Из-за того, что свет так причудливо преломлялся сквозь этот камень, умерли многие люди, сколько именно, она никогда не узнает. Одни жертвовали жизнью, в надежде защитить Голубую Мадонну, другие рисковали, чтобы завладеть ею. Ее отец был одним из них.

Филадельфия прикрыла глаза, чтобы продумать самое странное открытие в ее жизни. Неужели ее отец сознательно отдал приказ, который привел к кровопролитию? Как ей поверить в ото? Он обожал прекрасное во всех его формах. Ничто не радовало его больше, чем новое произведение искусства, будь то драгоценность, или картина, или канделябр. Особенно его интересовали вещи, вокруг которых существовали легенды. Он вновь и вновь рассказывал ей, что ему понадобилось десять лет, чтобы выследить ожерелье из жемчужин Мэй Лин. Он хвастался ей, как в каждую свою поездку в Сан-Франциско предлагал награду за малейшую информацию, пока наконец след не привел его к торговцу в Чайнатауне, который владел этим ожерельем.

— Алчность — это страшная сила, — тихо произнесла Филадельфия фразу из легенды, которую рассказывал ей отец. — Ныряльщик за жемчугом заметил алчность, сверкнувшую в глазах полковника, и понял, что избрал правильную приманку.

Она открыла мешочек и положила Голубую Мадонну себе на колени. Камень лежал на ее юбке, темный и спокойный, синие оттенки играли на его поверхности, когда на нее падал свет. Эти темные глубины скрывали таинственное лицо, но не могли скрыть красоту совершенного камня. Вот она, приманка, запретный приз, от обладания которым ее отец не мог отказаться.

Гордость была самым большим грехом полководца. И чудовище, скрывающееся в морской пучине, схватило его, предательское подводное течение, с которым не мог справиться даже полководец.

Желая заполучить этот драгоценный камень, ее отец привел в движение подводное течение, которое настигло его в конце концов. Его слабостью была непреодолимая страсть обладать прекрасными вещами, и он использовал алчность других людей для достижения своей цели. Он не мог знать, что воры ради обещанной им награды будут убивать, но, если верить Макклоду, он понял свою вину, когда в первый раз посмотрел на камень. Неудивительно, что он не мог оставить его себе. Как и добыча ныряльщика за жемчугом, Голубая Мадонна услаждала сердца одних и приносила гибель другим.

Филадельфия отложила камень, не в силах больше видеть его. Ее никто никогда не убедит, что ее отец был злым человеком. Он был слишком мягким и слишком радовался возможности разделить с ней свою любовь к прекрасному. Но она могла допустить, что в своих делах он становился беспощадным и что неблагоприятные обстоятельства погубили его. Вероятно, он думал, что, кончая жизнь самоубийством, кладет конец всему, но не мог предвидеть, что последнюю цену придется платить ей, что его наследство будет стоить ей утраты единственного мужчины, которого она когда-либо любила, — Эдуардо Тавареса.

Она не знала, сколько времени просидела в таком оцепенении, возможно даже забылась с открытыми глазами, как вдруг услышала крики и стрельбу. Чьи-то сапоги прогрохотали мимо ее двери, потом она услышала голос Макклода, выкрикивавшего приказы. Судно накренилось и начало двигаться, но медленно.

Она бросилась к двери и принялась колотить в нее руками и ногами и кричать. Ей так долго никто не отзывался, что она растерялась, когда вдруг из-за двери услышала ответный крик.

— Отойдите! — услышала она мужской голос и успела отпрыгнуть от двери как раз вовремя, потому что раздался выстрел и пуля разнесла замок в двери. Она распахнулась, и в ее проеме стоял Тайрон.

— Сюда! — прорычал он. — Эдуардо ждет нас.

Сжимая в руке бархатный мешочек, Филадельфия бросилась к нему. Он на мгновение обнял ее и потом вытолкнул из каюты.

— Бегите к борту! — закричал он.

Она побежала к борту и увидела, что судно находится далеко от берега и с каждой секундой набирает скорость.

— Скорее! — торопил ее Тайрон. — Эдуардо взрывает котлы. — Он подтолкнул ее к поручням. — Перелезайте и прыгайте!

Она в ужасе обернулась к нему.

— Я не умею плавать!

Ее слова привели Тайрона в замешательство, а она шагнула в сторону от него. И тогда он увидел мужчину, выходившего из темноты.

Реакция Тайрона была замедлена тем, что Филадельфия находилась между ним и этим мужчиной. Он схватил ее, чтобы оттолкнуть в сторону, и, благодаря этому, дал преимущество противнику. Матрос выстрелил.

Тайрон почувствовал, как пуля вошла в его левое плечо, а его выстрел уложил матроса. Он услышал, как вскрикнула Филадельфия, когда он качнулся вперед, потом первый взрыв потряс палубу.

— Прыгайте! — заорал он, толкая ее к поручням. — Прыгайте, черт вас возьми!

Филадельфия уцепилась за него, когда он перенес ногу через поручни, но, когда он наклонился, чтобы прыгнуть в воду, она вырвалась из его рук, охваченная паникой при мысли о черной воде, которая сомкнется над ее головой.

