Ранульф присвистнул:

– В таком случае, полагаю, им не слишком нужно наше подношение в две марки и пять фунтов воска.

– Вы становитесь прижимистым йоркширцем, – улыбнулся Гуго.

– Вы меня оскорбили, – надменно произнес Ранульф. – Я всегда им был.

Мужчины бок о бок прошли по нефу, изучая расписные колонны, позолоченные подсвечники, драпировки и украшения. Гуго погрузился в великолепие форм, текстур и цветов. Ранульф не обладал художественным вкусом, и интерес его был менее глубоким, но он, уже удовлетворив свое любопытство, терпеливо и спокойно дожидался Гуго.

Во внешней части нефа кипела торговля: разносчики предлагали свечи в плошках, свинцовые эмблемы с изображением святого и пузырьки со святой водой, в которой мочили одежду, бывшую на Бекете во время мученической гибели. Для особо доверчивых имелись даже фиалы из горного хрусталя с кровью Бекета, которую якобы собрал во время убийства некий монах, не столь потрясенный, сколь предприимчивый. Когда мужчины вышли через западную дверь под яркое июньское солнце, их окружили торговцы, предлагающие купить грамоты, подтверждающие совершенное паломничество. В продаже имелись также четки из различных камней, сортов дерева и кости, на любой кошелек. Брелоки и жетоны. Венки из живых и искусственных цветов. Пояса, конская упряжь, броши, пряжки, кресты, ковчеги.

– Даю зуб, что эта торговля не прекращалась на время интердикта, – заметил Ранульф. – Они бы не захотели все это терять. – Он остановился, чтобы осмотреть связку четок на одном из прилавков.

– Судя по тому, что я видел в Норидже, торговля определенно продолжалась и здесь. – Гуго покосился на зятя. – Вы же не собираетесь… Боже праведный, Ранульф!

– У меня есть жена, которая встретит меня более любезно, если я привезу из кампании подарки, а не только грязное белье, – отмахнулся тот. – Если она узнает, что я был в Кентербери и не привез ей сувенира, мне придется заплатить намного больше, чем пару шиллингов. Как вам нравятся эти синие? Вы превосходно разбираетесь в цветах.

Гуго задумался. Четки выглядели неплохо и напоминали ляпис-лазурь.

– Они подходят к ее глазам? – Ранульф нахмурился и заглянул в лицо Гуго. – К вашим – подходят, а значит, подойдут и ей, ведь она ваша сестра.

Сторговавшись, Ранульф надел четки на пояс. Покончив с делами, мужчины отправились в ближайшую пивную и, заказав кувшин вина, сели в тени дуба.

Другие представители королевского лагеря также воспользовались возможностью посетить усыпальницу, и толпы, входившие и выходившие из собора, были густо пересыпаны солдатами и слугами всех званий и положений.

Ранульф вытянул ноги.

– Если здесь так оживленно до официальной отмены интердикта, сколько же будет посетителей, когда ее утвердят?

Гуго пригубил вино и потер большой и указательный палец друг о друга, давая понять, что он думает о финансовой стороне вопроса.

– До сих пор не могу поверить, чтó сделал король, – покачал головой Ранульф. – Он просто выбил почву у всех из-под ног… Я думал, с Иоанном покончено… – В его тоне прозвучало безрадостное восхищение.

– Полагаю, – пожал плечами Гуго, – мой тесть убедил его исполнить волю Папы и заключить мир.

Ранульф шумно выдохнул через нос, давая понять, что он об этом думает.

– Зачем Уильяму Маршалу это понадобилось? Учитывая, как король обошелся с ним из-за Ирландии, ему следовало бы желать Иоанну гибели.

Гуго взмахнул кубком:

– Мой тесть ведет игру утонченно и взвешенно. К тому же он принес присягу королю Иоанну и свято блюдет свои клятвы. Именно поэтому люди следуют за ним и доверяют ему. Если бы вторглись французы, многие переметнулись бы к принцу Людовику? – (Ничего не ответив, Ранульф налил себе еще вина.) – Выбора не оставалось, следовало заключить мир с Папой.

– Возможно, но зачем было отдавать ему Англию? Теперь мы папское государство – ха! – Ранульф с отвращением упомянул о том, что Иоанн, совершив полный разворот, преклонил колени перед папским посланником, согласился признать Стефана Лэнгтона архиепископом Кентерберийским и одним махом превратил Англию в вассальное государство Рима. Отшельник, предсказавший, что Иоанн лишится власти над Англией до дня Вознесения, оказался прав, хотя и не так, как ожидалось. Отшельника меж тем повесили.

– Но до Рима далеко, и поскольку Иоанн принес присягу Папе, это защитит нас от Франции, и теперь Стефан Лэнгтон может въехать в Англию в качестве архиепископа Кентерберийского… А это, в свою очередь, означает, что мы можем приступить к усмирению Иоанна властью закона. Для чего нам нужна и Церковь, и бароны.

– По-вашему, Иоанн покорно согласится надеть ярмо? – Взгляд Ранульфа был циничным.

– Покорно – нет, но у него не останется выбора, если мы заручимся поддержкой архиепископа Кентерберийского и старших графов.

– Всегда восхищался вашим оптимизмом, – заметил Ранульф. – Лично я предвижу бурю.

