– Милая, что бы это ни было, я всегда буду любить тебя. Ты же знаешь это, правда?

Я кивнула, чувствуя, как сжимается горло. Господи, я ненавидела это. Все время такая раздерганная теперь…

– Мама, я думаю, может быть, я гей.

В глазах защипало, и я поняла, что вот-вот разрыдаюсь. Я заставила себя посмотреть на маму, мне нужно было видеть, как она это воспримет.

В какой-то момент она выглядела удивленной, затем медленно улыбнулась и кивнула.

– А я-то удивлялась… в смысле, кроме Скотта ты, кажется, никем по-настоящему не интересовалась.

Я с трудом овладела собственными эмоциями и кивнула, слабо улыбаясь.

– Ага, – я чувствовала себя ужасно, как будто я разочаровала ее. – Прости, пожалуйста.

– Милая моя, – ее руки сжали меня в крепком объятии, – Ох, дорогая моя, никогда не смей извиняться за то, кто ты есть. Я не стану врать тебе и говорить, что я не мечтала бы помочь тебе устроить твою свадьбу, подобрать свадебное платье и все такое, но, Андреа, – она взяла мое лицо в свои ладони так, чтобы я смотрела ей прямо в глаза, – я не могла бы гордиться тобой больше, чем сейчас. Не имеет значения, чем бы ты или Крис ни решили заниматься, я всегда буду гордиться вами. Если ты решишь посвятить свою жизнь рытью канав, и это сделает тебя счастливой, то до тех пор, пока ты будешь лучшим землекопом из всех существующих, я буду горда тем, что я – твоя мама. Тут мои слезы хлынули рекой, и я из всех сил прижалась к маме.

– Милая? Энди?

– Что? – я тряхнула головой, пытаясь отогнать прошлое. – Прости, я задумалась.

– Похоже на то. Ты готова к десерту?

Мое лицо медленно расплылось в улыбке.

– Тащи его сюда!

Она отбросила смятую салфетку в сторону и отправилась на кухню за шоколадным муссом, встречу с которым я предвкушала весь вечер.

– И что ты делаешь на уикенд? – спросила она, внося две охлажденные креманки.

– Кендалл.

– Ой, ребята, вы же уже виделись пару недель назад, – она подала мне ложку.

– Спасибо. Да, виделись, но у нее учебная олимпиада на носу, и ей нужна помощь. Мы собираемся посвятить уикенд подготовке.

– Это и правда замечательно, вся эта программа наставничества, которую ты ведешь. (В системе образования США существуют программы наставничества (менторства), когда за способным учеником закрепляется преподаватель-наставник, который помогает ему в учебе и выборе профессии – прим. пер.)

– Спасибо, – улыбнулась я и погрузила ложку в десерт.


Я остановилась перед домом семьи Торрини и заглушила двигатель. Пеликан Вью был красивым и спокойным городком. Он мне всегда нравился. Плюс ко всему, он располагался совсем недалеко как от Рочестера, где я жила сейчас, так и от Винстона, что позволяло мне навещать маму всякий раз, когда я забирала Кендалл. Я открыла дверцу, вышла на тротуар и направилась к передней двери дома.

Терпеливо ожидая, пока на мой звонок ответят, я повернулась, чтобы посмотреть на дома на той стороне улицы. Приближалось лето, и лужайки начинали зеленеть, а цветы готовились распуститься.

– Энди, привет! – я обернулась, чтобы увидеть Мелани Торрини. – Как ты, дорогая?

– Все в порядке. А сама как?

– О, все замечательно, просто замечательно. Я читала о тебе в газете на прошлой неделе. Мы так гордимся тобой! – она протянула руку и сжала мою ладонь. – Кендалл! Энди приехала за тобой!

– Спасибо, Мелани. Очень приятно это слышать.

Она снова мне улыбнулась.

– Кендалл будет через минуту, а мне нужно приглядеть за кексами. Боюсь, они вот-вот пригорят.

Она поспешила на кухню, а я услышала топот на втором этаже. Это Кендалл спешила к лестнице. Улыбка автоматически засияла на моем лице, и я глубоко вздохнула.

– Привет, Энди!

– И тебе привет! – я улыбалась, пока она сбегала вниз по ступенькам. Она была одета в джинсы и футболку с нарисованной на груди маргариткой, темные волосы заплетены в косичку. Ее глаза всегда изумляли меня – такие яркие и умные.

– Ты готова?

– Ага. Мои вещи здесь, – она похлопала по рюкзаку, улыбаясь мне.

– Окей, тогда поехали.

Кендалл уселась на переднем сидении моего джипа, пристегнула ремень безопасности и снова мне улыбнулась.

– Ну, как в школе? – я выехала на улицу и повернула в сторону Рочестера.

– Все хорошо, хотя я рада, что школа уже скоро закончится.

– Какие планы на лето? – тем временем я свернула на шоссе.

– Да никаких особенно. Мама и папа говорят, что хотят куда-нибудь поехать в отпуск, но я не знаю, куда.

– Почему не знаешь? Ты что, с ними не едешь?

– Еду, конечно! – она уперла руки в свои худенькие бока – Я еще слишком маленькая, чтобы оставаться дома одной.

– Это правда, – улыбнулась я.

– Они просто еще не знают, куда мы поедем.

– Ну да, понимаю.

