Диана Кади - Отвратительная истина

– Юлиана, Вы молоды и хороши собой, и Вам кажется, что все еще впереди, но есть то, без чего ни одна женщина не будет по-настоящему счастливой. Это семья. Уверен, что, когда Вы встретите сильного и надежного мужчину, в котором увидите отца своих будущих детей, в Вас проснется материнский инстинкт и Вы откажетесь от всех слов, сказанных в этой студии. Никакая карьера не заменит счастья быть мамой и любимой женщиной.

Зал наградил Келлера аплодисментами, а Юлиана, ничего не ответив, покинула студию. «Жаль, что Марты сейчас нет рядом», – думал психолог. Его пригласили на обсуждение темы, которая так близка Марте Гордеевой. Семья или карьера? Счастье материнства или независимость? Женственность и слабость или феминизм? Это очень актуальные вопросы современности.

Еще одной гостьей программы стала счастливая домохозяйка Светлана, посвятившая всю свою жизнь семье и воспитанию детей. Она воодушевленно рассказывала о своем удачном браке с любящим и верным мужчиной, который позволяет ей оставаться слабой вот уже много лет. Супруг и дети Светланы присутствовали в зрительном зале и по просьбе Елены Черных присоединились к жене и маме. Депутат Пирофанов воскликнул:

– Вот она – ячейка общества! Женщинам нужно быть настоящими! Любить мужа, растить детей. Только тогда у страны будет большое будущее!

Зал не замолкал, а Леночка уже прощалась с телезрителями:

– На этой оптимистической ноте мы завершаем нашу программу. Женщины, оставайтесь женщинами. Только тогда с вами рядом будут настоящие мужчины! С вами была я, Елена Черных. До новых встреч в эфире.

Зрители шумно выходили из студии, а Леночка, не обращая на Келлера никакого внимания, любезно принимала комплименты Блудецкого. Вадим не мог понять такого странного поведения своей бывшей помощницы. Но ему меньше всего хотелось выяснять причины. Единственное, чего в тот момент хотел Келлер, – чтобы Марта обязательно посмотрела это познавательное и показательное в ее случае телешоу.

– Я никогда не забуду того, что он лишил меня детства, и никогда не прощу то насилие, моральное и физическое, – говорила Марта на очередном сеансе у Вадима Келлера.

– А что было больнее?

– Его избиения были очень жестокими. Он издевался надо мной почти каждый день. Мне кажется, я уже считала это нормой, привыкла. Но вот моральные унижения… Это постоянное чувство страха. Никакая физическая боль не сравнится со страданиями души.

Келлер вспомнил, как Блудецкий смеялся над женскими рассуждениями о несоизмеримости физической и душевной боли. Он говорил, что после таких речей женщине нужно начать медленно отпиливать ногу, чтобы она тут же отказалась от своих слов. Если бы жестокий писатель увидел глаза Марты! Именно в эту минуту – когда она не боялась казаться слабой, ранимой и уязвимой.

– Вы воспринимали физическую боль как должное?

– Я думала, что по-другому уже не будет и мне придется смириться. Хотя чувство страха не покидало меня ни на секунду. Я же была ребенком. Как он мог?! Я ненавижу его, ненавижу! – злобно и отчетливо проговорила Марта.

– А как в такие моменты вела себя Ваша мама?

– Она боялась его, но умоляла не трогать меня, а он все равно издевался над нами. Мы заступались друг за друга: она за меня, я за нее, и поэтому доставалось всем. Мы понимали, что он сильнее. Он мог разозлиться только из-за того, что ему не нравилось, как я на него смотрела.

– В милицию не думали обращаться?

– Я как-то сказала, что вызову милицию и расскажу, что он с нами вытворяет. Он отвечал, что выйдет через несколько дней и убьет нас. В тот день, когда я осмелилась ответить ему и пригрозить милицией, я получила так, что мне еще долго приходилось замазывать синяки и ссадины маминой пудрой, которую он подарил ей, когда они еще встречались. Это был его единственный подарок ей, – с презрением добавила она.

– А почему и вправду Вы не обращались за помощью? Ведь можно было снять побои, а если учесть, что это было постоянно, то его обязательно должны были посадить. И не на несколько дней.

– Тогда телефон был только у одной семьи. В очередной такой день я побежала к этим соседям. Я плакала, просила вызвать милицию, говорила, что он убивает маму, а передо мной захлопнули дверь со словами: «Нам не нужно проблем». Я до сих пор помню эти слова. Правда, это было до того, как я угрожала ему. Когда я грозила ему расправой, я знала, что ничего не произойдет. Что никого не волнуют чужие проблемы.

– А зачем угрожали?

– Чтобы хоть как-то его испугать. Остановить. Не знаю, но терпеть, как мама, я не хотела. В общем, мои попытки навести на него страх не увенчались успехом, а только еще больше его разозлили, – тяжело вздохнув, Марта надолго замолчала.

– Вы взрослая, умная женщина и наверняка понимаете, что ненависть – разрушающее чувство и плохо от нее только Вам, но никак не Вашему обидчику.

