Они были в отряде Мулена.

От Сержа Амадея знала, кто такой Мулен. Герой Сопротивления, чье имя было известно каждому французу.

— Мне очень жаль. А кто-нибудь еще у вас есть? — осторожно спросила Амадея, надеясь, что он не остался один, но Жан-Ив только покачал головой:

— У меня никого нет. Отец погиб, когда я был ребенком. Несчастный случай во время ловли рыбы. Мать умерла в прошлом году. Заболела воспалением легких, и мы не смогли достать лекарство.

Теперь понятно, почему он такой грустный. У бедняги больше нет семьи, нет никого, кроме этих родственников здесь, в Мелене. Амадея подумала о судьбе своих родных.

— Мои мать и сестра тоже скорее всего погибли. А если и живы… Нет, вряд ли. Год назад их отправили в Равенсбрюк. Сестре было всего шестнадцать. А отец умер, когда мне было десять. Его сбросила лошадь. Мать была еврейкой и перешла в католичество, чтобы выйти замуж за отца. Обе семьи от них отказались. Родных матери выслали в лагерь после «хрустальной ночи». Отец был французом и католиком, сыном графа. Тогда шла Первая мировая война, и немцы воевали с французами. Люди способны на такие глупости! Представляете, отца и мать так и не простили.

— Они были счастливы? — Казалось, Жан-Ив интересовался искренне, и Амадею это тронуло. Она почувствовала, что у нее появился новый друг. Новый друг в эти тяжелые времена? Невыносимо тяжелые времена.

— Очень. Они так любили друг друга. Я и не представляла, что можно так любить.

— Как по-вашему, они жалели о том, что сделали? Я имею в виду, ослушались родителей.

— Никогда. Они никогда об этом не пожалели. И жили очень дружно. Но после смерти отца мама уже больше не была прежней. Из нее словно ушла жизнь. Моей сестре тогда было только два года. Я стала заботиться о ней. Мама почти не обращала на нас внимания, и сестра стала моим ребенком, — рассказывала Амадея, не скрывая слез. Она так давно не говорила о Дафне, и на сердце вдруг стало невыносимо тоскливо. Как ей не хватает матери и сестры!

— Наверное, таких, как мы, кто потерял всех, сейчас очень много. Мои братья были близнецами, — почему-то добавил Жан-Ив, словно это теперь имело какое-то значение. Очевидно, имело. Для него.

— Я буду молиться за них сегодня. И за вас.

— Спасибо, — мягко поблагодарил он. Они медленно возвращались на ферму. Эта девушка нравилась ему, хотя казалась старше своих лет. Но во время войны взрослеют рано. А ей столько пришлось пережить. Правда, ему до сих пор было трудно поверить, что она монахиня, как и понять, зачем ей нужно возвращаться в монастырь. Но именно призвание придавало этой девушке серьезность и уверенность, которые пришлись ему по нраву. Уже одно ее присутствие утешало. Жан-Ив чувствовал себя в полной безопасности рядом с ней и знал, что безопасность эта не кажущаяся.

— Завтра я заеду за вами. Наденьте что-нибудь темное. Когда мы идем туда, обычно черним лица. Я принесу вам ваксу.

— Спасибо, — усмехнулась Амадея.

— Рад был познакомиться, Амели. Вы хороший человек.

— И вы тоже, Жан-Ив.

Он проводил ее в дом, попрощался и завел мотор машины. Возвращаясь на ферму, где жил сейчас, Жан-Ив ощущал непривычную радость от сознания того, что она будет за него молиться. В этой девушке было что-то, заставлявшее верить, что Бог к ней прислушается.

Глава 19

Назавтра Жан-Ив заехал за ней в десять вечера. Он сидел за рулем старого грузовика с выключенными фарами. С ним был еще один человек: крепкий рыжеволосый деревенский парень Жорж. Жан-Ив дождался, пока Амадея усядется, и только тогда познакомил ее с Жоржем.

Амадея весь день усердно трудилась на ферме, став неоценимой помощницей тетке Жан-Ива. Та не могла нарадоваться на девушку, не знала, как ее благодарить. К тому времени как появился Жан-Ив, старики уже были в постели. Вопросов они не задавали, очевидно, хорошо зная, зачем приехал племянник, и ни словом не обмолвились о том, чем Амадее предстоит заняться сегодня ночью. Они просто пожелали ей спокойной ночи. Через несколько минут грузовик отъехал от дома. Старики услышали рев мотора, молча погасили свет и укрылись одеялами.

Как и велел Жан-Ив, на Амадее была темная одежда. Они сразу направились в поля. Дорога была неровной, но все молчали, хотя и подскакивали на каждой выбоине.

Грузовик остановился в небольшой рощице, где были припаркованы еще две машины. Всего тут собралось восемь человек. Амадея была девятой. Никто не разговаривал. Жан-Ив вручил ей баночку с ваксой, и она вымазала лицо. Если их поймают, такая маскировка выдаст всех и сразу, но в темноте это хоть как-то защищало от возможных преследователей.

