Виктория Юрьевна смотрела на дочь долгим изучающим взглядом и, покрутив пораженно головой, произнесла совсем другим, лишенным всякого деловизма, прочувствованным тоном:

– Права была Мусечка: светлая ты у нас, блаженная какая-то. Ни на кого не обижаюсь, никого ни в чем не виню, ни к кому претензий не имею, ни от кого ничего не жду. Как ты у нас с Александром такая получилась, загадка, – покрутила еще головой, все поражаясь, и, резко выдохнув, вернулась к своей обычной манере изложения, деловито-напористой: – Ладно, дочь. Ты права: все сложилось как сложилось. Честно говоря, Ань, я поняла, что не тяну ребенка ни физически, ни морально. Оказалось, что мне это просто тяжело и не по нервам. У меня сложилась определенная жизнь, карьера, в которую никаким образом не встраивается ребенок, пусть даже с кучей нянюшек. И я решила, что лучше тебя о нем не сможет позаботиться никто. Вот такая я мать-кукушка, – усмехнулась она, – подкидываю своих кукушат. – И спросила, посмотрев цепким изучающим взглядом на дочь: – Возьмешь Ромку в сыновья?

– Ну, конечно, возьму, – улыбнулась открыто и светло Аня. – Ты же это знала и просчитала с самого начала, мам.

– Знала, – кивнула Виктория Юрьевна, все-таки облегченно вздохнув: знать-то она знала и рассчитала, но все же нервничала и не была уверена до конца. И предложила, улыбнувшись: – Ну, раз основная договоренность достигнута, приступим к деловой части нашего соглашения.

Отказываться от материнских прав Виктория Юрьевна не собиралась, оформив совместную опеку с Анной на Ромку и подписав генеральную доверенность на разрешение дочери вести все юридические дела ребенка. Зато ее муж, который официально считался отцом ребенка, поскольку они все еще состояли с Викторией в браке, оформил отказ от отцовских прав на мальчика. Виктория продумала и позаботилась обо всех мелочах и частностях, даже о такой, как обучение новоявленной «матери» обращению с младенцем, для чего была нанята специальная няня-медсестра из педиатрического центра.

И Ромочка остался жить с Аней. Навсегда.

– Мальчик знает о существовании родной матери? – находясь под впечатлением от рассказа девушки, расспрашивал Северов.

– Да, конечно. Он знает, кто его мать и где она находится, чем занимается, и иногда даже общается с ней по видеосвязи. Но очень редко. Мне кажется, что он воспринимает тот факт, что у него есть какая-то далекая, прекрасная и богатая мама, как элемент какой-то жизненной игры. Не то чтобы совсем иллюзию, раза четыре они даже встречались, то есть это все-таки реальная для него женщина, но какая-то все же абстрактная.

– А про отца он спрашивает?

– Спрашивал, а как же. Как любой нормальный ребенок, особенно мальчик. Я объяснила, что его отец расстался с мамой задолго до его рождения и понятия не имеет, что он родился. На этом настояла его мама. До сих пор не знаю, правильно ли я поступила.

– Про погибшего летчика или полярника было бы хуже, – поддержал ее Антон. – И больней, когда бы мальчик узнал, что это фейк откровенный и его дурили всю жизнь.

– Я вот тоже так подумала, – вздохнула Аня, поделившись переживаниями: – Я Ромке стараюсь вообще не врать. Он такой необыкновенный человек, чувствует обман, вранье и ужасно негодует, если ловит меня даже на мелком обмане в благих целях. Сердится и требует: не обманывай меня, лучше мы по-честному во всем разберемся, – и разулыбалась, вспомнив сына. – А я уточняю: даже если я спрятала от тебя вредные конфеты, а ты спрашиваешь, есть ли они у нас? А он говорит, честно признайся: «Спрятала и не покажу куда», а я искать начну. И смеется: так-то и целый квест получится.

– А как он к вам обращается? Мамой называет?

– Когда совсем маленький был, называл мамой, ему это было обязательно нужно, я консультировалась со специалистами. Позже стал называть «мама Аня», он еще немного картавил тогда, и получалось смешно, какая-то «маманя», как в мультике про телка. Года три назад все чаще начал называть по имени, но и мамой зовет. Он надо мной шефство взял как над совершенно технически неграмотным человеком. С техникой у меня и на самом деле дружбы как-то не получается и с электроникой тоже. А вот Ромка… Я его очень рано отдала в научный кружок, прямо с семи лет, у них там наставники серьезные, часто и ученые проводят занятия, а его научный руководитель – очень хороший человек. Главное, что он среди мужчин, это очень важно. Он уже решил, что будет поступать в военно-космическую академию Можайского. Стали узнавать, какие требования к поступающим, оказалось, что для того факультета, куда собрался Рома, обязательно нужна хорошая спортивная подготовка, лучше всего владение каким-нибудь боевым видом спорта, единоборством. Я понятия не имею, куда его отдавать и вообще что это такое. Нужно же обязательно найти грамотного тренера-наставника, а не просто какого-нибудь левого инструктора не пойми с каким дипломом. А как определить, кто хороший, кто нет?

