Беата и Ульм покорно шли за родителями.

— Ты хотя бы повеселилась этим летом? — тихо спросил Ульм у Беаты. Он был единственным, кто серьезно беседовал с ней, допытываясь, о чем она думает. Хорст и Бригитта были слишком заняты собой и развлечениями, чтобы тратить время на умные разговоры с сестрой.

— Да, — кивнула Беата с застенчивой улыбкой. Хотя Хорст и был ее братом, девушку не переставали удивлять его внешность и доброта. Он был человеком мягким, спокойным и как две капли воды походил на отца в молодости — высокий блондин спортивного сложения. Его голубые глаза и светлые волосы часто сбивали с толку незнакомых людей, потому что Хорст совсем не был похож на еврея. Разумеется, в Кельне ни для кого это не было тайной, но принимали Витгенштейнов в самых аристократических кругах. Некоторые члены семейств Гогенлоэ были школьными друзьями отца. Витгенштейны были так уважаемы и известны, что для них гостеприимно распахивались все двери. Но Якоб ясно дал понять детям, что судьбу следует связывать исключительно с единоверцами. Собственно говоря, это даже не было предметом обсуждения, никто из детей и не подумал бы оспаривать мнение отца. Витгенштейнов везде принимали с распростертыми объятиями, но и в их кругу было немало достойных молодых мужчин и женщин. Недостатка в женихах и невестах не было.

Посторонний никогда не посчитал бы Ульма и Беату родственниками. Братья и сестра Беаты удались в отца, такие же высокие и белокурые. Словно по контрасту с ними, Беата походила на мать: миниатюрная, хрупкая, тоненькая брюнетка, с волосами цвета воронова крыла и фарфорово-белой кожей. Единственное, что она унаследовала от отца, — огромные голубые глаза, оттенком темнее, чем у братьев или Бригитты. Глаза матери были темно-карими, но если не считать этого небольшого различия, Беата была ее копией, чем втайне восторгался отец. Он и после двадцати восьми лет брака был по-прежнему влюблен в свою жену, а улыбка Беаты напоминала ему о той семнадцатилетней девочке, на которой он когда-то женился. И это сходство неизменно трогало его. Поэтому отец обожал Беату, и Бригитта часто жаловалась, что он больше любит старшую сестру и позволяет ей все. Правда, желания Беаты были достаточно скромными, а вот планы Бригитты оказывались куда более рискованными. Беата охотно оставалась дома, читала или занималась. Отец единственный раз рассердился на дочь, застав ее за чтением английского перевода Библии.

— Это еще зачем? — строго спросил он, увидев, что читает шестнадцатилетняя Беата. В то время она увлеклась христианским учением и прочла почти весь Ветхий Завет.

— Но это так интересно, папа! Каждая история — просто шедевр, и многое совпадает с нашей верой. Оказывается, у нас много общего с христианами!

Правда, в тайне она предпочитала Новый Завет, но отец посчитал все это не столь уж безобидным и вскоре отобрал у дочери Библию. Он не желал, чтобы она читала подобные книги, и посоветовал Монике получше следить за Беатой. Дело в том, что девушка превратилась в настоящего книжного червя, она проглатывала все, что только смогла достать, включая труды Аристотеля и Платона. Ее увлекли греческие философы, и даже отец был вынужден признать, что, родись Беата мужчиной, она могла бы стать выдающимся ученым. Но сейчас Якоб желал, чтобы Беата поскорее вышла замуж, а Ульм нашел себе невесту. Однако время шло, за Беатой никто не ухаживал, и Якоб уже начинал побаиваться, что она останется старой девой. Ее серьезность и любовь к учебе отнюдь не способствовали успеху в обществе. Он сам собирался кое-что предпринять этой зимой, но война все расстроила. Так много мужчин забрали в армию, так много знакомых молодых людей погибли за последний год. Ненадежность будущего тревожила.

Якоб считал, что Беате нужен не слишком молодой муж, человек зрелый, который мог бы оценить ее интеллект и разделить интересы. Такого же неплохо бы найти и для Бригитты, нуждавшейся в твердой руке. Хотя Якоб любил всех своих детей, старшей дочерью он гордился безмерно. Себя он считал человеком мудрым и сострадательным, к кому можно без колебаний обратиться за помощью. Беата глубоко любила и уважала и своего отца, и свою мать, хотя не могла не признать, что с матерью ей легче и свободнее разговаривать, — она не так подавляет, как отец.

Якоб, не менее серьезный, чем Беата, не одобрял легкомыслия младшей дочери.

— Как бы мне хотелось, чтобы ты не возвращался на фронт, — грустно взглянула на брата Беата. Остальные успели повернуть назад, и теперь они с Ульмом оказались намного впереди них.

— Мне тоже страшно думать об этом, но, надеюсь, все скоро закончится, — ободряюще улыбнулся Ульм, хотя сам не верил своим словам. Но подобные вещи было принято говорить женщинам, по крайней мере он так всегда считал.

— Я смогу получить очередной отпуск не раньше Рождества, — добавил он. Беата кивнула, хотя до Рождества оставалась еще целая вечность, а ей была непереносима сама мысль о том, какой ужас их ждет, если что-то с Ульмом случится. Она обожала старшего брата, хотя никогда не признавалась в этом. Хорста Беата тоже любила, но он казался ей глупеньким юнцом, любившим дразнить и неизменно смешившим ее. А вот отношения с Ульмом были совсем иными.

