После ослепительной вспышки облегчения Гуго повернулся на бок, чтобы не раздавить жену своим весом. Ее ладонь ласкала его вздымающуюся грудную клетку.

– Сердце вырвется из вашей груди, – пробормотала Махелт.

– Тогда вы заберете его на хранение. – Гуго погладил ее по волосам. – Так и должно быть, ведь оно принадлежит вам.

Когда на него снизошла умиротворенная усталость, Гуго ощутил, что в мире может происходить что угодно – ему все равно. Лишь бы они с Махелт остались здесь навсегда.

– У меня есть жена. Моя женщина, – с улыбкой добавил он.

Махелт зарделась, когда он произнес «моя женщина». Потому что теперь она действительно ощущала себя женщиной. Теперь она знала то, что знали другие женщины. У нее появился опыт, и она благодарна Гуго за то, что он сделал его таким приятным. Приподнявшись на локте, Махелт провела свободной рукой по его телу. Солнечный свет смягчился и из белоснежного стал светло-золотым. Руки и запястья, лицо и шея Гуго были темнее, чем остальное тело, и казалось, что на нем надето нижнее белье из плоти… под которое она только что проникла, чтобы коснуться его истинного «я». Махелт охватил такой приступ любви, что ее глаза наполнились слезами.

– Мой муж, – ответила она. – Мой мужчина.

* * *

В последующие дни Гуго брал Махелт на верховые прогулки по поместью и показывал ей поля, леса, овечье пастбище. Он баловал жену маленькими сюрпризами: изящное кольцо в виде двух соединенных рук, венок из роз на голову, шелковые подвязки для чулок и золотые ленты для волос. Они играли как дети, занимаясь любовью при открытых окнах, на залитой светом кровати, до изнеможения и пресыщения, – на этот раз некому было их останавливать или бросать суровые взгляды.

Однажды в поместье заглянул путник, направлявшийся в Йорк. В его заплечном мешке лежали драгоценности: блестящий черный гагат, гранаты и балтийский янтарь.

Гуго в особенности очаровал неправильной формы кусок янтаря, в котором виднелось странное насекомое, словно утонувшее в меду. Детали были такими отчетливыми, что можно было разглядеть изящные жилки на расправленных крыльях и тонкие волоски на ножках. Гуго купил янтарь у разносчика, а также темно-красный гранат для отцовской шляпы и большой голубой камень – вставить в подвеску для матери. И жемчуг для Махелт, чтобы пропустить сквозь волосы, будто звезды.

Разносчика звали Мэтью. Он оказался словоохотливым молодым человеком, который хотя и сознавал собственное место в этом мире, но не раболепствовал и весьма гордился своим ремеслом. Мэтью надеялся продать бóльшую часть камней ювелирам из Йорка.

– Вам надо быть поосторожнее, – предупредил его Гуго. – Вас могут ограбить из-за содержимого вашего мешка.

– Ограбят так ограбят, – пожал плечами Мэтью, – но со стороны я выгляжу бедным разносчиком, который не стоит внимания. Я не ношу богатой одежды, у меня нет доброй лошади, только ослик и простое вьючное седло.

Гуго кивнул. Слова торговца заставили его задуматься. Возможно, Мэтью стоит привечать, на случай если понадобится отправлять послания отцу или кому-либо другому не столь очевидным образом, как с гонцом в ливрее Биго.

* * *

Махелт открыла глаза и, очнувшись от сна, выглянула в открытые ставни. Ей нравилось, как лившийся в окно свет менялся в течение дня – от белого к золотому и охряному. Гуго спал рядом с ней, его спутанные волосы были пронизаны солнцем, окруженные блестками щетины губы расслабились. Острый приступ любви пронзил Махелт от сердца до лона. Прошлой ночью Гуго сказал, что пора возвращаться во Фрамлингем. Она знала, что муж прав, но стремилась насладиться оставшимися днями и выжать их до последней капли золота, поскольку, когда они вернутся в Суффолк, их жизни немедленно будут скованы долгом перед другими. Махелт как раз размышляла, не разбудить ли Гуго поцелуем, когда услышала во дворе стук копыт, звон упряжи и добродушный обмен шутками.

Махелт накинула сорочку и поспешила к окну, заплетая косу. К величайшему изумлению девушки, во дворе спешивались ее братья Уилл и Ричард, а также еще один молодой человек, которого она раньше не видела. Подняв взгляд, Ричард заметил, что сестра смотрит из окна, улыбнулся и помахал рукой. Махелт поспешно скрылась из виду и встряхнула Гуго.

– Проснитесь! – Голос ее звенел от возбуждения. – Проснитесь, мои братья приехали!

Гуго заворчал, с трудом разлепил глаза и нашарил рубашку.

– А они не торопились, – пробормотал он.

Махелт оставила попытки надеть платье и уставилась на мужа:

– В смысле – «не торопились»? Вы знали?

– Я слышал, что они в Ньюкасле, и написал Роберту Фицроджеру, их опекуну. Я подумал, он достаточно мягкосердечен, чтобы позволить им съездить в Сеттрингтон на пару дней.

– Вы не сочли нужным сообщить мне? – Махелт проворно зашнуровала платье по бокам.

– Я точно не знал, позволят ли им сорваться с крючка, и потому решил сохранить все в секрете.

Махелт склонилась над кроватью и крепко поцеловала Гуго в губы.

– Обожаю ваши сюрпризы!

– Они щедро вознаграждаются, – хихикнул он.

