Смерть любимого мужа в одночасье подкосила бабушку Мусю, которая в один момент резко сдала, словно кто-то выдернул из нее прочный жизненный стержень. Начала хворать всерьез и тяжело, почти слегла, и каждую ночь Аня слышала, как бабушка разговаривает с любимым Симочкой, как она называла деда, и все успокаивает его, что, мол, скоро придет. Просила, чтобы он там не маялся, не волновался. И, заткнув рот кулачком, чтобы не потревожить бабушку, Анечка плакала в подушку, слушая этот разговор бабулечки с любимым.

На похороны деда из неведомых краев, как всегда стремительная, излучавшая энергию, великолепная и какая-то совершенно заграничная, приехала тетушка Александра. И, когда на поминках Милана Анисимовна поделилась с дочкой, что они с отцом приняли решение забрать бабушку Мусю и Анечку к себе, та посмотрела на мать и прямолинейно поинтересовалась:

– Я так понимаю, что вы хотите, чтобы она побыстрей умерла?

– Да что ты такое говоришь, Саша? – возмутилась Анина бабушка.

– То есть, – очень жестким тоном отчитала Александра родную мать, – вы хотите выдернуть Мусю из зоны ее безопасности и комфорта, из квартиры, в которой они прожили с дедом десятки лет, в которой даже родные стены помогают, где все устроено и налажено так, как ей удобно и нравится, из привычной жизни и перевезти к себе в коммуналку, чтобы привыкшая каждый день принимать по утрам душ Мусечка стояла в очереди в общую ванную и туалет и стала приживалкой в уголке одной из комнат?

– Но… – растерялась Милана Анисимовна такой трактовке их с мужем благих намерений, – мы же хотим как лучше. Она же почти слегла, мы с Юрой к ним с Аней переехать не можем, это будет ужасно неудобно всем.

– А так будет неудобно только ей и Анечке, – кивнула понимающе головой Александра, смутив окончательно мать своей прямотой. – Вы мало думали об их с Аней жизни и удобстве, никогда не спрашивая Мусю, как ей приходится с маленьким ребенком, и не предлагая своей помощи ни в чем. И сейчас снова намерены сделать так, как удобней вам, мало заботясь о ней самой и о ребенке.

– Никто не хочет делать хуже для бабушки! – недовольная и задетая за живое такой жесткой отповедью дочери, резко отрезала Милана Анисимовна.

– В таком случае не трогайте ее, дайте Мусечке спокойно дожить там, где ей хорошо. И Аню не трогайте и не дергайте, пусть будет возле бабушки. А с остальным я разберусь.

И разобралась, найдя через свои каналы замечательную медсестру-сиделку, которая ухаживала за бабулей, делала ей уколы, поднимала с постели и очень здорово с ней ладила. И домработницу Аглаю Васильевну, приходившую к ним три раза в неделю, занимавшуюся теперь их хозяйством.

Но никакой заботой и прекрасным медицинским обслуживанием было уже не остановить неотвратимость ее ухода. Бабуленька Муся умерла через год после смерти мужа. Ушла мирно и тихо – ночью во сне.

Собиравшаяся утром в школу Анечка старалась делать все тихонечко-тихонечко, чтобы не разбудить заснувшую бабушку, которая редко теперь нормально спала ночами, лишь к утру обычно начиная немного подремывать. А когда вернулась из школы, обнаружила дома плачущую Аглаю Васильевну, от которой узнала, что Мусечка – ее любимая, ее родненькая, самая замечательная Мусечка на свете – не спала и не дремала утром, а была уже мертва, когда Аня тихо и осторожно одевалась-собиралась.

Для Анечки смерть бабушки стала настоящим ударом, страшным шоком, жуткой потерей, словно разверзлась какая-то черная, бездонная яма где-то внутри, вызывая жуткую боль, утягивавшую ее в какую-то безумную, беспросветную тьму…

И растерянность.

Анечка не знала, не могла понять, как ей теперь жить дальше, как вообще можно жить без Мусечки? Не воспринимала ничего из того, что говорили ей бабушка с дедом и другие люди, словно их слова обтекали ее сознание стороной, не проникая в него, и она все смотрела растерянным взглядом на них, недоумевая, что они хотят, что объясняют и зачем куда-то перевозят ее вещи из дома.

Начала что-то соображать, когда вдруг обнаружилось, что ехать домой, на Васильевский, ей нельзя, а надо остаться ночевать, и не просто ночевать, а теперь и жить в уголке большой комнаты в коммуналке вместе с дедом с бабушкой.

Как? Почему? Для чего?

А потому, объяснили они Анюте, ей всего четырнадцать лет и она не может оставаться одна в квартире, а должна жить с родными людьми и теперь будет находиться здесь, на Мойке.

Это было ужасно. Просто ужасно.

Вся ее жизнь сломалась в один миг и никак не могла выправиться, с каждым днем становясь только хуже и хуже, словно она падала в какую-то бесконечную страшную пропасть.

Привыкшая плескаться по утрам в душе в свое удовольствие, Аня обнаружила, что теперь сделать это невозможно, мало того, не так-то просто попасть и в саму ванную комнату, а попав, она начинала отдраивать ее, чистить и мыть, чтобы спокойно искупаться.

