинику, потому что однажды, возвращаясь из магазина, увидела под своими окнами... – Рыжеволосый мужчина нервно сглотнул, но все-таки продолжил: – ... кучу народа, милицию, «Скорую помощь», которая никому не могла помочь... даже ей, маме... Наташа выбросилась с двенадцатого этажа на голый асфальт. Под окнами не было даже деревьев, чтобы как-то смягчить удар. А мама... Она хотела додержаться хотя бы до девяти дней со дня смерти дочери, но не смогла. Она позвонила мне и сказала, что больше не может терпеть. Изо всех сил старалась, но не может... Я уговаривал ее подождать меня и ничего не предпринимать, но пока добрался до Питера из пригорода... В общем, она была уже мертва, когда я приехал... Отравилась какими-то препаратами. Она была химиком, профессионалом в этом смысле...

– Может быть, не надо было оставлять ее одну? – прошептала я.

– Я и не оставлял. Я все время был рядом. Поехал домой на несколько часов... У меня, понимаете ли, семья, две маленькие дочки-близняшки... Я скучал... Не знал, что так получится, верите? Как там говорят: в одну и ту же воронку второй снаряд не попадает... а в нашу семью попал... вот ведь какая штука получилась.

За этим кошмарным разговором мы незаметно добрались до выхода с кладбища.

– Вас подвезти? – спросил Виктор. – Я на машине.

– Нет-нет, – поспешила отказаться я. – Я прекрасно доберусь на городском транспорте. Вам далеко ехать...

– И то верно... – согласился он. – Я теперь и свою собственную семью боюсь оставлять надолго. Прямо мерещится: приеду, а там все...

– Зачем же вы сегодня приезжали? Если ради меня...

– Не ради вас, уж извините, – покачал головой он. – Дела у меня были тут, в кладбищенской администрации. А Наташин ноутбук я себе домой забрал. Имею право. Она моя сестра. Вот ваше письмо и прочитал... Еще раз простите...

– Ну что вы... – промямлила я, скомканно попрощалась и поспешила к троллейбусной остановке. Такси на сегодня хватит.

Всю дорогу до дома меня не покидало ощущение, что где-то я уже слышала эту историю. Мать и дочь влюблены в одного и того же мужчину и не враждуют по этому поводу... Может, в газетах писали? Нет, откуда газетам знать, что Наташа с матерью до такой степени любили друг друга? А что? Желтая пресса на то и желтая, что их корреспонденты без мыла влезут в любое место. Может быть, разнюхали про двойное самоубийство и выпотрошили Виктора. У него душа так болит, что он просто не в силах молчать. А я, наверное, прочитала это. Вообще-то я не покупаю желтых газет, но иногда все-таки случается прочесть: сунут в почтовый ящик, а я и разверну за обедом... Там такое бывает понаписано... Волосы шевелятся... Обычно я не верю россказням этих газетенок, но эта история...