– Ничего. Наш человек на железнодорожной станции сказал, что никто из тех, о ком мы говорили, не покинул отель.

– Это значит, что с грабителем еще не покончено. Я этого и боялся. Ожерелье леди Эвелины – всего лишь отвод глаз, "проба пера". Что ты сделал еще?

– Бен получил указание следовать за Горацием как приклеенный. Если Гораций будет у Эви дома, Бен будет под кроватью.

– Я надеюсь, его Нелегко смутить, – рассеянно ответил Даниэль. – Может быть, я теряю проницательность, но не воспринимаю капитана как грабителя. Украсть ожерелье у графини было бы глупо. Он автоматически подпадал бы под подозрение.

– Может быть, это и не было так уж глупо. Он, возможно, представил себе, что мы и будем рассуждать в этом роде. И опять же, может быть, ты просто не хочешь, чтобы он был преступником, – спокойно предположил Ян.

– Я знаю. Надеюсь, что мне не придется самому разбираться с ними. Вот почему я решил устроить эту приманку. Если грабитель намерен воровать снова с это же время, я должен буду признать, что у меня нет идей на этот случай.

– Что за приманку ты устроил?

– Когда я был в Атланте, то узнал, что Джей Голд и его дочь будут в городе в конце следующей недели. Он едет, чтобы присмотреть несколько участков для железнодорожных депо. Они планируют провести там одну ночь и уехать на поезде следующим утром в Саванну, но Элен хочет увидеть «Свитуотер». Они решили приехать днем раньше и предпринять поездку на источники. Что мы сделаем…

– Подожди, Даниэль, – прервал Ян, – здесь Виктория и ее отец.

Ян поднялся и протянул руку, чтобы поцеловать пальчики Виктории.

– Добрый вечер, Логан, Ян, – сказал Вильям Тревильон, засунув большие пальцы в карманы жилета и оглядываясь вокруг. – Значит, "Ромео и Джульетта"? Чересчур забавно для старичка вроде меня.

– Папа, сядь, пожалуйста, и перестань разыгрывать деревенщину. Это не первое театральное представление, которое ты посетил, а Даниэль и Ян уже знают, что ты – практичней меня.

Виктория улыбнулась Даниэлю и подала руку Яну, чтобы он проводил ее к месту.

– Взгляни на эту женщину, Вики. В ней что-то есть, правда?

Вильям Тревильон оглянулся на презрительный взгляд миссис Френсис Бартоломео, шествующую с мужем к своим местам во втором ряду.

Даниэль улыбнулся. Он не удивился, увидев преподобного отца Бартоломео. Во-первых, он был взбешен, узнав, что Порция сказала миссис Бартоломео, что он взял на себя заботу о больном мальчике. Он очень быстро понял, что миссис Бартоломео почитает своим христианским долгом надзирать за труппой. Она была готова причинить неприятности, если он не сумеет изменить ее мнение. Его предложение, сделанное ей и преподобному отцу, – воспользоваться свободными билетами на спектакль, последовало после более чем щедрого пожертвования их миссионерскому делу. Пожертвование подействовало успокоительно.

В следующий момент Эдвард Делекорт и леди Эвелина царственно заняли свои места, и газовые фонари вдоль стен стали гаснуть. Не было музыкантов, чтобы обеспечить должное настроение. Из-за кулис вышел Гораций и молча ждал, когда зрители успокоятся.

Густым мелодичным голосом Гораций изложил пролог об истории двух прославленных любовников, Ромео и Джульетты.

Поднялся занавес, и действие началось. Зрители не догадывались, что юного Ромео играла женщина. Порция играла юношу просто и искренне. Когда Фаина в роли нежной Джульетты вышла на сцену, театр неожиданно перенесся в шекспировскую Верону. Через два часа Даниэль поднялся вместе со зрителями, покоренными красотой этой истории.

– Я потрясен, – сказал Ян, повышая голос, чтобы быть услышанным в громе аплодисментов.

– Они великолепны. Если бы мы поехали на Запад, рудокопы осыпали бы их золотой пылью и слитками серебра.

Даниэлю было трудно говорить. Он прочитал большинство пьес Шекспира и видел многие из них в Нью-Йорке. Он смеялся и не воспринимал всерьез хвастовство капитана, будто его труппа так же хороша, как, скажем, актеры Английского Хаймарского театра. Но тут Гораций не преувеличил. Шарлатан, жалкий распутник? Да. Вор? Может быть. Но каким бы человек ни был, он был бесспорно хорошим актером. Даниэль никогда не видел лучшего Капулетти. Фаина была классическая инженю. Лоусон Пейн изобразил безукоризненно Меркуцио. А Порция? Теперь, когда он увидел ее на сцене, он понял, как могла она быть столь убедительным Филиппом, не боясь быть разоблаченной. Ее естественно низкий голос и стройное сложение вкупе с интуитивным талантом были тщательно отточены в идеальную комбинацию. На сцене она показала свой характер. Этот талант хорошо служил ей как на сцене, так и вне ее. Только Даниэль знал, что под этим париком и мужской одеждой Порция была самой настоящей женщиной.

Ян ушел с Тревильонами. Леди Эвелина и Эдвард остановились, чтобы коротко обсудить достоинства игры, и затем удалились. Вскоре в театре остался только Даниэль, сидя и наблюдая, как убирают сиденья и передвигают декорации в соседний зал.