В своей работе я обычно имею дело со взрослыми, серьезными типами, у которых никогда нет ни времени, ни желания пошалить или повеселиться. Но всякий раз, когда я оказывалась рядом с этой девчонкой, такой юной, такой яркой и невинной, я чувствовала, что переношусь в гораздо более простое время. Кендалл снова заставляла меня чувствовать себя необыкновенно легко. Почти легко.


– До сих пор никакой реакции?

Я отрицательно покачала головой, внимательно глядя в окуляр микроскопа.

– Черт. Я и вправду думала, что на этот раз мы что-то увидим.

Я вздохнула и поднялась на ноги:

– Да я тоже на это надеялась…

Я поглядела на свою коллегу.

– Ну, я полагаю, мы возвращаемся к тому, с чего начали.

Саманта кивнула, соглашаясь.

– Где-то находишь, где-то теряешь, да, доктор Литтман?

Запустив пятерню в волосы, я кивнула, изо всех сил стараясь скрыть разочарование.

– Я думала, в этот раз точно получится.

– Что же пошло не так? – доктор Торрес шагнула к микроскопу и посмотрела на препарат.

– Не знаю. Думаю, клетки просто не разделились, как мы предполагали. Температура, что ли, была не та? Может, слишком холодно? Давайте попробуем еще!

– Доктор Литтман, а почему бы нам не…

– Попробуйте еще раз, доктор Торрес. Я знаю, это сработает, – я подошла к клеткам с лабораторными крысами, чтобы взять Микки, на котором мы изначально тестировали наш самый новый препарат. И раздраженно закатила глаза, когда зазвонил рабочий телефон. Черт! Мне работать нужно, времени нет на разговоры.

– Доктор Литтман, – я стояла у стола, подбоченившись, и с нетерпением ожидала, пока звонивший заговорит.

– Привет, Энди!

– Привет, Эйрин. Что там такое? Я занята.

– Ой-ой-ой, вся такая вечно занятая доктор Андреа Литтман.

Я услышала обиду в ее голосе.

– Извини. Что случилось?

– Здесь пациент в критическом состоянии, и она хочет поговорить с тобой.

Я нахмурилась.

– Со мной? А почему со мной? Кто из докторов ведет этого пациента?

– Не знаю. Она хочет поговорить с кем-то из исследователей, а с кем еще лучше поговорить, если не с тобой? Ее зовут, о черт, я забыла… как-то на А… в общем, она в палате 301.

– Хорошо, я поднимусь к ней, когда смогу.

– Спасибо, детка.

Я улыбнулась.

– Да пожалуйста. Увидимся позже?

– Пока!

Я повесила трубку и глянула на Саманту.

– Доктор Торрес, мне нужно ненадолго наверх. Вы здесь сами справитесь?

Моя коллега повернулась ко мне и кивнула.

– Конечно.

Я сняла белый халат с крючка на двери и вышла из лаборатории.

ЧАСТЬ10

Идя по холлу клиники, я поймала себя на том, что нервничаю. Я была хороша в исследованиях, но вот в прикладной медицине… там, где дело касалось пациентов… Я представления не имела, что мне сказать этой женщине, не говоря уж о том, как ей это сказать. Если она уже в критическом состоянии, то у меня мало шансов чем-то ее утешить.

Я вздохнула, нажала кнопку вызова лифта и стала ждать, отстраненно постукивая пальцем по кафельной плитке на стене. Даже еще когда я училась в колледже, для меня никогда не стоял вопрос выбора между научными исследованиями и практической медициной. Я не обладала этой волшебной харизмой, которая нужна врачам, чтобы их пациенты чувствовали себя комфортно и безопасно. У меня были все необходимые знания, я знала, как ставятся диагнозы и как проводится лечение, но мне всегда не хватало некоей основополагающей части, чтобы стать классным врачом. Мне не хватало базовых навыков человеческого общения.

Я никогда не могла понять, чем я так отличаюсь от всех остальных. И с некоторых пор я не сильно этим заморачивалась. Хотя, помнится, когда мои университетские преподаватели настойчиво пытались сподвигнуть меня заняться практической медициной, я едва не свихнулась. Как бы то ни было, я преданно любила свою работу и все, что с ней было связано. Мы с доктором Торрес, да и с предыдущими коллегами, добились нескольких существенных подвижек в лечении рассеянного склероза и некоторых других заболеваний. Так что, когда мои бывшие однокурсники при встрече рассказывали мне, какое чувство глубокого удовлетворения они испытывают при виде лица пациента, которому сказали, что его рак излечен или в ремиссии, или при взгляде на лицо молодой матери, которой только что показали ее новорожденное дитя, я всегда думала о не менее счастливом выражении лиц моих знакомых-исследователей, когда то, над чем мы так тяжко работали, оказывалось правильным, или когда я просыпалась посреди ночи, разбуженная новой теорией, а потом она подтверждалась.

Я широко улыбнулась. Вот что действительно было важным для меня. Вот что действительно меня глубоко затрагивало.

Лифт приехал, я шагнула в кабину и нажала кнопку нужного мне этажа. Я прокручивала в голове все, над чем мы работали в лаборатории, пытаясь подготовиться к любым вопросам, которые мне могла бы задать пациент. Еще я пыталась вспомнить все, что знала о врачебной этике, о чем можно говорить с больным, а о чем нельзя, чтобы не заработать обвинение в ненадлежащем исполнении служебных обязанностей.