— Тебе это тоже полезно. Ты сможешь побольше заниматься ею, ходить в кино, парки, музеи. Тебе нужно почаще бывать на воздухе.

Амадея все эти годы заменяла сестре мать, Беата же почти все время проводила в своей комнате. Теперь Беата с трудом могла представить себе, что будет дальше. Наверное, ей пора опомниться и начать жить иначе. Антуана больше нет. Моники тоже. А теперь и Амадеи с ними не будет.

У Беаты было ощущение, что Амадея тоже словно умрет для них, раз они не будут видеть ее каждый день, не смогут дотронуться до нее. Как все это печально…

— А писать нам ты сможешь? — внезапно всполошилась Беата.

— Разумеется. Хотя и буду очень занята. Но постараюсь писать так часто, как смогу.

Амадея словно отправлялась в путешествие. Путешествие длиною в жизнь. Уходила на небо. Вернее, спешила на первую станцию по пути в небо. Беата все еще никак не могла смириться с выбором дочери. Сама она хоть и стала благочестивой католичкой, все же представить не могла я монахиней. Такая жизнь казалась ей полной ограничении, но Амадея, похоже, горела нетерпением поскорее ее начать.

Беата и Дафна провожали Амадею в монастырь. На ней были простое синее платье и шляпа, которую она обычно надевала в церковь. Стоял прекрасный солнечный день, но Беата задыхалась от тоски и горя. Дафна проплакала всю дорогу до монастыря, и Амадея не выпускала ее руки. Выйдя из машины, Беата замерла и долго смотрела на дочь, словно пытаясь наглядеться в последний раз и запечатлеть ее образ в своем сердце. Когда они увидятся в следующем году, Амадея будет выглядеть иначе. И станет уже другой.

— Всегда помни, как сильно я тебя люблю, как много ты значишь для меня и как я горжусь тобой. Ты — дар Господа мне и твоему папе. Будь счастлива и здорова. И если поймешь, что это не твоя судьба, не бойся изменить решение. Никто не подумает о тебе плохо, — с трудом выговорила она, втайне надеясь, что так оно и будет.

— Хорошо, мама, — кивнула Амадея, зная, что не передумает. Душой она ощущала собственную правоту и не испытывала и тени сомнения.

Амадея обняла мать и крепко прижала к себе. Сейчас из них двоих она казалась старшей. Женщина, которая знает, что делает, и уверенная, что поступает правильно… Так же как и Беата, когда она покидала мать, чтобы соединиться с Антуаном.

— Идите с Богом, — прошептала Амадея.

Слезы лились по лицу Беаты, но она послушно кивнула. Как ребенок, которым сейчас казалась.

— И ты… ты тоже, — пробормотала Беата. Амадея поцеловала младшую сестру и улыбнулась. Грусть расставания заслонило всепоглощающее чувство радости и покоя.

Амадея не взяла с собой ничего. От своей одежды она скоро избавится. Платье и шляпку отдадут бедным. Со временем Амадея даст обеты бедности, целомудрия и покорности. Даст охотно и с готовностью. Ее не пугало то, что ее ждет: недаром ее глаза сияли. Наверное, точно с таким же выражением Беата встречала Антуана на вокзале в Лозанне, когда их жизнь только начиналась.

С таким же выражением встречала она и рождение Амадеи, когда жизнь Амадеи только начиналась. Начало. Не конец, как опасалась Моника.

Амадея обняла родных в последний раз и позвонила в колокольчик. Ответили ей быстро. Молодая монахиня посмотрела в крохотный глазок и отворила дверь, не показавшись пришедшим. И Амадея тут же исчезла. Переступила порог, больше не оглянувшись. Когда дверь за ней закрылась, Беата и Дафна долго стояли, прижавшись друг к другу. Теперь их только двое. Вдова и ребенок. Амадея выбрала другую жизнь.

Глава 11

А в это время молодая монахиня, которая впустила Амадею, повела вновь прибывшую прямо в гардеробную. При этом она не сказала ни слова, но доброжелательная улыбка и теплый взгляд говорили сами за себя. Амадея все поняла. Было нечто глубоко утешительное в том, что ее встречали молчанием. Она мгновенно почувствовала себя в безопасности и осознала, что здесь ее истинное убежище. Монахиня окинула взглядом ее высокую, тонкую фигуру, кивнула и вынула простое черное платье, доходившее до щиколоток, и короткое белое покрывало. Монахини носили другие одеяния, но Амадея знала, что пройдет шесть месяцев, прежде чем ей позволят носить такое же, и только в том случае, если сочтут ее достойной. Тогда старшие монахини должны будут проголосовать за нее. А сейчас ее одежда указывала на статус новенькой, желающей вступить в орден. Черное покрывало она наденет, когда примет постриг, а до этого еще восемь лет.

Монахиня оставила ее на несколько минут, дав время переодеться. Отныне ее обувью станут грубые сандалии на босу ногу. Кармелиты считались орденом босоногих монахов и не носили туфель, что составляло часть страданий, которые они претерпевали за веру.