– Я понимаю, и это единственное, с чем я не смогла справиться самостоятельно. Я стараюсь забыть весь тот ужас, но боль и ненависть удается притушить только на время. Прошло много лет, но я не могу этого забыть, понимаете? Не могу, как бы я ни пыталась. Почти каждую ночь меня мучают кошмары. Я вновь и вновь возвращаюсь в прошлое и не знаю, как стереть его из памяти.

– Может, стоит его простить?

– То, что он жив и здоров, – вот мое прощение! Пусть скажет спасибо, что еще ходит по этой земле, – с ненавистью произнесла она.

– Вы задумывались об убийстве родного отца?

Марта резко подняла глаза на Келлера. В ее взгляде был страх разоблачения. После долгой паузы она ответила:

– Да, я хотела его смерти. Однажды я уже даже решилась на это. Он как-то пришел домой, как обычно, пьяный и начал снова без причины бросаться на маму. Оскорблял ее матерными словами, таскал за волосы, бил ногами. Затем принялся за меня. Он душил меня и постоянно повторял, что убьет и наконец-то отделается от нас. Когда он уснул, я тихо подкралась к нему с ножом. Он был изрядно выпившим, и я надеялась, что сделаю это, а он не успеет проснуться.

– О чем Вы думали в ту минуту? – с трудом выдавил Келлер.

Марта взглянула на него покрасневшими от слез глазами и с горечью ответила:

– Я чувствовала ненависть и жалость одновременно. А еще я ненавидела себя.

– За что?

– За то, что не смогла это сделать. Тогда мне не хватило его бессердечности. По моему опухшему от побоев лицу текли слезы. Было больно физически, но еще больнее – от того, что у меня не хватало смелости и жестокости убить человека, который обрекал нас на муки с легкостью и без всякого сожаленья.

– Вы не совершили убийство, Марта. Значит, Вы лучше. Значит, Вы сильнее и милосерднее своего отца, а он, я уверен, уже миллион раз раскаялся в содеянном.

Слушая исповедь Марты, Келлер понимал, что она отнюдь не единственная жертва домашнего тирана, которая задумывалась о мести. Многие женщины идут дальше: убийства мужей-деспотов не так уж редки. Женская психика гораздо менее устойчива. Когда мужчины идут на издевательства, моральные или физические, они должны быть готовыми к тому, что однажды их избитая дочь или жена не пожалеет своего обидчика и совершит то, что мужчины-тираны обычно только угрожают сделать.

– Мне обидно, что сейчас, имея возможность засадить его за решетку, упечь в психиатрическую больницу – изолировать его любым способом, я этого не делаю.

– Почему?

– Потому что мне жаль его! – прокричала Марта. – Почему он не жалел маленьких детей и беспомощную женщину, а я жалею его?! – слезы снова побежали по ее лицу, и она, при всем желании побороть свою слабость, не могла остановить их. – Почему я не способна на то, что он делал с легкостью?

Вадим молчал. Он хотел дать Марте возможность выговориться.

– В восемнадцать я снимала комнату в большом частном доме у одной пожилой женщины, – с трудом продолжала Марта. – Она производила впечатление доброго человека. Много шутила, была приятной в общении и очень мне понравилась. Может, потому, что накормила в первый же день? Поесть досыта в те времена было для меня большой удачей… Пенсионерка работала присяжной в суде и жила с больной матерью, которая совсем слегла от болезней. Я тогда еще подумала: какой хороший человек – выполняет гражданский долг, сама ухаживает за парализованной матерью, еще и выращивает цветы. Весь двор был усыпан розами разных цветов и сортов. Сиделку женщина не нанимала, объясняя это тем, что она не хочет, чтобы в последние дни жизни рядом с ее матерью был посторонний человек. Она говорила, что сама хочет быть рядом, когда… В первую ночь в этом доме я засыпала с хорошими мыслями, думала о том, как же мне повезло. Я даже почувствовала родительскую заботу. Мне ее так не хватало… Но ночью я проснулась от криков этой женщины на свою умирающую мать. Старушка стонала от боли и мешала спать дочери, за что неблагодарная женщина с ненавистью вопила на маму: «Что ты ноешь, ничтожество?! Я хочу спать! Когда ты уже сдохнешь, мешок дерьма?!» Было еще много жестоких фраз, но это было не самое страшное, – после долгой паузы, тяжело вздохнув, Марта продолжила: – Я слышала звук ударов, плач умирающей бабушки. Вы не представляете, что я пережила в тот момент. Мне было очень жаль больную женщину, но я боялась выйти… Почему я не помогла умирающему человеку? Почему не спасла ее от жестокой дочери? Мне было страшно… Я вновь ощутила тот страх, который не раз испытывала, будучи маленькой девочкой. Когда вспоминаю об этом, мне становится очень стыдно… Я жалею о том, что не помогла, когда могла сделать это. Как же мне больно это осознавать! Значит, я такая же, как она, – бессердечная тварь, думающая только о себе!..

– Только здесь наоборот: ребенок издевался над своим родителем…

– Да, и я понимала, что, несмотря на все то, что сделал мне отец, я бы никогда – никогда, слышите! – не поступила бы с ним так, как в тот момент поступала дочь со своей матерью.

– Как Вы считаете, можно оправдать человека, который так жесток по отношению к близким людям?