Теперь его добровольное отсутствие подходило к концу.

К восьми часам павильон и территория Чатаквы были переполнены гостями. Даниэль был великолепен в официальном черном сюртуке и зауженных черных брюках с галунами. Он надел белый шелковый вышитый жилет и черные открытые кожаные ботинки на кнопках.

Оркестр Джона Филиппа Сауса играл великолепную патриотическую музыку, которую сопровождал хор церковной школы Чатаквы, поющий специальные свадебные песни. Собрались леди Эвелина, Эдвард, Тревильоны, доктор Джеррит, Уинстон, мальчик Даниэля и Порции, другие приглашенные гости и члены труппы окружили стены павильона, нетерпеливо ожидая прибытия свадебной группы.

Первым прибыл экипаж Даниэля, прекрасная пара белых в серых яблоках лошадей с плюмажами, запряженных в нарядную черную открытую коляску. Даниэль и Ян вышли, кивнув преподобному отцу Бартоломео и гостям. Даниэль занял свое место слева от беседки, в то время как Ян повернулся к дороге, чтобы встретить приближающуюся группу невесты.

Запряженная парой белых лошадей, белая повозка Порции была украшена разноцветными лентами, цветами и плюмажами. Извещенный о прибытии невесты, оркестр начал исполнять "Свадебный марш" Мендельсона. Фаина, великолепная в голубом муаровом шелке, с лентами и атласом, несла букет роз и венец. Держась с Яном за руки, они прошли внутрь и заняли свое место с другой стороны беседки.

Порция была скрыта от глаз Даниэля, когда поднималась по ступеням. По толпе прошел вздох изумления, и она подалась назад. Позже Даниэль будет клясться, что источники прекратили свое клокочущее движение и в зале наступило молчание, когда их глаза встретились.

Подобная ангелу, Порция стояла в свадебном платье из атласа и жемчуга. В руке у нее был белый кружевной веер, отделанный гардениями и атласными лентами. Ее золотые волосы были убраны жемчугом и кружевной фатой, спадающей сзади на мраморный пол, как водопад. При лампах, сияющих над ее головой, и позднем вечернем солнце, обливающем ее лучами золота и серебра, Даниэль почувствовал, что Порция стала светом, к которому он шел, сокровищем, которое он искал всю жизнь.

С того момента, как Порция увидела Даниэля, все сомнения исчезли. Когда она шла к нему, то вдруг почувствовала, как ее омывает спокойствие, и подумала, что, может быть, сказка о чудесном исцеляющем действии источников – на самом деле правда. Ее сердце начало петь.

Она едва услышала слова, сказанные преподобным отцом Бартоломео:

– Вы берете этого человека, отныне и навсегда?

– О да. Конечно, беру.

Конечно, она берет его. Какие могут быть сомнения?

Даниэль услышал ее ответ и понял, что пустота внутри его заполнилась, и никогда он не сможет показать всю любовь, которую чувствует.

– … любить верно и повиноваться.

Он повторил последнее слово. Порция Макинтош – повиноваться? Ни за что в жизни. Но ее голос был строг, без запинки, не для окружающих, а только для него. Отец Бартоломео провозгласил их мужем и женой. Когда Даниэль поднял ее подбородок и скрепил их обещания поцелуем, Порция знала, что все, чего она хотела, – это Даниэля на всю ее жизнь.

После всего гости грозили разъединить их своими поздравлениями и пожеланиями счастья.

Вдруг Даниэль схватил Порцию на руки и понес через толпу к экипажу.

– Извозчик! – пронзительно закричал он, усаживаясь на заднее сиденье, крепко держа Порцию в объятиях. – Увезите нас отсюда!

– Но, Даниэль, – нерешительно сказала Порция, – а как же прием, и шампанское, и торт?

– Пусть Ян и Вики разрежут торт. Я хочу быть наедине с моей женой. На железнодорожную станцию, извозчик!

На этот раз поцелуй Даниэля был каким угодно, только не нежным. На этот раз ответ Порции был каким угодно, только не целомудренным.

Даниэль направил извозчика к своему частному железнодорожному вагону и отпустил его. Неся Порцию на руках, он вышел из экипажа и поднялся по узким ступенькам платформы в свой вагон.

– Ох, Даниэль, – Порция вздохнула и уткнулась лицом в его шею. – Мы действительно поженились?

– Мы поженились. У нас есть бумага, подписанная преподобным отцом Виллардом Бартоломео, подтверждающая это.

– Я рада. Я действительно хотела, чтобы у нашего ребенка был отец.

Даниэль остановился, закрыл ногой дверь и поставил Порцию на пол, скользнув руками по ее спине и обнимая ее:

– Ты… то есть… мы… у нас будет ребенок?

– Я не уверена, Даниэль. Я так много еще не знаю, так многому должна научиться. Но я на самом деле хочу иметь твоего ребенка, дорогой.

Она скользнула руками под его сюртук и скинула его с плеч Даниэля на пол. Следом она расстегнула его жилет и нижнюю рубашку, послав их туда же.

– Порция! – голос Даниэля был низким от страсти. Его руки начали быстро расстегивать пуговицы на ее свадебном платье. Когда он снимал с ее тела шелковую атласную юбку, его руки ощутили обнаженную кожу, теплую, мягкую, обнаженную кожу, обвязанную одинокой золотой цепочкой.

– Ты ничего не надела еще ниже?

