— Смерть наших родителей была для нее ужасным ударом. Для нас обеих, — спокойно сказала она.

Повисло молчание, во время которого слышался только слабый шелест яркой молодой листвы.

— Да. — Уэйд внимательно смотрел на ее профиль. — В этом я не сомневаюсь. — Он откашлялся. — Мы знали, что Риз умирает, что сердце у него сдает, но когда он умер, нам от этого было не легче. Это и в самом деле чертовски больно.

В его глазах была такая грусть, что это ударило Кэтлин в самое сердце. Она кивнула, в горле у нее застрял комок, мешая дышать, но она и сама не знала, из-за кого переживает — из-за него, из-за себя или из-за них обоих.

— Риз подготовился, — спокойно продолжал Уэйд. — Он подготовился к смерти, со всеми попрощался. Все его бумаги были в порядке.

— Я знаю. — Она сама удивилась, что почти не ощутила злости в этот момент. Каждый день в этих прекрасных краях, в этой внушающей благоговение своей красотой долине ей становилось все труднее и труднее ненавидеть ранчо «Синяя даль», которым так хорошо управлял Уэйд.

— Но ваши родители, — медленно сказал он, — не знали, что их ждет. — Он посмотрел вдаль, на виднеющиеся горы. — Когда вы так внезапно потеряли их, я думаю, вам пришлось немало потрудиться, чтобы разобраться в их делах.

Кэтлин вспомнила, как подкосились у нее ноги, когда поверенный Джиллиса сообщил ей положение вещей, как бессильно она опустилась на стул, как ей стало тошно.

— Еще бы, — прошептала она.

Она осознала, что в ее голосе прозвучали горькие нотки, и почувствовала, как вспыхнуло у нее лицо. Она посмотрела на Уэйда, надеясь, что тот ничего не заметил, но он, разумеется, заметил. Уэйд замечал все.

— Хотите поговорить об этом?

— Тут почти не о чем говорить.

— Судя по тому, как у вас дрожат губы, это вовсе не так. Ее глаза метнулись к его лицу. Его проницательный взгляд, казалось, проник ей в самую душу, в сознание, прикасаясь ко всем ее мучительным тайнам.

— Это было… трудно, — медленно призналась она.

— Потому что…

— Это вас не…

— Вы как-то сказали, что я ничего не знаю о вашей жизни. Ну так сейчас у вас есть возможность хоть что-нибудь мне рассказать.

Внезапно Кэтлин охватило сильное желание поговорить с ним о том, что произошло в Филадельфии, желание это переполнило ее, как вода, переливающаяся через плотину.

— Мой отчим, Джиллис, очевидно, проиграл в карты свое состояние, — торопливо заговорила она тихим голосом. — Это потребовало от него значительных усилий, потому что состояние было огромным. Он держал все в тайне, я думаю, что даже моя мать не знала. Разумеется, не знали ни я, ни Бекки. — Она устремила взгляд на лося, появившегося на отдаленном склоне горы. — Но когда пароход утонул, состояние его дел стало известно всей Филадельфии. Джиллис оказался должен почти всем. Разразился настоящий скандал. — Она старалась говорить легко, как умудренный опытом человек, старалась, произнося эти последние слова, чтобы в голосе ее не прозвучала горечь, но у нее ничего не получилось. Она почувствовала, как напрягся сидевший рядом с ней Уэйд.

— Плохо дело.

— О да. Плохо. Очень плохо. — Это был уже просто шепот.

— Скандал? Держу пари, вам было очень неприятно и вашей сестре тоже.

— У нас все будет хорошо, — быстро ответила Кэтлин. Она глубоко вздохнула. — Поначалу мы были в шоке, как после их гибели, но теперь… теперь все под контролем.

Уэйд изучал ее лицо — образчик изящества, гордости и спокойного достоинства и не мог не ощутить неожиданного восхищения.

— Значит… состояние Тамарлейна… Вы не… вам не… — Он нахмурился. — Он ничего вам не оставил, вы это хотите сказать?

Кэтлин вздернула подбородок и встретила его взгляд не дрогнув.

— Вы прекрасно обобщили сказанное. Да. Но у меня есть это ранчо. — Руки ее взлетели, словно желая обхватить дикую, потрясающе прекрасную местность, бескрайние равнины, поросшие полынью, предгорья и Серебряную долину, где расположилось ранчо «Синяя даль». — Когда я смогу продать свою долю, — сказала она, подчеркивая каждое слово, — мы с Бекки прекрасно заживем.

Наступило недолгое молчание.

— И куда вы поедете, если продадите ее? — наконец спросил Уэйд.

— Когда я продам ее, — отозвалась Кэтлин, не без некоторой суровости сделав ударение на первом слове, — мы с Бекки отправимся в Бостон или, может быть, в Чикаго, и все начнем сначала. Вдвоем. У меня будут деньги, чтобы обеспечить безбедную жизнь, и я добьюсь достойного положения.

В ее глазах Уэйд прочел твердую решимость, он ни на мгновение не усомнился, что Кэтлин Сам-мерз прекрасно со всем справится. Он также предположил, что пройдет не так уж много времени и кто-нибудь в Бостоне или Чикаго влюбится в нее, предложит ей замужество и домашний очаг и таким образом полностью изменит намеченные ею планы. Черт побери, да половина мужчин в любом из этих городов наверняка влюбятся в нее, подумал Уэйд, мрачно нахмурившись. Она не только хороша собой, но еще и храбрая, и в арифметике разбирается лучше большинства женщин да и держится с таким достоинством. Не говоря уже о ее соблазнительных полных губах, о высокой красивой груди…

Мысль о том, что кто-то другой будет целовать эти губы и прикасаться к ее груди, наполнила его обжигающей болью. И яростью, от которой сдавило грудь.

