Его предложение работать на него затруднялось тем, что как Филадельфия Хант она больше не принадлежала к высшему обществу. Следовательно, возникла необходимость ей стать кем-то другим. После того как он в течение многих лет менял свою личность, преследуя собственные цели, найти для нее новое обличье не составляло большого труда. К завтрашнему утру Филадельфия Хант перестанет существовать. Вместо нее появится мадемуазель Фелис де Ронсар, французская аристократка, сирота, наследница утраченного состояния.

Эдуардо бросил незажженную спичку и вынул сигару изо рта. Он будет доволен и сможет поздравить себя. У него не должно быть и тени сомнения в отношении того, что он делает. И тем не менее он колебался. Его увлеченность Филадельфией переходила все границы.

Он не мог просто уехать от нее. С того момента, как он впервые увидел ее, Эдуардо почувствовал, что они созданы друг для друга. Он не мог найти причину этого, не мог объяснить, по какой иронии судьбы он связался с женщиной, которая станет его смертельным врагом, если узнает о его участии в гибели ее отца. Ибо сколько Эдуардо себя помнил, им двигала клятва, данная над двумя могилами в самом сердце бразильской сельвы. Теперь его судьба в его руках, и, если возникнет необходимость, он будет сражаться со всеми силами неба и ада за свое право помогать Филадельфии Хант и будет терпелив и вежлив. Эдуардо добьется того, что она станет доверять ему и тогда, возможно, не сможет отвернуться от него, когда правда откроется. На это Эдуардо надеялся, об этом мечтал.

Он пробормотал сквозь зубы португальское ругательство и со вздохом сел. Неожиданно дверь, за которой он следил, отворилась, и все сомнения вылетели у него из головы.

В комнату вошла молодая женщина, ее темные волосы были собраны на затылке и ниспадали длинными локонами на нежные плечи, открытые низким вырезом платья. Она выглядела прелестно, утонченно и благородно.

Филадельфия неохотно вошла в комнату. Она отвергла предложение надевать платья, которые купил ей Таварес, предпочитая оставаться в своем строгом траурном одеянии. Однако, увидев это вечернее черное платье, она не могла удержаться от того, чтобы не примерить его. Что касается других изменений в ее внешности, то она чувствовала себя одновременно и скованной и возбужденной.

Когда сеньор Таварес встал из-за письменного стола, ее тревога усилилась. Он внимательно осматривал ее, вероятно, не одобряя ее наряд.

Миссис Коллинс, которая помогала Филадельфии с туалетом, сразу же уловила сдержанность джентльмена и постаралась разрядить напряжение.

— Ну, не картинка ли она? Вы должны быть довольны, сэр.

Однако было очевидно, что он недоволен. Он был безразличен и хмур, когда подошел к этой элегантной молодой женщине.

Филадельфия стояла неподвижно, ощущая на себе взгляд его черных глаз, но сердце ее забилось сильнее, когда он тронул локон, прикрывавший ее левое ухо. Его прикосновение заставило ее щеки вспыхнуть от удовольствия. Она тут же потупила глаза, надеясь, что он не заметил ее реакции.

Когда Филадельфия вновь подняла глаза, он все еще смотрел на нее. Она ощутила, не зная, как объяснить это, — пугающую силу, скрывающуюся в глубине этих слишком нежных глаз. Этот осмотр рассердил ее. Почему он молчит, хотя бы сказал, что ему не нравится, как она выглядит. Однако нет, он смотрел на нее своими непроницаемыми глазами, пока Филадельфия не почувствовала, что либо закричит, либо упадет в обморок. Наконец он нетерпеливым жестом показал ей, чтобы она повернулась.

Бормоча про себя какие-то возмущенные слова, она все же повиновалась.

Когда она отвернулась, Эдуардо улыбнулся. Трансформация прошла с успехом. Прекрасная идея! Краска превратила ее золотые волосы в темные и совершенно изменила ее внешность. Глаза казались ярче: янтарь без цвета меда. Немного помады, тени, наложенные вокруг глаз, сделали черты ее лица более заметными и пикантными. Самый близкий друг не признает ее с первого взгляда.

Она прошлась по комнате, и улыбка Эдуардо стала еще шире. Вечернее черное платье, отделанное золотыми нитями, подчеркивало контраст между ее кожей и волосами, а желтые и черные розы из шелка усиливали впечатление от ее молодости. Его глаза на мгновение задержались на низком вырезе ее платья, чуть обнажавшем ее великолепные груди, потом его взгляд перешел на корсаж платья без рукавов, открывавший округлые руки и локти с ямочками. Алый турнюр подчеркивал покачивание ее бедер, и он неожиданно ощутил напряжение у себя в паху, но подавил соблазн. Если она заподозрит, насколько нравится ему, то испугается.

Филадельфия повернулась к Эдуардо и скрестила руки на груди, поняв, что осмотр закончен.

— Ну как?

Он широко улыбнулся.

— Что может мужчина сказать прекрасной даме, кроме того, что вы очаровательны и восхитительны.

Филадельфия покраснела и взглянула в сторону миссис Коллинс.

