январь 1204 года

– Это нечестно! – Десятилетняя Махелт Маршал сердито взглянула на старших братьев, увлеченных игрой в воображаемый набег на вражеский замок. – Почему я не могу быть рыцарем?

– Девочки не участвуют в набегах, – ответил Уилл с чувством превосходства, основанным на том, что он был мужчиной неполных четырнадцати лет, да еще и наследником графства Пембрук.

Махелт попыталась схватить поводья его коня, и Уилл отдернул их, чтобы сестра не смогла дотянуться.

– Девочки сидят дома, вышивают и рожают детей. Только мужчины ходят на войну.

– Женщины должны защищать свой замок, когда их лорды в отъезде, – заметила Махелт. – Мама защищает… И вы должны ей повиноваться.

Вскинув голову, она посмотрела на Ричарда, тому было лишь двенадцать, и порой его можно было перетянуть на свою сторону. Но, несмотря на широкую улыбку на веснушчатом лице, брат не спешил ей на помощь.

– Мама должна покоряться приказам нашего лорда, когда он возвращается, – возразил Уилл. – Разве папа посылает ее в бой с копьем в руке, когда он дома?

– Я могу притвориться. Все равно это просто притворство, – не сдавалась Махелт. – Ты еще не мужчина.

Уилл покраснел, и улыбка Ричарда стала шире.

– Пусть защищает замок, – предложил он. – Возможно, ей это предстоит, когда она выйдет замуж.

Уильям закатил глаза, но уступил:

– Ладно, но она не рыцарь и не скачет на Эквусе.

– Разумеется, нет.

– И пусть она будет француженкой. А мы – англичане.

– Это нечестно! – снова запротестовала Махелт.

– Тогда не играй, – равнодушно ответил Уилл.

Девочка бросила на братьев гневный взгляд. Ей хотелось прокатиться на новом скакуне Уилла – это был самый настоящий, большой конь, а не пони. Хотелось перепрыгивать на нем через изгороди, как Уилл, и проверить, насколько быстро конь может мчаться. Хотелось почувствовать ветер в волосах. Уилл назвал своего скакуна Эквусом и утверждал, что это латинское название, означающее «боевой конь».

Смирный серый Ричарда был не так интересен, а своего маленького коренастого гнедого, который повредил ногу и остался в конюшне, Махелт уже переросла. Она знала, что может ездить верхом не хуже братьев.

Тяжело вздохнув, девочка поплелась оборонять «замок», которым в игре именовалась хижина псаря. Здесь хранились ошейники и поводки для гончих, старые одеяла, охотничьи рожки, различные инструменты, корзины и миски. На полке на уровне глаз Махелт стояли пузатые глиняные горшки с целебной мазью для собак. Девочка взяла один горшок, сняла крышку из плетеной соломки и тут же отпрянула, почувствовав вонь прогорклого гусиного жира.

– Готова? – донесся крик Ричарда.

Обхватив горшок левой рукой, Махелт вышла из сарая и, решительно выпятив подбородок, повернулась к братьям, лошади которых нетерпеливо перебирали ногами. Оба мальчика соорудили себе копья из ясеневых палок и держали наготове учебные щиты. Братья хором завопили и бросились в атаку. Махелт стояла неподвижно, зная, что они думают, будто она испугается и нырнет обратно в сарай. Девочка зачерпнула пригоршню склизкого жира и швырнула его в лошадей. Уилл спрятался за щитом, который принял первый удар, но следующий снаряд Махелт перелетел через обод из сыромятной кожи и забрызгал его плащ и шею. Еще одна порция жира угодила в бок коня Ричарда. Пытаясь успокоить пугливую лошадь, брат открылся, и четвертая пригоршня попала ему прямо в лицо.

– Ха! Вы оба мертвы! – Махелт радостно запрыгала. – Я победила, я победила!

Радость горела на ее лице. Она им показала!

Уилл молниеносно спрыгнул с коня. Махелт завизжала и попыталась укрыться в сарае, но брат был слишком быстр и поймал ее за руку. Девочка развернулась и ударила Уилла в грудь перепачканной в мази рукой, замарав его плащ прогорклым жиром.

– Бить даму бесчестно! – завопила Махелт, когда брат угрожающе поднял кулак.

Уилл посмотрел на свой сжатый кулак, опустил руку и с раздражением толкнул сестру:

– Посмотри, во что ты превратила мой плащ! Мне жаль того, кому ты достанешься в жены. Настоящая сорвиголова!

Махелт вздернула подбородок, не желая выказывать раскаяние или испуг.

– Но я все равно победила, – повторила она. – Вас обоих.

– Уилл, оставь ее, – недовольно произнес Ричард, вытирая лицо. – Поехали. Это не лучшее место для тренировок. В настоящем бою в нас полетит кое-что посерьезнее старого жира.

Сверкнув напоследок глазами, Уилл развернулся и взобрался на Эквуса.

– Похоже, ты все-таки проиграла, – бросил он, собирая поводья.

Сквозь пелену злых слез Махелт наблюдала, как братья скачут прочь. Подняв руку, чтобы вытереть глаза, девочка обнаружила, что вонь от мази стала просто невыносимой. Махелт замерзла, проголодалась и чувствовала обиду. Ее победа оказалась фальшивой, и теперь ей влетит за то, что она истратила мазь псаря и перепачкала одежду братьев. Девочка поставила горшок обратно на полку и закрыла дверь сарая. Обернувшись, Махелт подскочила – за ее спиной стоял Годфри, помощник камергера отца.