В темноте беспокойство Даниэля возрастало. Зачем он ожидал женщину – нет, девушку, которая не была еще полностью разбужена? Хотя он не намеревался любить ее – черт, даже слово «любить» не было правдой. Он был безумно влюблен в Порцию Макинтош. Она так бесхитростно ворвалась в его жизнь, что он не понял, как стала она для него важна. Теперь день начинался с мыслей о Порции. И до сих пор он справлялся с этим, хотя это становилось все более бесполезным.

Он был опытным человеком, и лучше Порции знал, куда могут завести их страстные поцелуи. Он знал женщин, торговавших своим телом. Он видел других, которые, отдав свою любовь мужчине, оставались брошенными и одинокими. Он не мог позволить себе продолжать отношения с Порцией. Она была готова стать женщиной, и ее тело знало лучше, чем она сама, что Даниэль должен быть тем, кто возьмет ее.

Он позволил себе слишком большую свободу с девушкой, которая была абсолютно неопытной, но слишком страстной. Ее отец проявил осмотрительность. Ее сестра была влюблена. Все сейчас угрожало Порции, и она была уязвима. Он мог побороть ее сопротивление и заставить любить себя. Но пока он не поймет, чего же он хочет, он не позволит себе любить Порцию.

Даниэль был порядочным человеком. И Порция заслуживала того, чтобы на ней жениться, даже если он этого совсем не хотел. Но Даниэль избегал женитьбы. Он пытался представить себе Порцию хозяйкой на важном обеде в его нью-йоркском отеле. Нет, ей это будет не по плечу. Единственное место, где он мог бы видеть Порцию, – это стоящей по колени в реке и моющей золото. А рудники были той жизнью, которую он оставил навсегда.

За сценой Порция помогала убирать декорации. Она избегала сценического пространства. Глаза Даниэля сопровождали ее откуда-то из темноты, и она чувствовала, словно превратилась в неуклюжую буфетную прислугу.

– Мы еще не закончили, Порция? – Фаина беспокойно осмотрелась.

– Нет! Теперь – костюмы. Нужно их проверить.

– С каких это пор? – Берта стояла в кулисах, уперев руки в бока. – Разве я не слежу за костюмами последние десять лет без чьего-либо надзора, Порция Макинтош?

– Да, но там папа. Мы должны… посмотреть за папой. – Порция вышла из репетиционного зала на территорию Чатаквы. – Может быть, он утомился, ведь это первый спектакль после его болезни.

– Папа уже ушел из театра, – огрызнулась Фаина, поспешив вслед за сестрой. – У него поздний ужин с леди Эвелиной. А меня ждет Эдвард.

– Я уверена, что мистер Логан будет ожидать нас в…

– Он не ожидает нас, – оборвала Фаина, – я думаю, что Даниэль Логан ожидает тебя на обед, и придется извиниться за то, что ты не идешь. Это не так?

Порция остановилась в тени стены общежития, ошарашенная словами Фаины. Она боялась и устала оттого, что все время пыталась скрыть этот страх от сестры. Порция Макинтош, которая никогда не позволяла ничему и никому испугать ее, была в самой настоящей панике.

– Ах, Фаина, я не знаю, что делаю. Мне кажется, я не в состоянии… – к удивлению Порции, слезы навернулись ей на глаза и горло сдавило от удушья, – не могу…

В следующую секунду руки Фаины обвились вокруг Порции, и она почувствовала себя успокоившейся.

– Порция, что случилось? Я была так счастлива с Эдвардом, что не замечала твоей тревоги. Ох, это неправда. Я знала, просто не хотела осознать этого. Пожалуйста, расскажи мне.

– Это Даниэль Логан. Он… целовал меня. То есть он целовал тебя, и не один раз, и я…

– Тебе нравится это, да?

– Нет! Да. Не знаю. Я в таком смущении. Каждый раз, когда я с ним, мне хочется выцарапать ему глаза, а кончается тем, что я позволяю ему трогать меня.

– И что в этом плохого? Эдвард целует меня и трогает меня. И это чудесно, Порция. Мы так влюблены! Почему бы тебе не чувствовать что-то к мистеру Логану?

– Потому что я не могу, Фаина, не буду. Я не принадлежу к этим людям. Я не леди, Фи. И даже не хочу ею быть. Кроме того, я обещала маме…

Фаина отступила в темноте, всматриваясь в сестру:

– Что ты обещала маме? Что ты обещала ей?

– Я обещала ей заботиться о тебе и о папе. А я не делаю этого. Посмотри на нас. Папа потерял труппу. Мы обязаны кому-то нашими средствами к существованию. Мы даже не может принимать решения, что нам делать.

– Ох, Порция, ты не права. Мама никогда не требовала, чтобы ты всю свою жизнь провела в заботе о нас. Все меняется. Люди меняются. Может быть, наступило время, чтобы нам тоже подумать о переменах. Ты когда-нибудь допускала такую возможность, что Даниэль Логан мог влюбиться в тебя?

– Влюбиться? – Порция вырвалась из рук сестры и отвернулась. – Ты не понимаешь, это не любовь – то, что он чувствует. Он объяснил: это сигналы тел. И, увы, Фаина, не меня хочет его тело – тебя.


Даниэль стоял с тени общежития, ожидая Порцию. Он принял решение. Пока не выполнит задание, будет вести себя как друг. Не будет целовать Порцию или трогать ее сверх дозволенного.