– Думаю, здесь можно разговаривать, но только вполголоса.

Элиза тут же запричитала:

– Но здесь ужасно! И сколько же нам тут оставаться? Этот мерзкий запах! Пахнет как… как потный скунс.

– Кровь пахнет еще хуже, – грубо сказал Дерек и повернулся к Джули. – Отдай ребенка Элизе, и отойдем на минутку.

Джули не хотелось оставлять Даррелла Элизе, но другого выхода не было.

Дерек взял ее за руку и повел обратно, к выходу из пещеры. Найдя ровное место, он сел на пол и усадил Джули рядом с собой. Каждый из них понимал, какими бесценными были эти последние несколько минут, которые им суждено провести вместе.

– Ты слышишь? – улыбнулся Дерек. Джули покачала головой.

– Это шум моря, – тихо сказал он. – Послушай. Волны накатываются на берег и разбиваются о камни, резкие крики чаек, ветер. Чувствуешь, как ветер теребит твои волосы? – Он запустил пальцы в ее мягкие локоны. – Оближи губы. Ощути на них вкус соли. Это вкус нашей любви, твоей и моей, ведь она родилась в море. Мы – это море… его неведомые пучины, голубая гладь и шум прибоя… Постоянное. Бескрайнее. Вечное.

Джули зарыдала. Больше она не могла сдерживаться.

– Не вечное. Мы умираем, Дерек! Здесь. Сейчас. Ты же отправишься навстречу смерти. Останься со мной, Дерек! Если ты меня любишь…

Он быстро прижал пальцы к ее губам.

– Больше ничего не говори, – приказал он. – Я делаю то, что должен делать. А ты ошибаешься, Джули. Мы не умираем. Мы никогда не умрем, потому что нашу любовь уничтожить невозможно. Наша любовь превратится в облако, и будет качаться на волнах, и полетит вместе с ветром. Нет. Мы никогда не умрем. Мы будем жить вечно, Джули. Я люблю тебя.

Когда он ее обнял и поцеловал, Джули и вправду услышала море… легкая зыбь превращается в волны, белые барашки набегают на берег и триумфально превращаются в невесомую пену… пена лениво отползает назад, чтобы снова собраться в волны, снова родиться, еще раз познать радость триумфа. Они не умрут, просто не могут они умереть, и это чудесное мгновение будет длиться вечно. Вечно. Как море.

Но когда Дерек встал на ноги, чтобы уйти, Джули захлестнула огромная волна горечи.

– Я потеряла дом, маму, потом Терезу и племянницу, которой Бог не подарил и дня жизни. Любимого брата. Но… – она яростно затрясла головой, – я даже не думала, что Бог может сделать еще и это… что мне придется потерять и тебя.

– Мы падаем с вершины, Джули, – усмехнулся он в темноте. – Мы были уже на самой вершине, а теперь почва ушла из-под наших ног.

– Я не понимаю, – сквозь слезы прошептала она. Он с силой сжал ее руку.

– Я безумно раздосадован тем, что Бог выбил из-под нас гору, но все же чертовски высоко ценю то, что Он дал нам возможность взойти на вершину. По крайней мере, мы не простояли всю свою жизнь у подножия, в изумлении задрав головы и гадая, что же все-таки это такое – восхождение. Мы знаем, как это здорово – стоять на вершине. Знаем. А большинство людей так никогда и не поймут.

С этими словами он и вышел.

Джули вглядывалась в темноту, но – бесполезно.

Джули еще долго сидела не двигаясь, затем наконец поднялась и пошла к Элизе с ребенком. Элиза что-то забубнила, но Джули не слышала ее. Она взяла малыша и отошла в сторону. Она стояла в темноте пещеры, держа на руках своего племянника, и слушала море. Море окружало ее. Она чувствовала на губах привкус соли и видела пену, слышала крики чаек и завывание ветра. Она благодарила Бога за восхождение на вершину… и молилась о том, чтобы Он дал ей силы снова встать на ноги после ужасного падения, которое вот-вот должно было случиться.

Джули сидела у входа в пещеру и вглядывалась в небо. Темнота постепенно уступала место предрассветным сумеркам. Вскоре из-за гор должно было выглянуть солнце, возвещая приход нового дня.

Малыш захныкал и заворочался. В любую секунду он мог проснуться и захотеть есть. И что же Джули тогда делать? В ее груди нет молока. Он мог закричать, а апачи – услышать. Джули взглянула на Элизу и увидела, что та шевелит губами. Но слов Джули не слышала. Тогда она перевела взгляд на маленького Даррелла. Его ротик был открыт, но звуки по-прежнему не долетали до нее.

Внезапно Элиза поднялась на ноги, раздраженно подскочила к Джули и выхватила ребенка из ее рук. Джули увидела, как она подошла к сумке с припасами, что-то оттуда вытащила и засунула в рот малышу. Тот принялся жадно сосать, и тогда Джули вспомнила, что Луэлла Бэскомб объясняла ей, как приготовить для него соску из сахара. Может, она сделала одну такую и взяла с собой? Странно. Она не могла вспомнить.

Высоко в небе летала птица. Она то камнем бросалась вниз, то снова поднималась к облакам и там долго парила, летая кругами. Морская чайка? Нет. Чайка должна быть белой, а не черной. Джули, не отрывая глаз, завороженно следила за этим свободным полетом.

