Тем временем Джез опускается рядом и смотрит на меня с сожалением. Но оно наигранно. В свете луны что-то блестит в его руках. Опустив глаза, я замечаю лезвие, и меня тут же прошибает холодный пот. Что он собирается делать? Перерезать мне горло или вены на и так уже истерзанных запястьях? Мне страшно. Я хочу домой к сходящей с ума маме, к Заку и Рамоне, даже к чертовой стерве Лане. Неважно, лишь бы подальше отсюда.

– Прикрой глаза, дорогая, так будет легче, – ласково шепчет он, и ничего другого, как поверить ему, мне не остается.

Мне некуда бежать, я полностью во власти психа, у меня больше нет сил сопротивляться, раны сломили, истощили меня. Тело обмякло, а душа в нем сжалась в комок, ожидая, когда наступит конец.

Звук рвущейся ткани на бедре заставляет меня вздрогнуть, но глаза я по-прежнему держу закрытыми. Не хочу видеть, что Джез делает. По ноге разливается жалящая боль, я до крови прикусываю губу, сотрясаясь в бесшумном рыдании. Он режет мою плоть маленьким и на вид таким безобидным кусочком стали. Ему плевать на мои страдания, плевать на то, что я готова потерять сознание. Джез продолжает добиваться своей цели, сосредоточенно выводя каждую букву. Я ощущаю, как он напряженно дышит. Хочется вопить от боли, но держусь. Сейчас Джез все сделает и отпустит меня. Живой. Он не может убить меня, я ведь должна передать его послание.

А тем временем боль продолжает распространяться по телу. Я считаю в уме, пытаясь как-то отвлечься, уверяю себя, что осталась секунда, представляю, что все это сон, очередной кошмар. Но происходящее не идет ни в какое сравнение с трупом в том подвале. Это намного больнее и беспощаднее. Я обязана обратиться в полицию, когда выберусь отсюда. Сделаю это сразу же, как только маньяк меня отпустит. Главное, не отключиться где-нибудь среди деревьев по дороге домой.

– Готово! – радостно восклицает Джез и хлопает в ладоши. – До чего же красиво! Не думал, что у меня такой отменный почерк! Все, малышка, даю тебе час на то, чтобы добраться до дома. Если нет, то нам придется проходить уровень заново, а меня это напрягает.

Он больной, его не зря заточили в психиатрическую больницу!

– Давай, детка, поднимай свой тощий зад и вали отсюда, пока я не передумал и не прикончил тебя прямо в этом роскошном и важном для меня месте.

Я поднимаюсь, сжав зубы так сильно, что слышится их скрежет. Правая нога истекает кровью и горит огнем. Порезы неглубокие, но очень болезненные. Я бегу к выходу из дворца, сжимая лямки рюкзака и волоча ногу, словно раненый зверь.

Трогаю холодной рукой бедро и ощущаю, как опухла кожа вокруг надрезов. На ладони при свете луны виднеется кровь. Не осознавая, что делаю, я этой же рукой убираю пряди с лица, наверняка оставляя на нем бордовые мазки. Надо добежать до дома братства и быстро собрать вещи. Как я пойду завтра в университет? Я даже не смогу сделать элементарное – подняться с кровати.

Ужас этой ночи будет преследовать меня до конца дней. Я не смогу забыть все то безумие, которое происходило со мной сегодня. Мрачные воспоминания будут преследовать меня, поджидать за каждым углом. Я не смогу нормально возвращаться домой с работы, буду судорожно оборачиваться по сторонам, высматривая в темноте лицо Джеза. Не смогу спать без включенного света, думая, что психопат будет поджидать меня у кровати. Эта ночь переломила мою жизнь. И мою психику тоже.

Я выхожу из леса, видя впереди знакомый переулок. Надеюсь, что отведенный мне час еще не истек, ведь путь до выхода оказался долгим. Прежде чем направиться в пугающий переулок, я оборачиваюсь, но позади ни шороха, ни силуэта. Лишь только темнота, которая навсегда сохранит в себе весь ужас случившегося.

Оттенок семнадцатый

Хейли

Холодные стены недружелюбно встречают меня, когда я оказываюсь дома. Свет везде выключен, никого нет. Это меня очень расстраивает, потому что сегодня и еще как минимум следующие лет десять я не смогу оставаться одна, да и к тому же в темноте. Я медленно двигаюсь, держась ладонью за стену, в поисках выключателя. Найдя его, нажимаю и оседаю на пол, опираясь спиной о стену. Тяжело дыша, я сквозь пелену слез и боль рассматриваю свои раны. Дрожь волной проходит по моему телу, когда я изучаю ногу. Все, что мне остается, так это только рыдать. Я реву так сильно, что не могу прочитать послание, которое оставил Джез.

Никогда в жизни мне не приходилось испытывать такие мучения. Я готова пронзить кинжалом сердце, только бы не испытывать такую боль! Адреналина больше нет, теперь я уже не думаю о том, как поскорее добраться до полиции. Мне бы просто доползти до своей комнаты!

За что мне такие страдания? Почему именно я? Кажется, этот вопрос задают все жертвы насилия. Хочется повернуть время назад и придумать что-нибудь, лишь бы не идти пешком по этой злосчастной, словно вымершей, улице. Но если подумать, что я могла сделать? Без гроша в кармане и, как назло, без машины, что мне оставалось делать? Не стоило слушать Блейна и позволять ему везти меня на работу. Если бы я поехала сама, ничего бы не случилось. Какая же я глупая.