Бабушка Муся была невероятно чистоплотной и держала дом в идеальной чистоте и внучку приучила к тому же, а тут…

Но страшнее всего был тот вакуум, что образовался у Ани в душе, неотвратимо пожиравший ее психику и жизнь.

Замечательный юмор и ирония деда и бабуленьки, их дружба с внучкой, доверительное, открытое общение, царящая атмосфера любви и уважения в их семье являлись частью души девочки, ее наполненности радостью бытия. Она привыкла жить в состоянии бесконечной любви и постоянных ее проявлениях даже в самых незначительных мелочах.

А с бабушкой Милой и дедом Юрием у них не получалось душевного контакта с самого начала. Нет, конечно, они ее любили как умели и старались как-то облегчить горе внучки и привыкание к новой жизни, но были бесконечно далеки от нее, не было той теплоты, той любви и единения, той близости душевной, в которой она привыкла существовать. Просто Анечка была для них… чужая. Своя, разумеется, к тому же единственная родная внучка, но не близкая. Далекая и непонятная.

Подросток, переживающий столь глубокую душевную драму, отяжеленную еще и тем, что его вырвали из привычной среды, вынужденный привыкать к новым условиям жизни, не чувствующий и не получающий поддержки и заботы, поскольку бабушка с дедом не видели и не понимали, насколько тяжело, страшно, одиноко и плохо Анне, – это сто процентов закончилось бы трагедией и бедой с тяжелейшими последствиями для психики, да и для самой жизни девочки.

Если бы не встреча с одним замечательным человеком, сумевшим понять горе этого ребенка, его одиночество и потерянность, сумевшим помочь и спасти. Человеком, оказавшим огромное влияние на всю ее дальнейшую жизнь и творчество.

Находясь в глубочайшей депрессии, Анечка практически не спала ночами. Когда она пожаловалась бабушке Миле на бессонницу, та, посоветовавшись с каким-то знакомым врачом, купила снотворное, которое и наказала принимать внучке на ночь. Аня не стала спорить, получив пузырек с таблетками, кивнула неопределенно на требование бабушки принимать обязательно, да и только.

Таблетки она исправно прятала и выбрасывала по утрам в унитаз, когда ходила в туалет. Но теперь, чтобы дед с бабушкой не догадались, что внучка так и не спит, она долго лежала, закрыв глаза, стараясь не шевелиться, притворяясь спящей, и ждала, когда они заснут в своей спальне в дальней комнате, и тихонько, с осторожностью, выбиралась из комнаты и отправлялась на кухню. И рисовала в закутке у окна на кухонном столе, принадлежащем их семье, сбегая в свой мир хоть ненадолго.

Вот там, на той самой темной ночной кухне, она и познакомилась с тем, кто стал для нее близким другом, наставником и родным человеком, приняв эстафету у Мусечки и деда Анисима.

Четырнадцатилетняя Анечка не могла тогда знать законов работы человеческой психики и не понимала, что ей жизненно необходимо было в тот период найти какую-то прочную психологическую опору, в которую можно было бы надежно вцепиться, найти помощь, понимание, поддержку, чтобы не сойти с ума, безвозвратно не поддаться черноте, разраставшейся у нее в сознании, и справляться со своими душевными терзаниями, выбираясь к свету.

Аня потом часто думала, а не бабуля ли с дедулей послали и направили ей этого человека, чтобы срочно спасти, помочь и отогреть правнучку.

Он был профессором-историком и заразил девочку увлеченностью своим предметом. А точнее, историей костюма. А если совсем уж быть точной, занимался этот необыкновенный человек в тот момент научной работой, разыскивая в архивных документах упоминания в древних летописях и в воспоминаниях о старинных техниках вышивания самоцветами и жемчугами одежды и предметов роскоши, принимая участие с группой соратников в восстановлении костюмов для Русского музея.

И Анюта с огромным воодушевлением пустилась в увлекательное путешествие по истории и мастерству вышивки, в которое он ее пригласил.

Через год их коммуналку выкупил новоявленный олигарх, расселив жильцов по купленным для них квартирам, но Анна продолжила свое новое увлекательное занятие, встречаясь с наставником и старшим другом практически каждый день после школы.

А еще через год она поступила в Санкт-Петербургскую академию художеств. Сразу же после поступления у нее возник серьезный конфликт и недопонимание с бабушкой и дедом. Аня заявила родственникам, что хочет вернуться в свою квартиру на Васильевском. Милана Анисимовна и Юрий Иванович были совершенно обескуражены заявлением внучки, но, главное, не столько им, сколько той силой воли и настойчивостью, проявленными ею в намерении всерьез добиться своего требования, которую и не подозревали, не замечали в ней никогда раньше.

И отказали. Категорически отказали. Запретив даже возвращаться к этой теме. И кто знает, чем бы закончилось возникшее между ними противостояние, если бы не появилась, как всегда, непостижимым образом объявляясь в самый важный, переломный момент жизни Анечки, тетушка Александра.

– Мам, а в чем, собственно, проблема? – выслушав негодующий, возмущенный рассказ матери и отца о требовании Анны, спросила Александра. – Квартира эта Анютина, Муся с дедом давно все оформили на девочку.