Впрочем, у Моны не было времени обстоятельно проанализировать первые впечатления, ибо буквально следом за ними в гостиную вошла сама хозяйка дома. Высокая, выше среднего роста женщина и такая худенькая, что в первую минуту Мона даже испугалась. Возникало ощущение, что сквозь ее тонкую белую кожу проступают кости. Белизна была тоже какой-то нездоровой, как это бывает у человека, перенесшего тяжелую и затяжную болезнь. На руках и на лице отчетливо проступали голубоватые жилки. Они разбегались в разные стороны, переплетаясь друг с другом, словно разветвления железнодорожных магистралей. На этом бледном продолговатом лице выделялся ярко-алый рот. Хозяйка двинулась навстречу Моне, сложив губы в приветственной улыбке, в которой было что-то змеиное. Харриет подошла ближе, и Мона увидела, как сильно у нее накрашены глаза, и без того темные, с каким-то лихорадочным блеском. Так блестят глаза у тех, кто долго не спал или очень-очень устал. Харриет посмотрела на Мону хищным изучающим взглядом, словно давая понять, как изголодалась по общению ее душа, упрятанная между двумя маленькими торчащими грудками. И голос, когда она заговорила, был такой же голодный, низкий, волнующий, с проскальзывающими время от времени грубоватыми интонациями, несмотря на всю умелую модуляцию его обладательницы.

– Как мило с вашей стороны заглянуть к нам! – воскликнула Харриет и прочувствованно сжала ее руку своей холодной как лед ладошкой. – А что принц? – Этот вопрос был адресован уже виконту.

– Будет через несколько минут.

– Вы знакомы с принцем Канна?

Мона отрицательно покачала головой.

– О, он само очарование! – В глазах у Харриет мелькнули смешливые искорки, будто она только что произнесла очень смешную, но не всем понятную шутку. – Он – египтянин. Фантастически богат. И так же фантастически порочен! Воистину, этот человек способен на любую гадость!

– Дорогая! Прошу тебя! – Голос виконта прозвучал почти резко.

– А зачем притворяться? – совершенно искренне удивилась его любовница, внимательно разглядывая свои длинные ярко накрашенные ногти. – Мне нравятся порочные люди. Общение с ними бодрит меня, как иных взбадривает выпивка. К тому же мало у кого есть столько возможностей творить зло, как у нашего принца. Это настоящий бриллиант в моей коллекции! – Харриет бросила на Мону лукавый взгляд. – Пожалуйста, не пугайтесь! Я еще не совсем пропащее создание. Во всяком случае, Кортли – это мое спасение. Приятное, так сказать, исключение в череде моих бесчинств.

Мона невольно рассмеялась. Какая интересная женщина, невольно подумалось ей. Кортли отошел в другой конец комнаты и занялся приготовлением коктейлей. На какое-то время женщины остались одни. Харриет не спеша вставила сигарету в красивый мундштук из черного оникса и слегка наклонилась к Моне.

– Я действительно очень рада, что вы приехали к нам, герцогиня! – проговорила она доверительным тоном. – А я ведь предлагала Кортли пари, что вы ни за что не примете нашего приглашения!

– Это мне следует выразить вам признательность за приглашение! – ответила Мона, несколько сбитая с толку такой откровенностью.

– Ах, оставьте, пожалуйста, этот великосветский тон! – рассмеялась Харриет, делая глубокую затяжку. – Таких женщин, как я, можно называть куртизанками, а можно – просто шлюхами, все равно! Конечно, когда мы говорим «куртизанка», то подразумеваем, что дама спит с королем, а когда – шлюха, это значит с любым за кружечку пивка! А ведь, в сущности, и те и другие занимаются одним и тем же. Ну что? Я вас здорово шокировала своими речами?

Ответить Мона не успела, ибо в гостиную вошел принц. Небольшого роста, субтильный, пожалуй, даже хилый, он, тем не менее, поражал своей живостью. Типичная внешность египтянина: бронзовое лицо, большой, резко очерченный нос и такие же большие, слегка навыкате глаза. В целом наружность весьма заурядная. Но одного взгляда на этого человека было достаточно, чтобы оценить правоту характеристики, выданной ему Харриет. Действительно, некая неуловимая печать порока лежала на всем облике принца, что-то такое, что трудно выразить словами. Разве что руки, хищные, цепкие, похожие на клешни, отталкивающе безобразные и все время в движении, разве что эти руки, самые жестокие из всех, которые Мона видела в жизни, выдавали в этом человеке исчадие ада.

Не требовалось особой наблюдательности, чтобы понять, что Харриет явно тянет к принцу, и, что еще страшнее, он тоже испытывает к ней схожие чувства. Пару раз за ужином Мона случайно перехватывала его взгляд, обращенный на хозяйку дома, и невольно содрогнулась в страхе за ее будущее. Не дай ей бог связать с этим человеком свою жизнь, мелькнуло у нее. Один лишь Кортли был глух и слеп к разворачивающейся на его глазах драме. С наивностью влюбленного он полагал, что коль скоро женщина любит его, то будет верна ему до конца своих дней.

Разговор за столом зашел о силе гипноза, Кортли рассказал, что у него на родине, в Ирландии, встречаются крестьяне, которые могут заживлять раны и останавливать кровь заклинанием.

– Какой же силой воли надо обладать! Правда, принц? – восхитилась Мона.