Махелт прикусила его нижнюю губу, а Гуго шлепнул ее по ягодицам. Она взглянула на него с притворным недовольством, убирая волосы под сеточку и закрепляя на них вуаль золотыми шпильками.

– Вы за это поплатитесь!

– Жду с нетерпением, – ничуть не смутился Гуго и засмеялся себе под нос, когда Махелт, словно вихрь, вылетела из комнаты.

Однако постепенно его улыбка поблекла, а лицо стало задумчивым. Отец, конечно, не одобрит его поступок. Лучше разрешить Махелт нарушить правила, пока муж рядом, чем позволить ей сорваться с привязи. Так он сможет проследить за всем, что будет сказано, а возможно, и узнать что-то новое.

* * *

Махелт поспешила через зал и поприветствовала братьев, радостно обнимая их. Затем, с меньшим энтузиазмом, присела перед Джоном Фицробертом, старшим сыном тюремщика ее братьев. У юноши было изрытое оспой лицо и свирепый взгляд, но говорил он складно и учтиво.

Гуго вошел в зал, застегивая на ходу пояс.

– Прошу прощения, мы заспались сегодня утром, – улыбнулся он, приветствуя гостей.

Затем Гуго подвел их к столу на возвышении, на который слуги носили кувшины с вином, свежий хлеб, сыр и мед.

Сперва застольная беседа была шутливой и касалась дел семейных. Уилл и Ричард рассказали Гуго, как сестра кидалась в них прогорклой мазью, защищая свой «замок», и Махелт вздернула нос.

– Я выиграла, – заметила она. – Разве нет?

– Да, выиграла. – Губы Уилла изогнулись. – Мой плащ так и не удалось отстирать.

Махелт с надменным видом фыркнула. Зашел разговор об Ирландии и их малютке-брате Анселе.

– Давайте надеяться, что познакомимся с ним раньше, чем он повзрослеет, – произнес Уилл.

– А если нет, мы все успеем превратиться в стариков, – заметил Ричард.

– Не говори так, – толкнула его Махелт, – мы скоро снова будем все вместе.

– Мне бы твою уверенность, – покачал головой Уилл. – Возможно, Мейлир Фицгенри и побежден, но король не оставит все как есть.

Махелт пристально смотрела на него:

– Что ты имеешь в виду?

– Иоанн не любит проигрывать, и притом он мстителен. Он не оставит нашего отца в покое в Ирландии, в особенности теперь, когда туда бежал Уильям де Браоз.

Махелт широко распахнула глаза.

– Де Браоз бежал? – Она в изумлении посмотрела на Гуго, но тот отвел глаза. – Почему?

Уилл, похоже, удивился:

– Я думал, ты знаешь. Он бежал в Ирландию с женой и семьей. Король уверяет, что де Браоз задолжал ему тысячи марок, и велел уплатить все долги и дать заложников в подтверждение своей преданности. – Слово «заложники» Уилл произнес с мрачным отвращением. – Но дело не только в деньгах.

– Это не застольный разговор. – Гуго бросил на Уилла предупреждающий взгляд.

– А какой? – спросил Уилл. – Смахнуть его в кучу навоза, как все остальное, и притвориться, будто вони у нас под носом не существует?

– Никто не станет тыкать палкой в кучу навоза без особой необходимости, – покачал головой Гуго.

Махелт сердито посмотрела на мужа:

– Расскажи мне. Я не желаю оставаться в неведении.

Гуго сжал губы.

Уилл повернулся к сестре и произнес:

– Де Браоз был последним, кто видел принца Артура живым, и он знает, что с ним случилось. – Он обвел собравшихся взглядом. – Иоанн хладнокровно убил собственного племянника.

– Это всего лишь слухи, – отрезал Гуго.

– «Всего лишь» слухов было достаточно, чтобы жена де Браоза отказалась отдать сыновей в заложники Иоанну, – возразил Уилл. – Достаточно, чтобы вознести де Браоза в благодарность за его молчание, а затем низринуть на самое дно, словно крысу, скребущуюся в конце замурованного тоннеля. Достаточно, чтобы уничтожить его и его родню. Сколько слухов нужно, чтобы это стало правдой? Сколько нам еще страдать от правления этого деспота?

– Довольно! – Голос Гуго звенел от злости. – Общайтесь со своей сестрой и охотьтесь на моих землях, сколько пожелаете, но знайте, я не потерплю подобных разговоров у своего очага.

Уилл выдержал его взгляд:

– Если что-то замалчивать, оно не исчезнет. А будет расти и расти, пока вы не обращаете на него внимания… и однажды проглотит вас целиком! Вот тогда вы пожалеете, что не прислушались.

– Мы постараемся защитить себя. На то есть множество путей, притом в рамках закона. В Восточной Англии нас особо не трогают.

Выражение лица Уилла без слов давало понять, что он считает Гуго слепцом.

– Быть может, потому, что вы в Восточной Англии закрываете на все глаза, – заметил Фицроберт.

Гуго подмывало ответить, что лучше закрывать глаза, чем лишиться их, но сдержался. Отец Фицроберта был не только комендантом Ньюкасла, но и шерифом Норфолка, и здравый смысл советовал подбирать слова осторожно.

– У меня достаточно ясное зрение, чтобы видеть, что мы балансируем на краю пропасти, – решительно подвел он черту. – Довольно об этом. Ваши отцы одобрили бы подобный разговор, если бы сидели здесь? Как бы они отреагировали на ваши слова?