– Тут вы ошибаетесь, – возразила ему Анна. – И в искусстве существует кастовость, да еще какая, до драк и побоев не раз доходило между великими мэтрами. Даже Микеланджело и Леонардо да Винчи строили козни друг другу, ведь большая часть великого мирового художественного наследия – это заказные, хорошо оплачиваемые работы. И борьба за клиента во все времена была серьезной и бескомпромиссной. Соревновательности нет только у настоящей великой красоты, у самого творческого процесса как такового, а люди с их страстями слабы, какими бы гениями они ни были.

– Расскажите мне о вашей вышивке, – попросил Антон. – Это увлечение или работа?

– Это моя увлекательнейшая работа, – рассмеялась Аня. – А что именно вы хотели бы узнать?

– Все, с самого начала. Почему и как вы этим занялись.

– Как занялась? – задумалась она на пару мгновений и, посмотрев на него, улыбнулась. – Если рассказывать с самого начала, то, наверное, с детства. Сколько я себя помню, я постоянно что-то рисовала, при этом разговаривая с тем, что изображала, проживая в воображении целые истории, передавая их в рисунке, погружаясь в это занятие с головой.

И отчего-то, не испытывая никакой неловкости или ложной стеснительности, она взялась рассказывать этому малознакомому мужчине свою историю, по мере погружения в воспоминания и объяснения сама увлекаясь своим повествованием все больше и больше.

Родители Анечки, одногруппники, учившиеся в серьезном техническом вузе, поженились на первом курсе института и родили дочь, когда им обоим только-только исполнилось по восемнадцать лет.

У Саши, отца Анюты, папа, мама, старшие брат и сестра жили в двухкомнатной квартирке в спальном районе Ленинграда. А мама Анечки Виктория проживала с родителями на набережной реки Мойки, в престижном центре, в двух больших комнатах коммунальной квартиры в старинном особняке.

Выбор, где и с кем проживать молодоженам, был очевиден, и в коммуналке на набережной Мойки теперь поселилось две семьи. Вроде бы и замечательно, только возникала одна насущная проблема: кто будет сидеть с младенцем? Родители учились, Виктория даже академку не стала брать. Анюта родилась весной, и Вика, готовясь к родам, экстерном сдала все зачеты и экзамены, а осенью с помощью мужа и преподавателей продолжала учиться дома, приходя в институт лишь на лабораторные работы и сдачу зачетов и экзаменов. Ничего, продержалась очень даже неплохо, не съехала на тройки и незачеты, справлялась, а в феврале уже приступила к полноценной учебе, начав посещать все лекции и занятия как положено.

Это к тому, что родители заниматься новорожденной дочкой не могли, бабушке Милане, маминой маме, было сорок три года, когда родилась внучка, а деду Юрию – сорок пять, и они очень много работали. Про родителей молодого мужа Александра и упоминать не стоит – там тоже все работали, да и жили далеко от новой родни и в гости-то друг к другу ездили крайне редко, что уж говорить о какой-то помощи с младенцем.

И как-то так само собой получилось, практически по умолчанию, что всю основную заботу о девочке взяли на себя ее прабабушка Марьяна Фроловна (которую родня и друзья звали не иначе как Мусей) и прадедушка Анисим Прохорович, родители бабушки Анечки Миланы.

Прабабушке в ту пору исполнилось шестьдесят четыре годка, но была она крепка здоровьем, энергична и полна сил, взвалив на себя заботу не только о правнучке, но и о дочери с мужем и младших студентах.

Жили бабушка Муся с прадедом в исторической части города, но с другой стороны Невы, на Васильевском острове, недалеко от Университетской набережной, в отдельной квартире.

Дед Анисим, пройдя всю Отечественную войну, хоть и был не единожды ранен, свое самое тяжелое ранение получил уже в Германии, оставшись без правой ноги, ампутированной до колена, вернулся к семье в Ленинград инвалидом.

Но живости натуры, бодрости духа, жизнестойкости, потрясающего юмора и иронии нисколько не утратил. И, выйдя из госпиталя, сразу же вернулся на родной завод, из стен которого ушел добровольцем на фронт в июле сорок первого года. И проработал в нем долгие годы, продолжая трудиться и после выхода на пенсию в качестве наставника, передавая опыт молодежи.

Анисим Прохорович пришел на завод четырнадцатилетним пацаненком и, работая, заочно окончил сначала ремесленное училище, потом техникум, а потом и институт, такая у него была тяга к саморазвитию и познанию. И, начав с подмастерья, дошел до первого зама директора завода, сделав огромное количество рационализаторских новаций, по большей части воплощенных в производство, и за свой труд не однажды был награжден и премирован и представлен к самой высокой награде – Звезде Героя Соцтруда.

А эта награда, чтобы вы знали, давала, помимо прочего, и достаточно большие привилегии, одной из которых явилось улучшение жилищных условий, выразившихся получением отдельной прекрасной квартиры, не однокомнатной, а как бы полуторакомнатной, и не где-нибудь, а недалеко от Университетской набережной.

