Она нехотя произнесла:

— Нет, не люблю.

Эдуардо был рад, что она опустила голову, произнося эти слова. Он не смог бы промолчать, если бы Филадельфия посмотрела на него и увидела на его лице облегчение и радость. Однако нужно что-то предпринять, или он сойдет с ума. Эдуардо неожиданно повернулся и решительно направился к двери.

При звуке его шагов Филадельфия подняла голову.

— Куда вы?

Он обернулся, уже держась рукой за ручку двери.

— Навестить маркиза д'Этаса.

— И что же вы ему скажете?

Он улыбнулся.

— Найду, что сказать.


Филадельфия смотрела на письма на своем туалетном столике. Она была уже одета для вечернего выхода, но знала, что не может больше оттягивать этот момент. Эдуардо не застал маркиза дома, но поддержал миссис Ормстед, которая настаивала на том, чтобы Филадельфия поехала.

Это означало, что она скорее всего столкнется с маркизом. Если он публично обвинит ее в мошенничестве, то Филадельфия будет опозорена и ей придется немедленно покинуть Нью-Йорк. Возвращаться в Чикаго бесполезно, но и оставаться с сеньором Таваресом в равной степени невозможно. Настал момент внимательно прочитать эти письма и попытаться найти в них ключ к решению того, что ей делать дальше.

Она не могла заставить себя прочитать эти письма уже более двух месяцев, с той ночи, когда умер ее отец. Сейчас впервые Филадельфия обратила внимание на то, что одно письмо отправлено из Нью-Йорка, и удивилась, почему не заметила этого раньше. Она стала разглядывать остальные письма. Одно было отправлено из Нового Орлеана, другое пришло не по почте. Взяв нью-йоркское письмо, она вынула из конверта листок бумаги и развернула его. Филадельфия быстро пробежала его глазами, понимая с ужасом, что оно связано со смертью отца, и, тем не менее, была полна решимости узнать его содержание.

В нем говорилось о старых связях, и оно предупреждало о бесчестии, которое последует за разоблачением. Автор письма намекал на возмездие небес за прошлые грехи и проклинал тот день, когда они встретились. Однако грехи не назывались конкретно, как и предполагаемый источник возмездия, которого автор письма боялся. Было похоже, что все это известно адресату. Письмо было подписано: Джон Ланкастер.

Филадельфия отложила письмо в сторону. Она никогда не слышала, чтобы отец упоминал Джона Ланкастера, так что скорее всего это был деловой партнер, а не личный друг. Мог ли он быть одним из тайных партнеров в банковских делах отца? Если Ланкастер был клиентом его банка, он мог быть достаточно состоятельным, чтобы его знали в нью-йоркском высшем свете. Но кого она может спросить о нем? И с чего может начать, если ничего о нем не знает?

Филадельфия еще раз взглянула на письмо, и волосы у нее на затылке зашевелились. Не было ли письмо предупреждением о надвигающемся крахе отцовского банка?

Стук в дверь заставил Филадельфию вскочить на ноги.

— Ваш экипаж прибыл, мисс, — сообщила из-за двери горничная.

— Спасибо. Я сейчас спущусь.

Она посмотрела на остальные письма. Сейчас уже не было времени читать их. С сожалением она собрала их и спрятала, взяла перчатки и сумочку, готовая ехать на прием.


— Я люблю шоколад. А вы, мисс Ронсар?

Филадельфия обернулась к женщине, которая к ней обращалась, но слов ее не расслышала.

— Простите?

— Десерт, — напомнила ей Пруденс Букер. — Вы любите шоколадный десерт?

— Да, он очень вкусный.

Филадельфия положила шоколадную конфетку на свою тарелку со сладостями, но буфетный стол, уставленный разнообразными деликатесами, не очень привлекал ее. Жара июньского вечера давила на нее, хотя она только что выпила стакан ледяного лимонада.

Она взглянула на Пруденс, которая заталкивала шоколад себе в рот. Это была пышнотелая хорошенькая женщина с круглым личиком, выглядевшая моложе своих лет. Гедда Ормстед выбрала ее для сопровождения Филадельфии на этот прием, на который сама Гедда решила не ехать, как самую молодую замужнюю женщину среди своих знакомых.

— Я больше не в состоянии набивать себе желудок устрицами, а себя засовывать в корсет, — так объяснила Гедда свое решение остаться дома. — Поезжайте. Пруденс, конечно, гусыня, но таково большинство женщин, так что я против нее ничего не имею, и вы тоже не должны.

Филадельфия улыбнулась ей. Она всегда считала своего отца человеком с собственным мнением и сильной волей, но подумала, что в лице Гедды Ормстед он нашел бы себе соперника.

Филадельфия терпела бесконечную болтовню Пруденс о двух дочерях и о радостях семейной жизни, но от вечера не получала никакого удовольствия, ожидая появления маркиза д'Этаса. Акбар сопровождал ее и стоял в коридоре неподалеку от салона, но его присутствие не придавало ей храбрости. «Будьте храброй», — сказал он ей с сумасшедшей убежденностью. Хорошо ему рассматривать выезд из дома как развлечение: ему не приходится переживать борьбу со страхом и неуверенностью.

Она не могла оторвать глаз от дверей салона. Каждый мужской профиль, появлявшийся на пороге, вызывал у нее нервную дрожь, пока она не убеждалась, что это не маркиз.