– Я вам помогу, – как-то так спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся, сказал Северов.

– Да вы что, Антон Валерьевич! – воскликнула Анюта восхищенно и переспросила: – Что, правда?

– Правда-правда, – усмехнулся он ее горячности. – Вот встретимся с вашим Ромкой, я посмотрю его физику, прикину, в каком направлении ему лучше заниматься, а там решим вопрос.

– Спасибо, – прониклась она, – спасибо вам огромное, Антон Валерьевич.

– Пока еще не за что, Анечка, – все улыбался он ей.

Так и ехали: Анна подробно и обстоятельно расспрашивала и выясняла у Северова как у человека военного и знающего про академию, куда Ромка собрался поступать, спрашивала его мужское мнение, что и как лучше делать для мальчика, он терпеливо и подробно отвечал, объяснял.

И такой у них интересный разговор завязался, плавно перешедший на обсуждение общих перспектив и перемен в российской армии, которой ее ребенок собрался посвятить жизнь, а от этой темы спланировали на обстановку в мире в целом, коронавирус не минули обсуждением.

Разговаривали, обменивались мнениями и не заметили, как приехали в Питер. Северов довез Анну до дома на Васильевском, высадил и даже проводил до дверей квартиры.

И у каждого закрутились дела, встречи на весь день, так что созвонились они лишь поздно вечером, подтвердив завтрашний отъезд в определенный час, и попрощались, пожелав друг другу спокойной ночи.

Спокойствия которой не сложилось ни у одного из них.

Закончив разговор с Анной, задумавшись, Антон остался стоять у окна, глядя на вечерний Питер, на подсвеченный купол Казанского собора, возвышающегося над крышами домов, и размышлял о том, как поразительно стремительно меняется его жизнь во всех ее аспектах.

Он на самом деле находился в законном отпуске, только приуроченном к ожиданию нового назначения на должность, а вместе с должностью и повышением в звании. Интересная предстоит работа. И очень сложная, ответственная, но, увы, уже не полевая, хотя Северов давно отошел от плотной работы с командой «в поле», но порой случались моменты, когда приходилось брать руководство на себя, возглавляя группу. А теперь все сплошь тактика и стратегия, штабное оперативное руководство и планирование.

Вот так.

И тут Анна…

В тот момент, когда уже ничего такого не ждал, спокойно принимая свою жизнь в тех реалиях, которые сложились, и вполне довольствуясь ими.

Да и что ждать-то? Сорок восемь и вся жизнь – только служба. Семью, жену-детей не нажил, хотя и пытался, но вот нет, не срослось…

Антон женился в восемнадцать лет, будучи курсантом второго курса военного училища, на девушке старше его на четыре года, с которой встречался пару месяцев, проводя увольнения и самоволки исключительно в ее постели, и которая однажды поставила его перед фактом беременности.

Женился, как порядочный человек, как воспитывали его отец с матерью и дед с бабушкой, рассудив про себя, что такого офигенного секса у него не было ни с кем и зачем искать что-то лучшее, когда есть великолепное. Ну а жена курсанту нужна по определению, чтобы скрашивать его дальнейшую службу.

Но с выстраиванием долгосрочных планов Антон явно погорячился. Как говорил его дед, цитируя кого-то из известных личностей: «Когда мужчина женится до восемнадцати лет, он женится не на женщине, а на своих фантазиях».

Вот уж точно, с фантазиями у Антона в то время все еще бушующего пубертата все было зашибись как здорово, и большую часть из них он благополучно осуществлял с молодой женой в постели, не задумываясь вообще ни о чем другом. Кроме учебы, понятное дело.

А тут как бы между делом в разговоре выяснилось, что Наталья вовсе не ждет ребенка, а придумала и имитировала свою беременность, потому что очень хотела выйти за него замуж, с оправдательной базой «люблю до страсти, не могу!».

Ладно, как-то так проехали этот момент на тормозах и даже посмеялись, лишь увеличив усилия в постельных утехах, ранее несколько сдерживаемых, чтобы не навредить ребенку. Ну, а если вредить некому, то и понеслась…

Следующим открытием для Антона оказалось, что вообще-то молодая жена не планировала никуда уезжать хоть за каким до страсти любимым мужем, настаивая, чтобы он и его родня как-то так устроили, заплатили, если надо, договорились, чтобы он остался служить в столице. Доходчивые, как Антону казалось, аргументы, что его служба не подразумевает сидения в столичных городах да и в любых других городах тоже, а ровно наоборот, подразумевает активные скрытые действия в полевых условиях войны и в основном на территории противника, на молодую жену не возымели ровно никакого впечатления.

Потом Северов сделал для себя следующее поразительное открытие, обнаружив, что Наталья, оказывается, не блещет особым умом, да и не особым не блещет тоже, а если честно, вообще откровенно туповата. Что разговаривают они с ней на разных языках, что у нее единственный и основной интерес в жизни – страсть к вещизму, шопингу, в те времена еще именовавшемуся покупками.