Мужчины погрузились в свои мысли, и на короткое время повисла тишина. Гуго провел в поле с войсками Биго чуть больше месяца, ожидая вторжения французов. Последние несколько недель шпионы ежедневно сообщали, как продвигается сбор французского флота. Король Филипп вложил шестьдесят тысяч фунтов в попытку отобрать Англию у Иоанна, утверждая, что отлученному от Церкви королю не место в цивилизованном мире. Филипп считал, что избавить Англию от подобного монарха – долг христианина. Однако Иоанн сумел заручиться поддержкой. Его не любили, но не все хотели отдавать Англию во власть французов. Уильям Маршал прибыл из Ирландии с пятьюстами рыцарями, и фламандские наемники Иоанна держались твердо. Их верность зависела от жалованья, не от наследственных клятв. Уильям Длинный Меч тоже был непреклонен. Гуго пытался не думать о единоутробном брате, что удавалось редко, поскольку они жили бок о бок в лагере и сидели за одним столом на совете.

Гуго допил вино и велел принести еще кувшин. Как только Иоанн покорился Пандульфу, папскому легату, тот поспешил к французам и сообщил королю Филиппу, что вторжение необходимо остановить, поскольку Англия стала папским государством и Иоанн обещал признать Стефана Лэнгтона архиепископом Кентерберийским, принять всех священников, отправившихся в изгнание за время интердикта, и выплатить компенсации. Мятежные бароны, такие как де Весси и Фицуолтер, которые отправились в изгнание, должны были получить обратно свои земли и поцелуй примирения.

Собрав армию и не имея возможности вторгнуться в Англию, король Филипп вполне справедливо разгневался, обратив свой взор на союзника Иоанна, графа Фландрии, и обрушился всей мощью на Гент. Граф обратился к Иоанну за помощью, и король отправил Длинного Меча во главе английского флота с семьюстами солдатами. Суда отплыли во Фландрию пять дней назад, и новостей пока не было.

– Мне просто хочется домой, – сказал Ранульф. – Я оставил новорожденного сына в колыбели. Такими темпами, когда я вернусь, он уже пойдет, а его сестры созреют для замужества!

Гуго мимолетно задумался о собственных сыновьях. Роджер рос и менялся уже не так стремительно, но маленький Гуго находился в кратком промежутке между младенцем и малышом, когда один или два месяца составляют огромную разницу. Вот только речь, похоже, не о месяце или двух. Возможно, ему придется все лето сражаться за власть человека, от которого мурашки по коже.

– Это зловещая тишина, брат, – сказал Ранульф, и в его взгляде больше не было веселья.

– Как только Лэнгтон вернется и в зависимости от того, что сейчас происходит во Фландрии, король может переправиться в Пуату и выступить на север, чтобы попытаться зажать короля Филиппа меж двух огней, – сказал Гуго.

Ранульф запустил руки в челку, оставив глубокие следы от пальцев в каштановых с проседью волосах.

– Что ж, ему придется обойтись без меня и моих людей, – отрезал он. – Даже если бы не жена и дети, мне надо собирать урожай и заботиться о домашних делах. Я не останусь дольше положенного и не собираюсь покидать этот берег. – Он допил вино и стукнул кубком по столу. – Оплачивать его заморских наемников тоже не стану. Я исполнил свой долг, причем лично. Как только срок выйдет, я отправлюсь домой – до следующего года. – Он посмотрел на Гуго. – А вы? Вы подчинитесь, если он попросит?

– Мне надо подумать. – Гуго почесал в затылке.

– Неужели тут есть о чем думать?

– Это необходимо обсудить всей семьей, и решать моему отцу.

– Но служить вам, не ему.

– Да, но что я приобрету, если восстану против собственного отца? – Гуго вздохнул и раскинул руки. – Я не позволю Иоанну внести между нами разлад. Он втыкает нож в известковый раствор, скрепляющий семьи, выламывает камни и следит, как все рушится. Когда придет время, мы поступим, как будет лучше для общего блага.

– Что ж, выпьем за общее благо, – кисло произнес Ранульф. Он налил еще вина и поднял кубок.

Гуго поднял кубок в ответ и задумался, не пора ли заканчивать. In vino veritas[22]. Он сомневался, что ему хочется выбалтывать правду, приложившись к третьему кувшину.

В пивную вошел пилигрим, нагруженный свинцовыми пузырьками, крестами, щетками и узорчатым свитком пергамента, перевязанным красной лентой.

– Неудивительно, что Папа просит отдать несколько костей святого Томаса Риму, – пробормотал Гуго, чтобы сменить тему. – Должно быть, они стоят больше своего веса в золоте.

Глаза Ранульфа сардонически блеснули.

– Интересно, какие части они решат… – Он умолк и повернул голову в сторону улицы, где кто-то в исступлении завопил.

Бросив кружки, Гуго и Ранульф выбежали наружу. Несколько мужчин взялись за руки и танцевали каролу. Два солдата дули в охотничьи рожки, а в промежутках пронзительно гикали. За их спинами махали руками, жестикулировали и обнимались.

Гуго и Ранульф поспешили к ним.

– Какие новости? – спросил Гуго.

Гонец в центре повернулся к ним с сияющим лицом. Его шляпа съехала набок и едва держалась на взбитых пóтом кудрях.