— Я знаю, что уже говорила это, но скажу еще раз, — заметила Пруденс, — что это желтое шелковое платье очень идет вам, мисс де Ронсар. У вас прекрасное чувство цвета. — Она небрежно потрепала свое платье, стоившее несколько тысяч долларов, своей маленькой ручкой со словами: — Я никогда не знаю, что надо, поэтому покупаю все подряд.

Филадельфия неохотно оторвалась от наблюдения за дверью.

— Вам, миссис Букер, очень подойдет голубое.

— Я вас умоляю, называйте меня Пруденс. Меня все так зовут, за исключением, конечно… одного человека, который все еще зовет меня Пру.

Филадельфия улыбнулась и, чтобы поддержать разговор, спросила:

— И кто же этот один человек?

Пруденс вспыхнула и потупила глаза.

— Один мой друг детских лет. Даже не знаю, почему я упомянула его.

Филадельфия кивнула, продолжая неотрывно следить за дверью. На этот раз она увидела, как вошел знакомый ей мужчина. Она с облегчением узнала Генри Уортона. С ним был еще один джентльмен. Она подняла руку, чтобы привлечь его внимание, но он уже увидел ее, и на его добром лице расплылась улыбка.

— Добрый вечер, дамы, — сказал Генри, но улыбка его была адресована только Филадельфии. — Тетя Гедда сказала, что вы уехали из дому, но не сказала с кем.

— Генри, старина, ты не собираешься представить меня? — нетерпеливо спросил его спутник.

— Да, конечно. — Манеры Генри оставались безупречными, но Филадельфия почувствовала под этой безупречностью смутное недовольство.

— Мамзель Ронсар, позвольте представить вам мистера Эдварда Грегори.

— Зовите меня просто Тедди, — вмешался этот красивый молодой человек. — Мы давние приятели, разве не так, старина? Всегда были лучшими друзьями. Гарвард, выпуск семьдесят пятого. Четыре года жили в одной комнате. Конечно, делили, но не все. Например, он ни слова не сказал мне о вас.

— Ты ведь только вчера вернулся в город, — спокойно отозвался Генри.

— Это точно. Был за границей: Париж, Лондон, Рим. — Он рассматривал Филадельфию чуточку пристальнее, чем того требуют приличия. — Де Ронсар. Вы, случайно, не француженка?

— Да, я, случайно, француженка, — вежливо ответила Филадельфия со сдержанной улыбкой.

— Представляете? Я только что с корабля из вашей страны, а вы недавно приехали в мою страну. Вы в первый раз в этом городе?

— Да.

Ничуть не смущаясь ее односложными ответами, он продолжал:

— Это замечательно. Должно быть, вы не видели еще массы вещей. Генри иногда бывает скучноват, когда дело доходит до того, чтобы развлечь даму. — Он подмигнул Генри и получил в ответ вымученную улыбку. — Но теперь, раз уж я вернулся, вы увидите все. Как насчет того, чтобы завтра покататься по Сентрал-парку? Нет, есть идея получше! Покататься на роликах! Вы умеете, мадемуазель?

— Нет.

Филадельфия улыбнулась, чтобы смягчить резкость своего ответа. В конце концов, он старый друг Генри, но уж слишком напорист. Его самоуверенная улыбка контрастировала со спокойной серьезностью Генри, заставив ее подумать, часто ли Тедди обходит своего лучшего друга, когда ему захочется заполучить что-то, имеющееся у Генри.

— Я катаюсь на роликах.

Раздраженный голос Пруденс Букер заставил Эдварда обратить на нее внимание. Она посмотрела на него и сказала:

— Хэлло, Тедди. Ты мог бы сообщить друзьям о своем приезде.

— Зато сейчас, Пру, ты услышала это от меня сама. Я только вчера вернулся. Мы собирались нанести вам визит завтра, правда, Генри?

Пруденс заметила взгляд Филадельфии, обращенный на нее, и сказала:

— Тедди, Генри и я выросли вместе, мисс Ронсар. Пусть вас не смущает наша фамильярность.

— Я понимаю, — отозвалась Филадельфия.

Она заметила, когда они увлеклись болтовней об общих друзьях, с каким вниманием Пруденс ловила каждое слово Тедди, и ей пришла в голову мысль, что Пруденс Букер немного влюблена в Тедди Грегори, вероятно, еще с детства. Знает ли он об этом? Она сомневалась.

— Вы приедете завтра вечером на прием к Риверстоунам?

Она обернулась и обнаружила наклонившегося к ней Генри.

— Возможно.

Она улыбнулась, и страсть, засиявшая в его чистых и ясных глазах, заставила ее сердце сжаться. Она не хотела, чтобы он влюблялся в нее, а только дразнила Эдуардо такой возможностью, потому что… по причине, о которой у нее сейчас не было времени задумываться. Чтобы отвлечь его от переживаний, она неожиданно спросила:

— Вы не знаете банкира по фамилии Ланкастер?

Он задумался.

— Вряд ли, но если вы ищете достойный банк, я предлагаю вам свой.

— Нет, я хочу найти этого человека. — Она бросила на него поощряющий взгляд. — Во время моих путешествий я познакомилась с подругой его дочери, и она попросила меня повидать его дочь, когда я буду в Нью-Йорке, но я забыла ее имя и адрес… — Она беспомощно развела руками. — Все, что я запомнила, это — фамилия Ланкастер и то, что ее отец банкир.