Едва в небе раздалось характерное жужжание, мужчины разошлись широким веером и побежали, вынимая на ходу фонарики. Еще несколько секунд — и над Амадеей распустился купол парашюта, к которому был прикреплен большой тюк. Мужчины выключили фонари, и самолет, сделав круг, улетел. На этот раз все прошло благополучно. Дождавшись, пока парашют опустится на землю, все кинулись к нему. Добежавшие первыми отстегнули парашют и стали зарывать его в землю. Остальные потрошили тюк. Там оказались автоматы и боеприпасы, которые поспешно погрузили в грузовики. Еще двадцать минут — и все разъехались. Жан-Ив снова сел за руль и повез Амадею на ферму. Он уже успел стереть ваксу с лиц.

— Вот как это делается, — коротко объяснил Жан-Ив, протягивая ей чистую тряпку. Амадея немного привела себя в порядок. Поразительно, как у них все четко отлажено! Они действовали на редкость собранно, как партнеры в балете, чем произвели на Амадею сильное впечатление. Но она понимала, что так бывает не всегда. Иногда случаются и проколы. А если немцы их поймают, обязательно пристрелят в назидание всем остальным. Такое происходило по всей Франции, и примером тому служила трагедия с братьями Жан-Ива, за которых Амадея, как и обещала, молилась вчера ночью.

— Они чаще приземляются или просто сбрасывают тюки на парашютах? — тихо спросила Амадея, желая побольше узнать об их работе и о том, что ожидается от нее.

— Когда как. Иногда сбрасывают и людей. Стараются не приземляться. Это слишком опасно.

Еще бы не опасно!

— А что теперь будут делать эти люди?

— У каждого свое задание. Иногда мы их прячем. Но чаше они просто уходят. Они выполняют поручения англичан. Труднее переправить их отсюда. Бывает, что дело кончается плохо, — только и сказал Жан-Ив.

Жорж молчал, исподтишка наблюдая за Амадеей и Жан-Ивом. После ее ухода он стал подшучивать над Жан-Ивом. Они были старыми друзьями, многое пережили вместе и полностью доверяли друг другу.

— Похоже, она тебе нравится? — ухмыльнулся Жорж.

— Не говори глупостей! Она монахиня, — одернул его Жан-Ив.

— Да ну? — ахнул Жорж. — А не похожа!

— Потому что одета как все! А если облачится в монашеское одеяние, наверняка вылитая монахиня! Ну знаешь, все эти штуки, которые они носят.

Жорж почтительно кивнул.

— Неужели она вернется в монастырь? — с явным сожалением спросил он.

Жан-Ив в душе был абсолютно с ним согласен, однако с деланным равнодушием пожал плечами.

— Говорит, что вернется, — вздохнул он, сворачивая на дорогу к ферме, где они жили и числились работниками.

— Может, ты сумеешь ее переубедить? — хмыкнул Жорж.

Жан-Ив ничего не ответил. Он и сам задавался тем же вопросом.

А предмет их разговора, Амадея, стояла в этот момент на коленях, благодаря Бога за то, что сегодня все закончилось благополучно. Правда, Амадея немного недоумевала, можно ли благодарить Бога за то, что Он помог получить оружие, которым скорее всего будут убивать людей. Но разве у них есть иной выход?

Она надеялась, что Господь поймет все правильно.

В ту ночь девушка долго стояла на коленях, каялась в грехах, молила Бога простить ее и легла в постель почти перед рассветом.

Уже в начале шестого Амадея встала и пошла доить коров. Когда хозяева спустились вниз, завтрак стоял на столе. Ничего роскошного: овсянка, фрукты и желудевый кофе. Но Амадее он казался пиршеством по сравнению с тем, что она ела в лагере. Она по-прежнему утром и вечером благодарила Бога за свое чудесное спасение.

Этим утром Амадея была особенно молчалива: она раздумывала о том, что произошло вчерашней ночью.

В течение нескольких следующих недель самолет прилетал еще дважды, в один из прилетов он приземлялся. В сентябре — снова, и на этот раз он сбросил на парашютах двух британских агентов. Одному не повезло: он вывихнул ногу, и его пришлось спрятать на ферме. Некоторое время ему было трудно ходить, и Амадея ухаживала за ним.

В октябре на ферму нагрянули немцы: шла рутинная проверка документов. Кроме того, они искали партизан и поэтому прочесывали всю округу. При виде солдат у Амадеи едва не остановилось сердце. Она едва нашла в себе силы протянуть им документы. Но очевидно, немцы ничего не заподозрили, потому что молча вернули ей паспорт, захватили несколько корзин с фруктами и удалились, не найдя ничего необычного в том, что старой, изуродованной ревматизмом женщине понадобилась помощница по хозяйству.

Вечером Амадея обо всем рассказала Жан-Иву. Они ехали встречать очередной самолет. В эту ночь им сбросили не только оружие и боеприпасы, но и солдатские пайки.

— Я страшно испугалась, — призналась девушка.

— Я тоже иногда боюсь, — честно ответил Жан-Ив. — Никому не хочется умирать.

— И все-таки лучше умереть, чем снова попасть туда, где я была, — выпалила Амадея.

— Ты очень храбрая, — пробормотал Жан-Ив, любуясь ею при лунном свете. Ему нравилось и разговаривать, и работать с Амадеей. Иногда он приходил на ферму только для того, чтобы поболтать с ней. Теперь, после гибели братьев, он остался совсем один, а рядом с Амадеей ему было так приятно находиться! Жан-Ив объяснял это тем, что у нее доброе сердце.