– Абсолютно ничего, Даниэль, только мой ключик. Я решила следовать твоим указаниям. Никаких панталон, помнишь?

Потом он целовал ее. Его губы были теплые и мягкие. Он изучал ее рот, как будто целовал ее впервые. Он прочесывал пальцами ее волосы, держа ее нежно, мягко, боясь, что испугает глубиной своего чувства. И потом вся их одежда спала, и его пальцы ласкали мягкие выпуклости ее тела, и он поднял ее, прижав к своей пульсирующей плоти, трепещущей между ними.

Глубокий вздох зародился где-то в груди Даниэля. Его дыхание стало прерывистым, а руки трепетали от каждого прикосновения к телу Порции, прижатому к нему. Он опять неистово вздохнул и оторвался.

– Ты уверена насчет Клондайка, Порция? Будешь ли ты счастлива на дикой земле без своей семьи?

– Даниэль, я люблю тебя. Я теперь понимаю, почему моя мама уехала с моим отцом, а леди Эвелина уехала с лордом Делекортом. Я должна ехать с тобой, быть с тобой. Вместе мы – целое.

– Я уже позаботился о твоем отце и о труппе. Если что-нибудь случится, о тебе тоже будет проявлена забота.

– Ты едешь снова, обременяя себя обязанностями. Я не беспокоюсь о своей безопасности, – сказала Порция. – Если ты когда-нибудь решишь спросить меня, я скажу, что все, чего я хочу, – ты. И я думаю, что могу ждать еще дольше, Даниэль. Мое тело сейчас буквально кричит.

Изогнув дугой бровь, Даниэль поднял Порцию и отнес ее на кровать, положив на подушки.

– Твое желание – приказ для меня, моя маленькая дикарка.

У них было время для тихого обсуждения грядущих лет. И было время для нежной и неторопливой любви.

Долгое время он просто смотрел на нее. Потом поцеловал ее глаза, ее нос. Ее кожа была гладкая и сладкая на вкус, когда он целовал ее лицо, ее горло. Когда он взял в рот ее груди, она застонала и изогнулась перед ним, с наслаждением насыщая его. Перевернувшись на спину, он потянул ее за собой, подняв ее, лаская так, что его плоть упиралась между ее грудями.

Она страстно прижималась к нему все сильнее, сжимая груди вместе, чтобы получилась пещера жара, в которой удерживалось его мужество. Оба они были влажные от испарины, каждое нервное окончание стимулировало взрывную точку. Вдруг руки Даниэля разъединили ее ягодицы и подняли ее тело, подвинув его медленно вверх и обратно. Снова и снова конец его плоти дразнил ее, пока Порция не поняла, что умирает от желания.

– Даниэль, пожалуйста, Даниэль! У меня чувство, что я сейчас разорвусь.

– Нет моя дорогая, нет еще. Я хочу, чтобы ты обожглась страстью, проехала гребнем огня, достигла огня.

– Только если ты проедешь со мной, – задохнулась она, дрожа от желания.

Все доводы, все самообладание были отброшены в сторону, когда он перевернулся и поднялся над ней. Никогда он с такой мощью не прорывался в бытие, как в тот момент, когда проник в ее тело, слившееся с ним в белых горячих волнах страсти. Все их чувства были поглощены друг другом. Их глаза встретились. Их губы раскрылись в удивлении.

И потом обжигающий огонь внутри нее начал разгораться таким сильным жаром, что когда его вспышка разорвала их на миллион кусочков наслаждения, тогда же снова вернула их вместе в долгий, содрогающийся поток наслаждения.

Долгое время он оставался внутри нее, дожидаясь, пока последняя судорога не умерла прежде вздоха удовлетворенности и упал возле нее. Он обнял ее и держал с нежным удовольствием.

– Порция, мне никогда не снилось, что мужчина может чувствовать столько любви к женщине. Я никогда не думал жениться. Я видел, как умерли моя мама, моя сестра, Белла – женщина, которая взяла меня. Я боялся позволить себе кого-нибудь полюбить. Я был актером на сцене, живым только наполовину, пока ты не пришла, а я никогда не знал этого.

– Будет ли всегда так, как сейчас?

– Я не знаю, дорогая. Не знаю, как будет всегда. Но настолько долго, как могу видеть, осязать и чувствовать, я хочу быть с тобой.

– А я с тобой. Может быть, я стану сварливой, Даниэль. Я настолько привыкла существовать в хлопотах, что не знаю, смогу ли измениться. Я, может быть, буду бороться с каждым твоим шагом и сделаю тебя самым несчастным человеком на Аляске.

– Но пока у нас с тобой будет такое ночами…

– Да, о да. Когда я стану совсем невозможной, все, что тебе нужно сделать, это поцеловать меня, Даниэль, и ты знаешь, что тогда будет.

– О да, я знаю, что бывает, когда мы поцелуемся. – Он улыбнулся и поцеловал ее за ухом, спустился ниже к шее и еще ниже к груди. – Думаю, что я знаю, как усмирить твое злое упрямство. А если не получится, я брошу тебя медведям.

– Медведям? Ты дразнишь меня, да? Нам ведь придется на самом деле опасаться медведей? – ее голос становился глухим и неровным по мере того, как она поддавалась его ласке.

– Порция, я содержу целую гвардию эскимосов для охраны медведей.

– Эскимосов? Ты хочешь сказать, что мы не будем одни? – в голосе Порции слышался оттенок сожаления.