Амадея, дрожа от волнения, переодевалась. Наверное, она не чувствовала бы себя счастливее, даже облачаясь в подвенечное платье. Она не знала, что то же самое испытывала ее мать, надевая белое платье, сшитое собственными руками из кружевных скатертей. Сегодня Амадея обручается с Иисусом. Само же венчание состоится через восемь лет. Как долго ждать!

Вернувшаяся монахиня сложила одежду Амадеи и ее ботинки в корзинку для бедных. Все остальное мать пообещала сохранить, на случай если дочь передумает. По правде говоря, Беата была просто не в силах расстаться с вещами Амадеи, как это бывает с родителями умерших детей: они хранят все мелочи, все игрушки, не в состоянии оборвать последнюю невидимую ниточку связи с прошлым.

Но для Амадеи это уже ничего не значило. Ее жизнь здесь.

Облаченную в новую одежду, ее отвели в часовню, где собрались остальные монахини. Им предстояло долгое молчание, в продолжение которого молящиеся старались заглянуть в свои души, вспомнить совершенные грехи, плохие мысли, мелочные ссоры, желание вкусно поесть или вновь обрести те удобства, которых они были лишены. Каждой следовало стремиться отречься от всего земного. Поразмыслив, Амадея упрекнула себя в том, что сильнее привязана к сестре и матери, чем к Иисусу. Никто не объяснил ей, что означает это молчание. Но она уже знала об этом раньше и постаралась с пользой провести время.

Когда монахини пошли обедать, Амадею отвели в кабинет матери-настоятельницы. Амадее следовало поститься до ужина, что было ее первой жертвой Богу. Мать-настоятельница тоже пожертвовала обедом, чтобы поговорить с новой послушницей.

— У тебя все хорошо, дитя мое? — участливо спросила она, поприветствовав ее словами «мир тебе», которые Амадея повторила, прежде чем ответить на вопрос.

— Да, спасибо, матушка.

— Мы счастливы принять тебя в наш круг.

А община была велика. В эти дни многие обращались к духовной жизни. Да и лекции Эдит Штайн сделали свое дело. И хотя шумиха вокруг ордена кармелитов отнюдь не радовала настоятельницу, многие, в том числе и эта молодая девушка, выражали желание служить Господу. Эдит Штайн постриглась год назад под именем Терезы Бенедикты во Христе, и Амадее еще предстояло встретить ее, хотя все выражения восхищения и почитания были здесь строго запрещены. Это была община сестер, а не собрание индивидов с различными характерами и идеями. Они тут, чтобы поклоняться Христу и молиться за всех, в этом их предназначение, как напомнила Амадее мать-настоятельница, и девушка сказала, что все понимает.

— Ты будешь делить келью с тремя другими сестрами. Разговаривать можно только за столом и перед сном, и только о делах общины, ни о чем ином. Здесь у тебя не должно быть подруг. Все мы подруги Христа.

Амадея вновь благоговейно кивнула.

Мать-настоятельница, высокая худая женщина неопределенного возраста, с проницательными глазами и добрым лицом, понравилась Амадее. С этого дня она станет ей настоящей матерью, которая будет помогать Амадее, охранять, оберегать ее, и Амадея должна ей подчиняться, как и другие монахини. Отныне у Амадеи — другая семья, и для нее никто более не существует. Господь позволил ей жить с матерью и сестрой до восемнадцати лет, но теперь это время закончилось, и она может лишь по доброте душевной писать им. И молиться за них. Ей сказали, что правила ордена позволяют писать домой раз в неделю, но прежде всего — работа и молитвы.

Амадею прикрепили к прачечной, если останется время, велели еще и мыть кухню. Если же она успеет выполнить все задания, разрешат работать в саду, что считалось привилегией и честью. Мать-настоятельница напомнила ей слова святой Терезы Авильской о том, что Господь входит в сердце, когда мы остаемся в одиночестве. Амадея должна была как можно больше работать и постоянно молиться. Главными событиями дня были мессы.

— Помни, святая Тереза учила нас, что для молящегося главное — не думать, а безоглядно любить. Ты здесь для того, чтобы любить сестер и мир. А со временем, если Господь благословит тебя призванием, ты станешь Его невестой.

Все это казалось Амадее огромной ответственностью и честью, которую она пока ничем не заслужила. Но постарается заслужить. Амадея уже придумала себе новое имя. Она станет сестрой Терезой Кармелитской. Но пока ее как всего лишь желающую вступить в орден станут звать сестрой Амадеей. После ужина Амадее должны были показать ее келью. Она уже знала, что одним из правил орденского устава было воздержание от мяса — для всех, кроме больных, которым требовалось специальное разрешение доктора. Но от этой роскоши Амадея могла легко отказаться, так как еда никогда не играла определяющей роли в ее жизни.

Обед и краткий отдых были завершены к тому времени, когда мать-настоятельница закончила беседу с Амадеей и та присоединилась к другим монахиням, читавшим литанию в честь Пресвятой Девы. Амадея старалась сосредоточиться на молитвах, а не на том, о чем говорила с ней мать-настоятельница, хотя Амадее многое нужно было осознать.

После литании и чтения Евангелия ее отослали мыть кухню. Почти весь остаток дня она провела, ползая по полу на четвереньках и молясь, а затем помогала готовить ужин. Все монахини были постоянно заняты работой и молитвами, поэтому молчание было так важно.