– Вас ищут родители, молодая госпожа. – Он поморщился. – Господь всемогущий, чем вы занимались?

– Ничем. – Махелт властно посмотрела на него, чтобы скрыть свою вину. – Защищала замок.

Годфри ничего не сказал, но взгляд его был красноречивым.

– Чего они хотят?

Встреча с двумя родителями сразу обычно приберегалась для серьезных проступков. У матери Махелт глаза были на затылке, но она не могла так скоро узнать о швырянии жиром, и девочка не припоминала, за что еще могла заслужить подобный приказ.

– Я не знаю, молодая госпожа. Ваша леди матушка просто велела привести вас.

Махелт с тревогой проследовала за ним в дом, по пути остановившись, чтобы сполоснуть руки в корыте и вытереть о сетку с сеном, привязанную к стене конюшни.

Мать с отцом сидели у очага в своей комнате, и девочка заметила, как они обменялись быстрыми взглядами при ее появлении. Она чувствовала, что в воздухе таится опасность, но не злость. Гилберт и Уолтер, два ее младших брата, играли на полу в кости, а няня присматривала за маленькими сестрами, четырехлетней Беллой и двухлетней Сибирой.

Мать указала на скамью, и Махелт села между родителями, освободившими для нее место. Огонь окутал ее теплом. Оконные ставни были задернуты занавесями, и мягкое сияние множества свечей из пчелиного воска делало комнату уютной и гостеприимной. От матери чудесно пахло розами, и рука, которой она приобняла Махелт, была ласковой и любящей. Пусть братья занимаются их дурацкой игрой. Родительское внимание намного лучше, особенно если ей ничто не угрожает. Махелт показалось странным, что отец держит в руках ее мягкую тряпичную куклу и задумчиво глядит на нее. Заметив, что дочь наблюдает за ним, отец положил куклу и улыбнулся, но глаза его оставались серьезными.

– Помнишь, как несколько недель назад мы навещали рождественский двор в Кентербери? – спросил он.

– Да, папа, – кивнула Махелт.

Это было чудесно – бесконечные пиры, танцы и веселье. Махелт чувствовала себя совсем большой, ведь ей разрешили общаться со взрослыми. Она сторонилась короля Иоанна, поскольку знала, что мать не любит его, но все же нашла висевшие на нем драгоценности великолепными. Сапфиры и рубины – прямиком из Сарандиба[1], так сказала ее кузина Эла.

– Ты помнишь Гуго Биго?

– Да, папа.

Внезапно лицо девочки раскраснелось. Она взяла куклу и сама принялась теребить ее. Гуго был взрослым, но танцевал с Махелт в хороводе, сжимая ее руку и ведя девочку сквозь цепочку. Позже он устроил игры в жмурки и в камешек для младших детей и сам охотно в них поучаствовал. У него был сильный певческий голос и улыбка, от которой у Махелт сосало под ложечкой, хотя она не знала почему. Однажды он станет графом Норфолком, точно так же как Уилл станет графом Пембруком.

– Родители Гуго ищут для него подходящую жену, – произнес ее отец. – Мы с твоей матерью считаем, что Маршалам и Биго не худо бы породниться через брачный союз.

Махелт заморгала. Она ощущала жар очага, руку матери на талии. Перебирая пальцами кукольное платье, Махелт посмотрела на отца. Если закон это позволяет и Господу это угодно, она выйдет за Гуго.

Девочка знала, что ей предстоит сделать хорошую партию ради блага семьи. Это ее долг, и она с гордостью его исполнит, но никак не думала, что все случится подобным образом – в самый обычный день, после шутливой стычки с братьями. Тут у нее засосало под ложечкой.

– Речь идет только о помолвке, – заверила мать. – Ничего не изменится, пока ты не повзрослеешь, но твой отец должен сделать предложение уже сейчас.

Облегчение, которое Махелт испытала при мысли, что не выйдет замуж незамедлительно, тут же сменилось любопытством.

– Почему вы должны сделать предложение сейчас, папа?

Серьезно посмотрев на дочь, он заговорил как взрослый со взрослым:

– Потому что, Матти, я хочу укрепить наш союз с графом Норфолком. Он могущественный и знатный человек, поместья его процветают. Роджер Биго знает законы нашей земли лучше, чем кто бы то ни было, а его сын – достойный юноша. Он всегда сможет защитить тебя, а для меня это важно. Если мы не сделаем предложение сейчас, граф не станет ждать. Есть другие знатные семейства, с которыми Биго могут породниться. Я считаю, что Гуго – лучший жених для тебя.

Махелт крепче вцепилась в куклу, но не потому, что расстроилась. Девочка размышляла: Уилл был обручен с пятилетней Элис де Бетюн. Кузина Махелт Эла, графиня Солсбери, вышла замуж за Уильяма Длинный Меч, когда ей было всего десять лет. А Махелт уже почти одиннадцать!

– Мне нравится Гуго Биго, – заявила она, болтая ногами.

Графиня Ида ей тоже нравилась – она подарила ей на Рождество эмалевую брошку с красными и синими цветами. А отец Гуго, граф Роджер Норфолк, всегда носил великолепные шляпы.

– В таком случае я рад, – произнес отец, – и очень горжусь тобой. Я сделаю предложение, и поглядим, что из этого выйдет.