– Это так, одна вещь, над которой я работаю.

– Это твое?! – я повернулась к Хейли.

Она стояла в дверном проеме и застенчиво улыбалась. Потом кивнула.

– Ты мне сыграешь?

– Оно еще не окончено.

– Ну и что? Я бы хотела услышать то, что есть.

Она замялась.

– Ладно, хорошо.

Хейли подошла к пианино, подняла крышку и села на полированный фортепианный табурет.

– Подожди, не начинай. Скажи мне, о чем это? Почему такое название – «Исход»?

– Ну, – Хейли глубоко вдохнула и повернулась ко мне, – Вообще-то, это о… нас.

Я удивленно посмотрела на нее, а мое любопытство разыгралось не на шутку. Очень странно было видеть Хейли смущенной, ей это было совсем не свойственно, обычно она всегда знала, что делает.

– Расскажешь мне потом, поняла ли ты, что я имела в виду.

Это заинтриговало меня еще сильнее.

– Хорошо, я приложу все усилия.

Она повернулась на табурете, несколько раз размяла пальцы, и мне снова показалось, что она нервничает, потом опустила руки на клавиши и начала играть.

Мелодия началась медленно, звуки были низкими и отрывистыми. Я слушала и мысленно возвращалась назад, в те дни, когда я была только лишь репетитором Хейли и ее тайной поклонницей. Музыка стала звучать немного громче, немного быстрее и неожиданно в ней прозвучал оттенок веселья. Я почувствовала легкость и заулыбалась, вспоминая, как мы бесились и дурачились во время нашего полуночного набега на Уолл-Март, когда Хейли исполнилось восемнадцать.

Я протянула руку и коснулась плеча Хейли, нуждаясь в этом контакте с ней, пока воспоминания проносились сквозь меня. Наши ночные телефонные разговоры и интернет-чаты.

Я вырвалась из мыслей и воспоминаний, когда мелодия снова изменилась. Внезапно звуки стали долгими, глубокими, почти… как же их описать? Да, чувственными. Наши прижатые друг к другу тела, жар камина, когда мы целовались в подвале маминого дома. Звук нашего дыхания, нервозность и возбуждение, все смешалось вместе, чтобы создать один из самых напряженных моментов моей жизни.

Я закрыла глаза, и музыка потекла сквозь меня, наполняя меня и заставляя чувствовать.

Мои глаза распахнулись, когда звуки стали наползать друг на друга, постепенно высокие звуки сменялись низкими, делались громче, пальцы Хейли перешли на басовые клавиши, пока, наконец, она не взяла один, низкий, наполненный, последний аккорд и дала ему затихнуть на одинокой, громкой, глубокой ноте, исполненной боли. Я поняла, что это было.

А когда звук затих, мелодия началась снова в другом ключе, задевая меня за живое, превращаясь в комок в горле.

Пальцы Хейли замедлились, она слегка раскачивалась в такт музыке, глаза ее были закрыты.

О чем же она играет? Она передает то, что чувствовала после достопамятного уикенда или это время между прошлым и настоящим? Время, когда мы были друг для друга всего лишь воспоминанием?

Мелодия вернулась к началу, но в том же, более низком ключе, как и предыдущая часть, как вдруг Хейли прекратила играть.

Я посмотрела на нее, не понимая, почему она остановилась.

– Все, – произнесла она низким, негромким голосом, сидя спиной ко мне, и опустила руки на клавиши. – Что ты видела, пока я играла?

Она так и не повернулась ко мне.

Я сделала глубокий вдох, пытаясь собраться с мыслями, чувствуя себя так, будто меня силой вырвали из воспоминаний. Отсутствие музыки оглушало.

– Что ж, сначала, когда это было медленно, почти неуверенно, я чувствовала, как все начиналось, понимаешь? Когда я учила тебя?

Она кивнула.

– Потом музыка стала чуть побыстрее и повеселее. Я думаю, именно эти слова сразу и пришли мне на ум: веселье, забава, – я улыбнулась, вспоминая. – Я увидела, как мы слонялись по городу или по магазинам, просто валяли дурака. Это когда мы с тобой подружились.

Еще один кивок.

– А потом… – я замолчала.

– А потом? – Хейли медленно опустила крышку на клавиши и встала лицом ко мне, по ту сторону табурета.

– Потом – уикенд на весенних каникулах. Насыщенный, тяжелый, чувственный. Потом ты остановилась – резко, неожиданно, сильно. Это когда ты уехала в университет, я так думаю, или после уикенда.

Я провела рукой по волосам, взбудораженная воспоминаниями.

– Потом музыка стала долгой, почти грустной, протяжной, она звучала по-другому и была о другом времени. Я так поняла, либо ты описывала свои чувства, либо это был отрезок времени между тогда и сейчас. И, наконец, мелодия завершила круг. Ты снова начала играть первую часть, но в другой тональности, как будто время снова изменилось.

– Да. Ты все поняла, – кивнула Хейли и улыбнулась.

В моем животе взыграли бабочки.

– А чем все заканчивается? Каков исход? – хрипло спросила я, глядя Хейли в глаза.

Она не отвела взгляда:

– Он еще не написан. Я же говорила тебе, что эта вещь не окончена.

Ее голос был таким же хриплым, и мои бабочки замахали крыльями с новой силой.