— Все-таки я не понял, — сказал Уэйд глухим голосом — потребовались немалые усилия, чтобы его голос зазвучал твердо, в то время как ему представлялась Кэтлин в объятиях другого. — Почему вы хотите продать свою долю и уехать в какой-то большой город? — Он отшвырнул вырванные травинки и посмотрел ей в глаза. — Почему бы вам не остаться здесь, на ранчо «Синяя даль»? Привезите сюда Бекки, как я уже предлагал вам. Детям здесь хорошо, ничего лучшего вы просто не найдете. Вашей сестричке совершенно не нужна какая-то необыкновенная школа, если вас беспокоит именно это. Луанн — чертовски хорошая учительница, а в Хоупе теперь есть библиотека…

Он осекся, потому что она вдруг побледнела. Неужели из-за того, что он упомянул Луанн? Или потому, что сказал, как хорошо детям на ранчо «Синяя даль»?

Кэтлин резко встала. Уэйд поднялся с земли одним прыжком и схватил ее за руки, когда она хотела отойти.

— Постойте. Объясните, что я такого сказал? Почему вы так… — он подыскивал правильное слово, — так вдруг вскинулись? — проговорил он наконец.

— Может быть, вам и вашим братьям и было хорошо здесь в детстве, но мой родной отец не хотел, чтобы я здесь жила.

— Еще как хотел! — Уэйд смотрел на нее с недоумением. Он оставил вам сорок процентов лучшего имения в наших краях и составил завещание таким образом, чтобы вам пришлось побыть здесь и попытаться прижиться на ранчо. Если это не говорит о том, что он хотел, чтобы вы здесь жили, я уж не знаю, о чем это говорит.

— Он никогда не хотел, чтобы я здесь жила, пока росла! Наверное, с него было достаточно вас и ваших братьев, вот он и не думал обо мне. Я писала ему, а он ни разу мне не ответил — ни разу!

Она с отвращением почувствовала, что голос у нее задрожал, но ничего не могла с этим поделать. Заговорив, она уже не могла остановиться.

— Мне страшно хотелось побывать на ранчо «Синяя даль», я мечтала об этом, молилась каждую ночь. Я даже просила его прислать мне свою фотографию, но…

Она замолчала, глядя на Уэйда. Вид у него был настолько ошеломленный, словно она сообщила ему нечто совершенно невероятное.

— Вы ему писали? — спросил он.

— Конечно. Несколько раз. В первый раз, когда мне было восемь лет, и потом… а что такое?

Он схватил ее за плечи.

— Он не получал от вас никаких писем, Кэтлин.

— Нет, получал. — Ее глаза сверкнули на солнце. — Моя мать сама дала мне точный адрес. Я выписывала каждую букву так старательно, четко и красиво, как только могла.

— Кэтлин! — Он слегка встряхнул ее. Его суровое лицо было напряжено. — Он никогда не получал от вас никаких писем!

Эти слова поразили ее. Голова у нее пошла кругом, и если бы Уэйд не держал ее так крепко, она пошатнулась бы.

— Я… не понимаю, — с трудом выговорила она.

— Скажу больше. — Он не сводил с нее своих сине-стальных глаз, голос его звучал резко. — Он вам писал. Я знаю, что писал. Я сам отвозил письма на почту.

— Вот как? Он действительно писал мне?.. — Она все еще не пришла в себя от потрясения. Как же это возможно, что Риз не получал ее писем, а она не получала писем от него? — Как же часто он мне писал?

Выражение лица Уэйда было угрюмым, как никогда.

— Перед вашим днем рождения, каждый год с тех пор, как вы уехали, пока вам не исполнилось двенадцать лет. И на Рождество. Он приглашал вас на ранчо «Синяя даль», Кэтлин, я знаю это наверняка, потому что он говорил мне, и Нику, и Клинту, что его маленькая дочка, может быть, приедет сюда погостить. А потом, поскольку ответов не было, — сказал он тихо, — перестал. Погрустнел. Он горевал о вас, Кэтлин, хотите верьте, хотите нет. Я все это видел и чувствовал себя беспомощным. — Он не сказал, что был поражен еще и тем, как сильно может ранить человека любовь.

— Это было чертовски обидно — понимать, что, как бы он ни любил меня, Ника и Клинта, мы не можем заполнить того пустого места, что было у него в сердце, — места, которое было отведено для вас.

Неужели на самом деле в сердце ее отца было место для нее? Неужели все-таки здесь было для нее место?

Внезапно Уэйд поднял руку и взял ее за подбородок.

— Я рассказал вам все это, потому что не хочу, чтобы вы прожили хотя бы один день с мыслью, что Риз не ждал вас и не любил. Это так далеко от истины, что было бы смешно, если бы не было так грустно.

Кэтлин пыталась осмыслить все, что сказал Уэйд. Она вспомнила о том времени, когда окончательно пришла к выводу, что отец отвернулся от нее. У нее были Джиллис и мать — когда они не путешествовали по Европе и не гостили у своих друзей в Ньюпорте. И конечно, у нее была Бекки. Но все равно крошечную частицу ее души, в самой глубине ее существа, терзала постоянная боль от того, что родной отец полностью вычеркнул ее из своей жизни.