– Пожалуйста, помоги мне забыть весь этот ужас, – тихо шепчет Хейли.

Я наблюдаю за тем, как она становится на колени и придвигается ко мне. Ее маленькие ладошки ложатся на мою шею. Несколько непослушных прядей падает ей на лоб, и я, не задумываясь, убираю их обратно.

Засунув руки под свою же футболку, надетую на миниатюрное тело Хейли, я поднимаю ладони вверх и задерживаю их на ее обнаженных бедрах. Она ахает, когда я опрокидываю ее на спину и устраиваюсь сверху. Опираясь на руки, расставленные по обе стороны от ее головы, я любуюсь губами Хейли, борясь с искушением впиться в них. Так хочется. Но я понимаю, что нельзя. Губы Хейли – запретная зона для меня.

Вместо того чтобы прикоснуться к ним, я целую девушку в щеку, на которой по-прежнему красуется клякса краски, а после начинаю покрывать мелкими поцелуями ее подбородок и шею. Она тяжело дышит мне в ухо, ее ноги, каким-то чудным образом, оказываются на моих бедрах, а руки – на спине.

Оставив два поцелуя на плече, с которого сползла слишком большая для такого хрупкого существа футболка, я отстраняюсь, шепча:

– Спи, салага. Я буду обнимать тебя до рассвета.

Ее веки медленно закрываются. Она забывается блаженным сном, забывая про все кошмары, успокаиваясь в моих объятиях. Я держу ее в руках крепко, словно боясь уронить. От ее волос веет ванилью, как и от тела. Мне нравится чувствовать запах Хейли. Я привык, что меня окружают девушки с сильным шлейфом духов, не считая Амелии. Эта же девушка отличается тем, что от нее не несет за километр подделкой под «Гуччи». Ее запах уникален.

Я поудобнее укладываюсь позади и перекидываю руку через ее талию, сильнее притягивая к себе. Причем делаю это все осознанно, хорошо обдумав. Я злюсь на себя и одновременно радуюсь, что Хейли – первая брюнетка, рядом с которой я не испытываю ужаса. Мне не страшно оставаться с ней наедине. С ней я всегда уверен в том, что делаю… Почти всегда.

Заснуть у меня все-таки не получается. Я просто любуюсь ее спиной, изредка вырисовывая на ней узоры. Затем я тянусь к телефону и наушникам, которые лежат на тумбочке. Пока время подходит к рассвету, я успеваю пересмотреть пару серий любимого сериала, а только потом встаю с кровати. Посмотрев на Хейли, я умываюсь и выхожу из комнаты, схватив первую попавшуюся футболку.

Обитатели дома все еще спят, даже полуночник Дарил выключил телевизор и ушел к себе. Я рад возможности выпить кофе на веранде с сигаретой в руках и подумать над тем, что делать, ведь до переезда Хейли осталось две недели и три дня. 

* * *

Я не знаю, что меня вдохновило взять Хейли с собой на выходные к матери. Она даже не догадывается, что я приеду с девчонкой. Мне кажется, я поступил плохо, ведь мы с мамой должны хорошенько обсудить Джеза, который выходит через неделю. Чем ближе этот жуткий момент, тем чаще мне становится холодно и страшно. Ощущение, что с появлением брата случится много всего ужасного, не покидает меня.

Также меня часто посещает мысль, что он может узнать о Хейли и как-то навредить ей. Но это бред, верно? То есть я хочу сказать, что ему незачем трогать тех, кто мне ни капельки не дорог. Привязанность к Хейли не означает, что я готов отдать за девушку жизнь.

Привязанность приходит и уходит, и это вполне нормальное, адекватное явление. Но гложущее чувство от этого никуда не исчезает. Я продолжаю беспокоиться.

– Ты уверен, что твоя мама не будет против? – спрашивает Хейли, ковыряясь в ногтях и пряча от меня красные щеки. Ее румянец не спадает с тех пор, как она согласилась на поездку.

– Моя мама всем рада, особенно если гостями являются мои девушки, – произношу я и переключаю скорость, спидометр стремительно поднимается выше ста сорока. Плевать, дорога все равно пустая.

– Твои девушки? – с удивлением в голосе задает вопрос Хейли, а мне хочется себя ударить. Выразился просто ужасно, неудивительно, если она подумала обо мне только самое худшее.

– Мои… знакомые, – запинаясь, объясняю я. – Наверное, правильнее будет сказать, что ты первая девушка, которую я везу домой, после… Неважно. Просто не нервничай, ладно? Поверь, ты понравишься маме.

Звучит так, как будто я везу свою подружку, а не просто соседку и девчонку, сводящую меня с ума своим стилем. Сегодня Хейли хоть немного похожа на девушку: на ней мешковатые джинсы и такая же футболка. Но само сочетание смотрится куда лучше, чем то, что обычно мне доводилось на ней видеть.