Старинной планировки, с какой-то огромной основной комнатой, дверью на черную лестницу, здоровенной кухней, просторной ванной с окном и неким непонятным восьмиметровым закутком с узеньким оконцем. По тем-то временам – историческая часть города, отдельная благоустроенная квартира, это было очень круто. Да и по нынешним зашибись такую квартиру-то получить.

Но деятельный Анисим Прохорович на этом не остановился и, сделав обмены-переобмены с родней жены Марьяны Фроловны, сумел организовать еще и две отдельные комнаты в коммуналке для дочери, в которых она и поселилась с мужем, человеком приезжим, не ленинградцем, а потому жильем никак не обеспеченным.

Как только правнучку Анечку принесли из роддома, на следующее же утро прабабушка Муся пришла к детям на Мойку и принялась за хозяйские дела, помогая молодой матери освоиться с младенцем и освобождая Викторию от забот, чтобы та могла спокойно учиться.

Бабушка Муся, помимо заботы о младенце, еще и готовила еду на три семейства: для внучки с мужем, для дочки с мужем и для себя с дедом Анисимом – и топталась-хлопотала, хозяйничала до глубокого вечера, пока дочь с мужем, бабушка и дед Анечки не возвращались с работы. Собирала судки с едой для деда Анисима и ехала на троллейбусе домой на Васильевский.

И так каждый день практически целый год, пока Виктория не вернулась на учебу. Тогда бабушка Муся решила, что пусть дочь с зятем и Виктория сами разбираются со своей жизнью и бытом, и просто забрала Анечку к себе, посчитав, что так всем будет удобней и, главное, ей больше не придется мотаться каждый день на Мойку к детям.

Всем и было удобно. Анечку сначала приносили, а потом и приводили, когда та пошла своими ножками, родителям-студентам и бабушке с дедом и оставляли на выходные, да и то не в каждые. Поскольку избалованная Мусей родня, освобожденная от необходимости подчинять свои жизни и быт интересам ребенка и заботе о нем, расслабилась, напомнив себе, что у них есть много увлекательных занятий помимо работы и учебы. Старшее поколение – бабушка-дедушка Анечки – вспомнило о театрах, музеях, кино, общении, встречах-посиделках с друзьями, туристических походах, поездках по стране в отпуск. А родители Анюты, помимо на самом деле очень серьезной, забирающей большую часть времени и сил учебы, не отказывались от пирушек в общежитии с друзьями и от тех же походов с рюкзаками и гитарами, и туризм и кино с театрами не обделили своим вниманием.

И получилось так, что Анечка росла не с родителями и даже не с дедом-бабушкой, а с прабабушкой и прадедом. Мнения же самой девочки насчет того, с кем и где она бы предпочла жить, никто не спрашивал.

Для большинства детей жизнь, лишенная постоянного тесного контакта с родителями и, главное, с мамой, имеет серьезные необратимые последствия для психики и восприятия жизни в целом. Ведь связь матери и ребенка – это самое важное как на физиологическом уровне, так и на духовном, энергетическом, что есть у человека. Об этой порой мистической, необъяснимой связи матери и дитя написаны целые трактаты и защищено неисчислимое число научных диссертаций.

Наверняка и для Анечки отсутствие постоянного тактильного, душевного и ментального близкого контакта с мамой оказало бы на психику девочки и идентификацию ею своей личности негативное влияние, если бы не два фактора. Первый – все же она не была полностью лишена общения с мамой, Вика любила дочь и старалась проводить с ней время, занималась с Анечкой в выходные, да и на неделе, бывало, приезжала к бабушке Мусе. Понятно, что этого мало, но все же было.

А второй – сама Анечка, у этой девочки имелся свой огромный, яркий мир.

Мир ее воображения, ее фантазии, того, что она примечала вокруг себя, что заинтересовывало ее, на что обращала внимание – смешную птичку на веточке во время прогулки, спящего на солнышке толстого рыжего кота, детей, игравших в песочнице, смешную старенькую машину, еле телепавшуюся по дороге, катерок, весело гудевший на реке, – и так до бесконечности. Ее занимало все вокруг, становясь частью ее внутреннего мира.

Она погружалась в свои фантазии, транслируя, перенося их на бумагу, и этот мир был столь захватывающе ярок и интересен, что ей некогда было печалиться и думать о том, что она давно не видела мамочку и папочку. Ей вообще всего было достаточно, и даже с избытком в ее маленькой жизни – радости, яркости бытия, общения, любви.

У нее в жизни было с избытком тепла, ласки, любви во всех ее проявлениях, обнимашек и поцелуев, нежной заботы. Ее холили, лелеяли, понимали и вполне серьезно относились к ее дарованиям и фантазиям – и все это давали ей от всей щедрости души прадедушка и прабабушка. Между Анечкой, бабушкой Мусей и дедом Анисимом была удивительная близкая связь, поразительное чудо духовного родства и глубокое душевное совпадение.

Когда Ане исполнилось пять лет, ее родители развелись, и папа уехал работать по распределению аж в какую-то загадочную далекую Сибирь, а мама осталась в Ленинграде, стараниями дедушки и бабушки и благодаря их связям получив распределение на работу в родном городе.