Я смотрела на нее, а в ушах у меня все еще звучали отголоски «Исхода». Я чувствовала, что начинаю склоняться, притягиваться к Хейли, как магнит. Мой разум и мое тело, или это было мое сердце? бушевали, сражаясь друг с другом, а мои глаза вдруг сосредоточились на ее губах, потом метнулись назад, потом снова вернулись. Ближе, ближе -

Бииииииииииииииип!

– Я возьму! – Хейли чуть не побежала на кухню к духовке, у которой сработал таймер.

Я глубоко дышала, пытаясь угомонить сильно бьющееся сердце и восстановить дыхание. Бог ты мой! Что я чуть не натворила? Больше никогда! Никогда-никогда!

Я буквально встряхнулась, чтобы прийти в себя, и взволнованно провела рукой по волосам. Взволнованно?! Черт, да у меня руки дрожат. И я тоже.

Еще раз вздохнув, я пошла в кухню. Хейли как раз ставила сковороду на стол, руки ее были в пречатках-прихватках.

– Помощь нужна? – спросила я и обрадовалась, что голос мой звучит как обычно.

Она коротко глянула на меня и вернулась к разделыванию куриной грудки:

– Ага. Открывай вино, можешь?

– Конечно.

Она показала на ящик слева от себя, я подошла, открыла его, нашла штопор и понесла его вместе с вином на стол.

Может быть, пить вино в моем состоянии – не такая уж хорошая идея.

Хейли начала приносить на стол тарелки, а я налила нам вина. Никто из нас не произнес ни слова. Я думаю, нам обеим нужно было соблюдать дистанцию. Уж мне-то точно.

– Проголодалась? – спросила Хейли, усаживаясь напротив меня.

– Ага. С энтузиазмом сказала я, поспешно придвигаясь поближе к столу. – Выглядит замечательно, Хейли.

Она приготовила одно из моих любимых блюд – фаршированного цыпленка с особой начинкой из сухариков. У меня просто слюнки текли при одной мысли о нем.

Пока мы ели, я снова мысленно вернулась к музыке.

– Хейли, это было по-настоящему прекрасно, – она посмотрела на меня, не донеся вилку до рта. – «Исход».

Она улыбнулась:

– Спасибо.

– Когда ты ее написала? В смысле, начала писать?

– Двенадцать лет назад. Когда я уехала в колледж. Однажды вечером я сидела у себя в спальне, а родители еще раньше подарили мне электропианино, оно валялось рядом с кроватью. У меня в голове зазвучала мелодия, я ухватила клавиатуру, бумагу, карандаш и начала писать, – она отхлебнула вина. – Я дописала первую часть до конца и отложила. На тот момент история на этом заканчивалась.

– А остальное?

– Когда я вернулась сюда. Я встретила тебя и вспомнила свою музыку. Я наигрывала ее после работы, а иногда записывала ноты и когда была на работе, а потом приходила домой и смотрела, подходят ли эти фрагменты к уже существующим.

– Хи-хи, а я-то все это время думала, что ты законченный профессионал и не занимаешься неположенными вещами во время работы, – ухмыльнулась я.

– Ха-ха-ха, – Хейли добродушно поглядела на меня и съела еще кусочек цыпленка, сопроводив его порцией зеленых бобов. Мы продолжили есть в тишине. Я задавалась вопросом, где витают мысли Хейли, потому как я точно знала, где пребывают мои.

Я и представления не имела, что наша юношеская дружба и последовавшее охлаждение так много значили для нее. Я всегда считала, что она рассматривала наши отношения как одну из основополагающих вещей, впрочем, как и я. Я имею в виду, независимо от того, вернулась ли бы Хейли в мою жизнь, она всегда занимала особое место в моем сердце, без разницы, осознавала я это или нет. Это с нее начала путь к самопознанию странная, не такая как все юная девчонка, которой я тогда была.

Через Хейли ко мне пришло осознание своего жизненного предназначения. Не то чтобы она подтолкнула меня в выборе профессии, нет. Она пробудила мое сердце.

– Ну так что, тебе нравится грудка?

– Я всегда обожала грудки, – с ухмылкой кивнула я.

Вилка Хейли замерла на полпути ко рту.

– Да? И часто тебе удавалось ее попробовать?

– Ну, время от времени, конечно.

Хейли фыркнула, включаясь в игру:

– А ты предпочитаешь белое мясо или темное?

– В общем, белое, – ответила я, прихлебывая вино.

– А темное когда-нибудь пробовала?

– Пробовала.

Она удивленно посмотрела на меня.

– Правда? И чем оно отличается?

Я пожала плечами и разрезала своего цыпленка на кусочки.

– Другой цвет, другая текстура и другой вкус, – я забросила кусочек себе в рот.

– Это правда так?

Я кивнула.

– А ты? Когда-нибудь пробовала темное мясо?

– Нет, я предпочитаю белое.

Некоторое время я просто глядела на нее, сведя брови и нагнув голову:

– Хейли, у тебя что, предубеждение к темному мясу?

Она хихикнула и помотала головой.

– Совсем нет. Просто у каждого свои предпочтения.

– И правда.

Она начала намазывать маслом булочку и, не отводя глаз от ножа, спросила:

– И кто же был твоим первым кусочком мяса, Энди?

Я усмехнулась и отрезала себе еще кусок цыпленка.