— Благодарю вас, хотя ваши комплименты слишком преувеличены, чтобы звучать вежливо.

Он тоже посмотрел на миссис Коллинс.

— Вы можете идти.

— Я буду в соседней комнате, если понадоблюсь вам.

Эдуардо достал бумажник и вынул оттуда чек.

— В этом нет необходимости. Сегодня вы нам больше не понадобитесь.

При виде чека лицо женщины расплылось в улыбке.

— Вы так щедры, сэр.

Этот джентльмен нанял ее в качестве горничной к его, как он сказал, «подопечной», но она заметила, как сверкнули его глаза, когда они с ней вошли в комнату. Скорее, любовница. Но ее это не касается, не ее дело судить о других.

Проходя мимо Филадельфии, она метнула в ее сторону игривый взгляд.

— Вам предстоит отличный вечер, дорогая. Ваш джентльмен очень щедр.

Выражение лица этой женщины не оставляло сомнения в смысле ее слов. Филадельфия холодно взглянула ей вслед.

— Вы не должны были этого делать, — сказала она, когда дверь за женщиной закрылась. — Она теперь думает, что я… что мы… это выглядит неприлично.

Он пожал плечами.

— Она знает меньше, чем ей кажется. — Его реакция совсем не отвечала тому, на что она надеялась, а его следующая фраза отнюдь не успокоила ее. — Во всяком случае, мы отсюда уезжаем, и все это не имеет никакого значения.

— Если мы собираемся заниматься совместным бизнесом, вы должны считаться с моими чувствами. Вы не должны говорить мне такие комплименты — в Чикаго это не принято.

Он выглядел очень довольным, ему хотелось схватить ее, покрыть поцелуями, которые размоют пуританское выражение ее лица, однако он отошел от нее.

— В моей стране дама надулась бы из-за недостаточности комплимента, который я вам выдал, и потребовала бы еще что-либо добавить.

— Боюсь, что в этом отношении я вас разочарую, — ледяным голосом ответила она. — Я не намерена изображать из себя дурочку.

— Я начинаю подозревать, — заметил он, — что эти комплексы старых дев рождаются от слишком накрахмаленных нижних юбок, которые надевают на себя американские женщины.

Оскорбленная до глубины души, она шагнула вперед.

— Возможно, я не отвечаю вашему идеалу дамы, но и вы вряд ли похожи на мое представление о настоящем джентльмене.

Его внезапный смех остановил ее.

— Браво, сеньорита! Я знал, что в вас есть страстность!

Щеки Филадельфии вспыхнули, когда она поняла, что он нарочно дразнил ее.

— Вы подловили меня, это несправедливо.

Он пожал плечами.

— Возможно. Но вы отказываетесь флиртовать со мной, а мне нравиться видеть розы, расцветающие на ваших щеках. Я вызываю их тем способом, который вы разрешаете.

Понимая, что в данном случае самое лучшее для нее это отступить, Филадельфия молча скрестила руки на груди.

— Вам нравится платье? — спросил он.

Она заметила, как его глаза уперлись в ее декольте, и вспомнила все обстоятельства, почему она не должна была бы оказаться здесь.

— Платье очень милое, — сдержанно сказала она, — но я должна заметить, что такой фасон давно вышел из моды. — Она подхватила юбку и махнула ею так, что шлейф взлетел перед ним. — Такие шлейфы носили по крайней мере три года назад.

Эдуардо нахмурился.

— Вы ожидали получить последнюю парижскую модель?

Она покраснела.

— Конечно нет. Я вообще ничего не ожидала. Я сказала об этом только потому, что вы заплатили за платье, и мне казалось, что вы будете недовольны тем, что вас надули и подсунули вышедший из моды фасон.

— Но это именно то, что я заказывал. Вы играете определенную роль, и ваш туалет должен ей соответствовать. Мы ведь договорились, что вы в Нью-Йорке будете выдавать себя за французскую аристократку, осиротевшую, когда пруссаки осаждали Париж шесть лет назад.

— Это вы так решили, — резко отозвалась она. — Я совсем не уверена, что найдется кто-нибудь, кто поверит в такую нелепую историю.

— Поверят, если вы сумеете их заставить, — сказал он. — К счастью для нас, ваше школьное образование включало пять лет обучения французскому языку. У вас вполне подходящий акцент.

— Благодарю вас, — сухо заметила она.

— Вы полагаете, что я не могу быть судьей? Позвольте мне сообщить вам, что я жил в Париже.

— У вас, должна заметить, довольно богатая биография.

Ее сарказм не остался незамеченным им.

— Итак, мы договорились насчет роли, которую вы будете играть. Вы уехали из Парижа, когда рухнула Вторая империя, и последние три года жили за границей. Первое время вы одевались по последней моде, но теперь несколько поизносились. Это платье выглядит слишком новым, его надо состарить. Присядьте. Я предлагаю, чтобы вы во время обеда что-нибудь пролили на платье. Потом, когда его выстирают, оно будет выглядеть так, как надо.

Она, потрясенная, уставилась на него.

— Этот туалет стоил вам целое состояние, и вы предлагаете испортить его? Да вы сошли с ума!