Раны начинают стремительно опухать и темнеть. Я прикидываю: вызвать ли «Скорую» или попробовать самой все обработать? Посмотрев на бедро, я снова не могу сдержать рыданий. Шрамы мне обеспечены. Как бы я хотела, чтобы их не было. Но они будут. Этот психованный ублюдок оставил клеймо на моем теле, и мне хочется сделать то же самое. Я хочу слышать его крики, хочу, чтобы он ощутил, каково это – быть на моем месте.

Сжимая ушибленные руки в кулак, я скрежещу зубами и заставляю себя подняться. На полу остаются капли крови, на стене виднеется след ладони, которую я всю дорогу прижимала к ране на ноге. Но сейчас меня это мало волнует. Я не думаю о том, как объясню все это парням, я не думаю о том, как расскажу о случившемся Блейну. В любом случае упоминать имя Джеза я не собираюсь. Назло ему. Единственное место, где о нем услышат, – это в полиции.

Медленно перебирая ногами, я морщусь от боли и пытаюсь подавить очередной приступ рыдания. Я выдержу. Не зря окружающие говорят, что я сильная. Никакой Джез меня не сломает. Что бы со мной ни стряслось, я должна бороться. Если я пожалуюсь и передам послание, ничего хорошего из этого не выйдет, а Блейн… может пострадать. Наверное, глупо думать о других, а не о себе. Но так меня воспитали. Мама с ранних лет говорила, что на первом месте должна быть безопасность дорогих тебе людей, а не твоя собственная.

Я избавлю всех от Джеза, и никто об этом даже не узнает. После этого соберу вещи и уйду. Блейн соврал мне, что он единственный ребенок в семье. Этот парень не смог доверить мне даже такую мелочь. Я чувствую отвращение к нему. Он становится мне… противен. Погрязший в собственных тайнах, он даже не подозревает, что отталкивает от себя людей этой вонючей ложью. Почему Блейн такой? Что мешает ему быть честным?

Добравшись до лестницы, я плюхаюсь на ступеньку, тяжело дыша. Уткнувшись виском в стену, пытаюсь не потерять сознание. Как же мне плохо, и помощи ждать не стоит. Вот бы проснуться в теплой маленькой кровати в окружении кукол и многочисленных подушек с персонажами «Корпорации Монстров». Увидеть бы улыбку мамы и папы, воркующих на кухне. Поцеловать их, крепко обнять, а потом сесть за наш большой стол и съесть слишком толстые и очень вкусные блины. Вот бы вернуться в детство и забыть все случившееся.

Надо поскорее добраться до комнаты. Парни не должны увидеть меня в таком состоянии. Сделав глубокий вздох, я поднимаюсь и иду наверх, медленно, словно черепаха. Правая нога начинает неметь, ее срочно надо обработать. Плечи болят в тех местах, где Джез оставил отпечатки своих ногтей, запястье горит, такое чувство, будто оно было раздавлено. Все раны невероятно ноют, просят о помощи. И я ползу наверх, чтобы помочь себе, потому что больше некому. Как и всегда, в трудную минуту я осталась одна.

Бредя по коридору, стараюсь не пачкать пол и стены, и мне это удается, по крайней мере последние. Вваливаясь в комнату Ника, тут же заползаю в ванную. Включив душ, пытаюсь снять одежду. Без вскриков и стонов, конечно же, не обходится. Встав под теплые струи, дрожащей рукой смываю с себя кровь и грязь, вместе с мускусным запахом Джеза, въевшимся в кожу, пока мы боролись. Вода стремительно обретает грязновато-красный оттенок.

Выставляю правую ногу и пытаюсь прочесть послание безумца. Но ничего не выходит, потому что оно написано на… корейском? Серьезно? Я зажмуриваюсь и снова открываю глаза, пытаясь рассмотреть иероглифы. Конечно, это корейский, я не ошиблась. Только в нем такие закорючки. Блейн не говорил, что знает этот язык. Да и зачем ему было это сообщать? Если он скрывает столько мелочей, неудивительно, что и знания языков он тоже держит в тайне. Обмыв себя, я осторожно вытираюсь полотенцем и так же осторожно надеваю нижнее белье. Найдя аптечку, присаживаюсь на крышку унитаза и начинаю обрабатывать раны. С теми же воплями, криками, поскуливаниями и рыданиями. Свежая кровь выступает на бедре, на плечах остались отпечатки ногтей, которые в скором времени превратятся в синяки, спина разодрана чуть ли не в клочья, однако свежей крови не видно. Так как дотянуться туда невозможно, я пожимаю плечами, отворачиваюсь от зеркала и накладываю бинт поверх мази на ногу.

Закончив, я поднимаюсь и рассматриваю запястья. Сначала они пострадали от рук Блейна, теперь от Джеза. У братьев не все в порядке с головой. Лучше бы колотили друг друга, а то нашли грушу. Сжав зубы от злости, я беру кожаные браслеты, найденные в ящичке и обматываю ими запястья.

Я не утруждаю себя тем, чтобы надеть пижаму. Просто запираю дверь, убираю покрывало и падаю на мягкий матрас. Закутываясь в одеяло, я даю волю слезам, подушка быстро становится мокрой, я плачу по меньшей мере часа полтора. Но с каждой пролитой слезой, мне не становится легче.