– А вы все здесь, на Западе, одинаковы! Белый человек все еще категорически отказывается признавать необыкновенные возможности самовнушения и силы воли. А вот на Востоке эти качества культивируют веками. Ведь что такое гипноз? Воздействие более сильной воли на более слабую, только и всего. Чудеса творят лишь те, у кого сильно развита воля. Вспомните Библию! Что там написано? Вера движет горами. То есть нет ничего невозможного, если мы по-настоящему верим в себя и в собственные силы. Иными словами, человек – это бог. Вот только сам он панически боится признать в себе свою божественную сущность. Короче, самый страшный враг человека – это он сам. Вместо того, чтобы униженно выпрашивать у Всевышнего какие-то там мизерные блага, лучше заняться развитием собственной силы воли. Ведь воля, умело направленная в нужное русло, может осуществить любое желание. Любое!

– А как же душа? – тихо спросила Мона. – Не променяет ли человек при этом душу на исполнение сиюминутных желаний?

– При чем здесь душа? – вполне искренне возмутился ее собеседник. – Душа – всего лишь атом в огромном мире жизни. На какое-то, очень короткое, с точки зрения вечности, время она привязана к телу конкретного человека, но с его смертью душа немедленно покидает тело и вновь обретает первозданную свободу. Да, вполне возможно, земная жизнь оставит след в этой душе, поранит, загрязнит, изменит ее облик, но она все равно останется живой и снова вольется в бесконечный поток времени, в котором, словно жерновами, перемалываются все новые и новые поколения людей.

Принц замолчал, и за столом повисла короткая пауза. Мона, Харриет и виконт, все трое размышляли о том, насколько этот эгоцентричный человек прав, исповедуя столь оригинальные взгляды на жизнь. А еще каждый из них подумал о своем сокровенном желании и о силе воли, которую следует проявить, чтобы оно исполнилось.

После ужина они всей компанией отправились в театр. Мона поднялась в спальню к хозяйке, чтобы немного привести себя в порядок. Там царила все та же роскошь, погруженная в приятный полумрак. Несколько личных вещей виконта, словно нарочно выставленных напоказ, свидетельствовали о преступной страсти хозяйки дома, которую та и не собиралась ни от кого скрывать. Судя по всему, Харриет претила сама мысль, что кто-то может отнести ее к разряду «приличных» женщин. Напротив! Она, казалось, расцветала в живительной атмосфере порока именно потому, что для нее быть аморальной – значило быть вне закона.

– Ну, как вам принц? – мельком поинтересовалась она у Моны, подправляя помаду на губах.

– Очень умен! Но в целом ваш диагноз верен.

– Вы только представьте, какие чудеса вытворяет этот сладострастный развратник в своем гареме! – воскликнула Харриет, и вновь в ее голосе послышались уже знакомые нотки изголодавшегося по удовольствиям человека.

– Не смейте даже думать об этом! – неожиданно резко сказала ей Мона.

Харриет бросила на нее удивленный взгляд, и Мона увидела в ее глазах такую вселенскую тоску, словно она только что мысленно увидела выжженную землю, необъятную пустыню без конца и края, в которой нет и не может быть ни единого оазиса.

– Знаю! – прошептала она едва слышно. – Но это неизбежно!

Некоторое время обе женщины молча разглядывали друг друга. Да, они были совершенно непохожи, можно сказать, из разных миров. Но чувство обоюдной симпатии странным образом объединило их. Впрочем, все это длилось мгновенье, не более того. А потом Харриет нервным движением руки смела с туалетного столика на пол флакон с духами. Резкий звук разбившегося стекла разрядил напряжение, царившее в комнате. А следом поплыли волны тяжелого пряного аромата. Харриет брезгливо передернула плечиками, словно даже сам этот утонченный запах вызывал у нее отвращение, и тут же широко распахнула окно. Холодный ночной воздух ворвался в спальню, и сразу же все вернулось в обычное русло. «Да и был ли сам этот разговор, – удивилась про себя Мона, – или он мне только померещился?»

– Вперед! – скомандовала Харриет, укутываясь в роскошный палантин из горностая. И обе женщины, не произнеся более ни слова, вышли из спальни.


В театре давали фарс. Обычный набор абсурдных ситуаций с несколькими идиотскими, но обязательными в представлениях такого рода постельными сценами. Но актеры играли хорошо, режиссура была на уровне, а потому Мона невольно увлеклась и наблюдала за развитием действия с неподдельным интересом. Харриет тоже все время весело смеялась, шутила, демонстрируя окружающим полную беззаботность. Ступает по тропе из роз, мысленно процитировала Мона чьи-то строки. Кортли, без ума от своей возлюбленной, был вне себя от счастья, что дама его сердца пребывает в столь приподнятом настроении. И только принц держался с некоторым отчуждением. Он откровенно скучал, спектакль, судя по его отрешенному лицу, оставлял его равнодушным, и он целиком ушел в себя. Пару раз, в моменты особо фривольных сцен, на грани приличия и даже уже за этой гранью, Мона перехватывала зловеще многозначительные взгляды, которые принц бросал на Харриет. И та, небрежно глядя на него через обнаженное плечо, отвечала ему не менее откровенными взглядами, от которых Мону передергивало. Страсть, бесстыдная, животная, неудержимая страсть плескалась в черных глазах принца, его зрачки сузились от возбуждения, потом вдруг снова расширились, словно он творил свой сеанс гипноза прямо по ходу спектакля.