По дороге в отель они продолжали болтать ни о чем, а потом их ждал последний ужин перед возвращением мальчиков в армию. Хорст, как всегда, развлекал родных тем, что пародировал всех встреченных сегодня знакомых и рассказывал невероятные истории об их друзьях.

Наутро все мужчины уехали, а женщины остались в Женеве еще на три недели. Якоб хотел, чтобы они оставались в Швейцарии как можно дольше, хотя Бригитте уже становилось скучно. Зато Беата и Моника были вполне довольны здешней жизнью.

Как-то днем Бригитта с матерью отправились за покупками, а Беата осталась в отеле, сославшись на головную боль. Говоря по правде, она была совершенно здорова, но уж очень не любила ездить по магазинам. Бригитта же, наоборот, всегда старалась перемерить все, что попадалось на глаза, заказывала платья, шляпки и туфли. Мать, пораженная ее безупречным вкусом и чувством стиля, потакала дочери. Окончательно изведя портных, сапожников и перчаточников, они отправлялись к ювелирам. Беата, зная, что они задержатся до самого ужина, отправилась в сад, где устроилась с книгой на солнышке, довольная покоем и одиночеством.

После обеда она отправилась к озеру и выбрала ту дорогу, по которой они гуляли накануне. Сегодня на Беате были белое шелковое платье, широкополая шляпа от солнца и светло-голубая шаль под цвет глаз. Шагая по тропинке, она что-то тихо напевала. Большинство постояльцев отеля еще обедали или уехали в город, так что вокруг не было ни души. Девушка медленно брела, задумчиво опустив голову и думая о братьях. Она немного растерялась, когда мимо бодрым шагом прошел высокий молодой человек и на ходу улыбнулся ей. От неожиданности Беата резко отступила в сторону, споткнулась, подвернула ногу и охнула от боли. Молодой человек проворно протянул руку и, поймав пошатнувшуюся Беату, удержал ее от падения.

— Прошу, простите меня, пожалуйста! Меньше всего я хотел вас напугать, а уж тем более сбить с ног, — извинился он, по-видимому, искренне встревоженный, и Беата отметила его поразительную красоту. Высокий, светловолосый, с такими же, как у нее глазами, сильными руками и мускулистыми плечами, он показался ей неотразимым.

Принося извинения, молодой человек продолжал удерживать ее. Беата вдруг сообразила, что шляпа ее слегка сбилась набок, и поспешно поправила ее, искоса поглядывая на незнакомца. Ей показалось, что он чуть старше Ульма. Белые брюки, темно-синий пиджак, светло-синий галстук и дорогая соломенная шляпа, придававшая ему несколько залихватский вид…

— Спасибо, но ничего страшного не случилось. Как глупо с моей стороны! Я не слышала ваших шагов, иначе уступила бы дорогу.

— И не видели меня, пока я едва не сбил вас с ног. Боюсь, это было крайне невежливо с моей стороны. Вы можете идти? Как ваша нога? — сочувственно осведомился молодой человек.

— Почти не больно. Вы вовремя успели подхватить меня.

Он говорил по-французски, и она отвечала на том же языке, поскольку учила французский в школе и с тех пор успела его еще усовершенствовать. Отец настоял, чтобы дети учили английский, он хотел также, чтобы они говорили на итальянском и испанском. Беата послушно уселась за учебники, но знанием двух последних языков не блистала. Да и ее английский, в отличие от французского, был всего лишь сносным.

— Не хотите ли присесть? — вежливо спросил незнакомец, указывая на ближайшую скамью, откуда открывался прекрасный вид на озеро. Руки Беаты он так и не выпустил, словно опасался, что, если перестанет ее удерживать, она немедленно осядет на землю.

Девушка улыбнулась ему:

— Не беспокойтесь, со мной уже все в порядке.

Но ей вдруг ужасно захотелось посидеть с ним несколько минут. Подобные вещи были не в ее правилах, мало того, она никогда бы не отважилась на такое. Но молодой человек был так учтив и доброжелателен, так сожалел о своем невольном проступке, что Беате стало его жаль. И, в конце концов, что плохого, если она посидит и поболтает с ним, прежде чем продолжить прогулку? В отеле ее никто не ждет, мать с сестрой вернутся еще не скоро.

Беата позволила подвести себя к скамье и усадить. Молодой человек устроился на почтительном расстоянии от нее.

— Нога в самом деле не болит? — допытывался он, разглядывая ее ногу, прикрытую подолом юбки, и удовлетворенно кивнул, увидев, что щиколотка с виду выглядит нормально.

— Даю слово, — подтвердила Беата.

— Я хотел всего лишь пробежать мимо, не потревожив вас. Мне следовало бы сказать что-то или предупредить вас, но в тот момент я был за тысячи миль отсюда, размышляя о чертовой войне. Ведь все это так ужасно! — горячо воскликнул собеседник Беаты, качая головой.

Девушка продолжала украдкой наблюдать за ним. Она еще никогда не встречала никого, похожего на этого человека. Он казался ей прекрасным принцем из волшебной сказки и был на удивление дружелюбен. Никакого высокомерия или претенциозности. Совсем как кто-нибудь из друзей Ульма, но куда красивее.