Второй взрыв вздыбил палубу у нее под ногами, и она упала на колени, все еще держа в руке бархатный мешочек. И тут она увидела Макклода, двигавшегося к ней. Он кричал ей и целился из пистолета. Мир позади него, казалось, был объят пламенем. Из пролома в палубе, образовавшегося в результате взрыва в котельной, языки пламени выстреливали в ночное небо.

Макклод уже навалился на нее, схватив за волосы и поднимая на ноги.

— Отдай мне этот мешочек!

Она вырвалась из его рук, колотя его тяжелым камнем как оружием. Он охнул, когда камень ударил его в висок, но не отпустил ее. Он тянул ее за волосы с такой силой, что она подумала, что он вырвет их с корнем.

— Проклятая шлюха! Отдай это мне! — прорычал он у самого ее уха.

Филадельфия задохнулась от боли и подняла мешочек высоко над головой.

— Отпустите меня, или я брошу это за борт, клянусь! — закричала она.

Неожиданно холодный металл уперся в ее левый висок.

— Только попробуй, и я убью тебя!

— Макклод!

Филадельфия почувствовала, как он напрягся, и она тоже напряглась, ибо этот голос был так знаком ей. Не обращая внимания на угрожающее ей дуло пистолета, она обернулась и увидела Эдуардо, стоявшего на палубе в десяти футах от нее.

Макклод отпустил ее волосы, но схватил за шею, выставив ее вперед себя, как щит, и уткнув дуло пистолета ей в бок.

— Пропусти меня, или я убью ее!

Эдуардо посмотрел на него.

— Тогда ты не оставишь мне иной возможности, кроме как убить тебя. Отпусти ее, Макклод, и я, возможно, сохраню тебе жизнь!

Макклод оттащил Филадельфию назад к поручням, прикидывая, каковы будут его шансы, если он прыгнет за борт вместе с ней.

Поняв, что он собирается делать, Филадельфия стала вырываться, невзирая на пистолет Макклода.

— Не надо! Я не умею плавать! Не толкайте меня туда!

Макклод ухмыльнулся.

— Ты слышишь ее? Девушка не умеет плавать! Если я выброшу ее за борт, она утонет. Назад!

— К черту! — последовал ответ.

Третий и самый сильный взрыв подбросил Филадельфию в воздух вместе с обломками дерева, и потом она стала падать сквозь пламя и тьму. Теплые воды Миссисипи сомкнулись над ее головой.

Она не вскрикнула — не могла. Речная вода затягивала ее все глубже в свои маслянистые глубины. Ее юбка за что-то зацепилась, и она перестала погружаться в воду. Она руками хваталась за воздух. Речная вода окатывала ее лицо, ей страшно захотелось вдохнуть… Она сопротивлялась до тех пор, пока не заболели ее легкие и диафрагма не начала конвульсивно сжиматься, и тогда она капитулировала.

Первый глоток воды заставил ее закашляться, и после этого каким-то таинственным образом ее голова вынырнула на поверхность, и ночной воздух овеял ее лицо. Она с жадностью вдохнула глоток воздуха, думая, что это скорее всего будет ее последний вдох.

Обезумев от стремления не утонуть, она судорожно цеплялась за что-то, что поддерживало ее в этой тьме.

— Тише, милая! Ты так можешь утопить нас обоих!

Знакомый голос нес надежду на спасение. Она инстинктивно повернулась в темной воде, чтобы обнять Эдуардо.


Она не утонула! Это было чудо!

Эдуардо спас ее, вытащив из воды. Она мало что помнила, только пожар на пароходе, горевшем факелом на черной поверхности воды, а чуть позже голоса тех, кто на берегу помогал им спастись.

Сейчас уже рассвело. Она проснулась за несколько минут до этого и обнаружила, что вновь лежит в спальне, где она спала как гостья Тайрона. Он, видимо, погиб. Она видела, как кровавое пятно расплылось на его рубашке в тот момент, когда он первым нырнул в воду. Ее вина. Она в отчаянии прикрыла глаза.

— Милая?

Филадельфия повернула голову и увидела Эдуардо, склонившегося над ней. Ее радость была чистой и глубокой, но длилась недолго. Глядя в его красивое лицо, она вспоминала каждый миг за прошедшие двадцать четыре часа и как неправа была она в отношении него, в отношении своего отца. Она, устыдившись, отвернулась.

Эдуардо дотянулся до нее и нежно провел пальцем по ее щеке.

— В чем дело? Ты все еще сердишься на меня?

— Нет. — Филадельфия повернулась к нему, стараясь не реагировать на его пальцы, поглаживающие ее грудь. — Я знаю правду, Эдуардо. Тайрон мне все рассказал.

— Все? И что же это за «все»?

— Я знаю про Голубую Мадонну. И про твоих родителей. — Филадельфия чуть было не коснулась его руки, когда она замерла на ее плече, но удержалась. Она чувствовала себя низким существом. — И о твоих шрамах. Я… мне очень жаль, так что… — Она не смогла закончить фразу, потому что у нее судорогой свело гортань.

— Тебе не о чем жалеть, милая.

«Какой он добрый, сильный», — подумала она. Как она могла жить без него?

— Я знаю, что мой отец несет ответственность за то, что случилось с твоей семьей. Ты… — У нее пресекся голос, но она нашла в себе силы продолжать. — Ты был прав, возненавидев меня.