Где-то за спиной раздался испуганный возглас Элизы. Джули услышала и другие звуки: пронзительные крики, гортанные возгласы. Может, показалось? Нет. Они выезжали из ущелья – широкоплечие, обнаженные по пояс, краснокожие. Их неоседланные низкорослые мустанги неслись галопом, подгоняемые криками и ударами босых ног.

Всадники были крепкими и мускулистыми, их перевязанные лентами длинные черные волосы развевались по ветру.

Элиза в страхе отпрянула в глубь пещеры, крепко прижимая к себе ребенка, но Джули не могла оторвать от них взгляда.

Всадники приблизились к фургонам, и индейские стрелы дождем посыпались на переселенцев. Оборонявшиеся открыли огонь из винтовок. Вот один из воинов упал наземь и забился в агонии на песке, затем другой. Воздух наполнился стуком копыт, дикими воплями, грохотом ружейных выстрелов. Внезапно один из фургонов загорелся, пламя тут же перекинулось на соседний, потом на следующий, и жалкий маленький лагерь в мгновение ока превратился в пылающий ад.

Индейцы стали прорываться внутрь круга. Дико визжа, они вершили расправу, орудуя направо и налево ножами и томагавками.

Это длилось недолго. Вскоре в живых остался лишь один белый. Он был выше своих противников. Его плечи блестели на солнце. Он стоял на разрушенной баррикаде, патроны у него уже кончились, но он все сражался, держа в руках пустую винтовку и обрушивая ее на нападавших.

Кто-то ударил его по голове и рассек кожу. Кровь залила лицо – теперь он едва мог видеть своих противников. Сколько же их? Две дюжины? Три? Если бы они захотели, то могли бы схватить его в любой момент. Жить ему оставалось лишь считанные секунды. Но он не чувствовал ни малейшего страха. Он был слишком взбешен, чтобы чего-то бояться. Убить хотя бы еще одного, прежде чем погибнуть самому, – это было его единственным желанием. Он снова взмахнул рукой и обрушил приклад ружья на лицо индейца, который подобрался к нему слишком близко. Тот упал замертво. Но почему они его не хватают? Какого черта ждут?

Голос, шедший, казалось, из самых недр его души, перекрыл все остальные звуки:

– Ну, давайте! Возьмите меня, сукины дети! Попробуйте убить меня!

Апачи отступили и посмотрели на своего вождя, величественно восседавшего на своей лошади. А тот изумлялся удивительной отваге этого обреченного на смерть бледнолицего, который уже давно должен был умолять о пощаде, но все еще сражался. Воинам было приказано взять его живым, а вождь никогда не менял своего решения. Он крикнул что-то воину, который стоял за спиной у белого смельчака, и тот оглушил Дерека томагавком.

Джули стояла, не в силах пошевелиться. Она видела, как двое индейцев поволокли тело Дерека по земле и перекинули его через лошадь, как апачи собрали винтовки и патроны, вскочили на коней и ускакали в сторону маячивших вдалеке гор. И Дерек был с ними.

Она все это видела, но ее разум уже ничего не воспринимал.

Укрывшись за валуном на вершине скалы, Эрлоу Вэнс глядел вниз и улыбался. Как он и обещал, эти сукины дети сполна заплатили за все. Теперь индейцы получили свои ружья, а он наконец отомстил. Внезапно Эрлоу недовольно нахмурился: он вспомнил, что индейцы взяли Арнхардта с собой. Но, в общем-то, это было не важно. Арнхардт скорее всего ранен, а если он все-таки оклемается, апачи все равно его прикончат.

К окровавленным телам начали слетаться стервятники.

Глава 19

Следующие два дня женщины провели в пещере, лишь изредка выглядывая наружу. Все это время стервятники продолжали заниматься своим черным делом. Элиза пришла к выводу, что Джули в шоке. Даже резкие, пронзительные крики младенца не могли вывести ее из оцепенения. Когда Элиза окончательно поняла, что до Джули не достучаться, ей пришлось засучить рукава и взять заботу о Даррелле на себя. Правда, при этом она не переставая жаловалась и всеми способами выражала свое недовольство внезапно свалившимися на нее хлопотами, но Джули это не волновало. Она пребывала в каком-то ином мире, далеко, далеко отсюда.

Утром третьего дня, когда солнце во всей своей огненной красе уже поднялось над горами, Элиза сказала:

– Я больше не хочу здесь оставаться, ты слышишь? Я ухожу.

Элиза выглядела неважно: грязные, спутанные волосы, перемазанное глиной лицо. Она уже совсем выбилась из сил. К тому же было так трудно выносить этот жуткий, пустой и безжизненный взгляд Джули, постоянно устремленный вниз, на разлагающиеся трупы. Даже стервятники и те уже улетели.

– Если бы индейцы собирались вернуться, они бы уже давно были здесь. Форт Бауи должен быть где-то на севере – именно туда я и постараюсь добраться, сколько бы это ни заняло времени. Если хочешь, можешь оставаться здесь – дело твое.

Элиза взглянула на ребенка, который, слава Богу, наконец-то заснул. Она подумала, что, наверное, следует взять его с собой. Она чувствовала, что от нее все время ускользает что-то важное, какая-то мысль, но она никак не могла за нее ухватиться. Что-то связанное с ребенком. Ну ладно, она постарается вспомнить это позже.