Вскоре мы подъезжаем к дому. Остановившись у двора, я вытаскиваю ключ и выхожу. Хейли следует за мной. Пока мы идем к входной двери, пытаюсь придумать причину, почему я не один. Не хочу, чтобы мама делала ошибочные выводы. Я, как никто другой, знаю, что как только она нас увидит, то начнет строить планы о свадьбе и придумает имена нашим с Хейли детям.

Оказавшись в небольшом коридорчике, я разуваюсь и жду, когда Хейли сделает то же самое. Я замечаю ее скованность, она не уверена в том, что делает, сомневается в правильности своего решения. Я молча беру ее за руку, сжимаю и веду девушку в гостиную. Мама сидит на диване в очках и с газетой в руках. Завидев нас, она широко улыбается, поднимается и заключает в объятия. Я сразу забываю о всех кошмарах, о трупе, о шраме, про который она, кстати, не знает. Повезло. До мамы новости о моем безумии не дошли.

– Как же я рада вас видеть! – восклицает мать, и я чувствую, как Хейли, стоящая ко мне так близко, что наши плечи соприкасаются, расслабляется. – Нам срочно нужно попить чаю и поближе познакомиться! – обращается она к ней, а Фейз отвечает ей смущенной улыбкой.

Мы следуем за мамой в кухню. Я протягиваю руку и притрагиваюсь к спине Хейли, показывая этим, что ей нечего быть такой напряженной. Я хочу, чтобы она ощущала себя как дома, а еще больше я хочу перемотать время назад и пройти мимо ее комнаты. По-прежнему считаю, что брать с собой Хейли было наиглупейшей идеей.

За чаем на меня мало кто обращает внимание. Мама задает множество вопросов Хейли, а та коротко отвечает, не желая раскрывать слишком многое. Наблюдаю за обеими, впитывая их реакции. Иногда Хейли сильно хмурится, опускает взгляд, не желая отвечать. Я ее понимаю. Есть такие вопросы, которые не хочется слышать от малознакомого человека.

– Извините, где у вас уборная? – аккуратно интересуется Хейли после очередного вопроса мамы.

Мне кажется, что Хейли просто хочет спрятаться, а не воспользоваться туалетом. Я бы тоже об этом мечтал, если бы меня засыпали таким количеством вопросов.

Как только мама объясняет, что к чему, Хейли тут же встает и, еще раз извинившись, скрывается за углом. Мой взор тут же падает на мать, которая как ни в чем не бывало пьет чай.

– Тебе не стоило так набрасываться на нее, – наконец говорю я.

– Я же должна понять, что из себя представляет твоя девушка и насколько толстая у нее кожа. Что ж, должна признать, Хейли Фейз довольно-таки сильная особа, и повидала она многое, это заметно по ее глазам. Какие-то они… пустые, безжизненные, хоть и светлые.

– Она не моя девушка, – выдыхаю я, и мама смотрит на меня так, словно говорит: «Как не твоя девушка?» – Мы просто учимся в одном университете и неплохо общаемся. Я решил взять ее с собой просто потому, что вдвоем кататься веселее.

– Я буду надеяться, что ваша дружба перерастет во что-то большее. Хейли милая и простая, и она единственная, кто подходит тебе, после… Жасмин, – вдруг говорит мама.

При упоминании этого имени меня начинает мутить. В глазах темнеет, я всеми силами пытаюсь держать себя в руках. Нельзя терять контроль, нельзя, чтобы ярость снова привела к чему-то ужасному. Я на автомате киваю. Мама не знает и никогда не узнает… Никогда. Все черти и демоны стараются всплыть наружу, я сдерживаю их из последних сил, до боли сжимая зубы. Нельзя терять контроль, Блейн. Сильнее всех владеющий собою. Помни это.

Хейли, появившаяся в проеме, спасает меня от саморазрушения. Я смотрю на нее, пытаясь больше ни на что не отвлекаться, цепляюсь за нее, как за спасательный круг. Она улыбается, как мне кажется, вымученно и присаживается на свое место. Меня отпускает, только когда я слышу ее мелодичный голос:

– У вас потрясающие картины.

Глаза мамы сразу сияют, она смотрит на Хейли с обожанием. Живопись всегда была и остается ее слабым местом. Мама безгранично влюблена в искусство девятнадцатого века. У нее есть отдельная комната, где хранятся самые дорогие рисунки и статуэтки.

– Тебе правда они понравились? – спрашивает мама, наблюдая за тем, как Хейли удобнее устраивается на стуле с мягкой обивкой.

– Да, мой папа люб… когда-то интересовался живописью, – признается она маме, а я наблюдаю за ней с подозрением. Почему она резко перефразировала предложение? Из-за чего не договорила? Хейли ловит мой взгляд, но никак не комментирует его. – И подсадил меня, – добавляет она.

– Чудесно! Просто чудесно! Мы просто обязаны сходить в галерею, чтобы полюбоваться и поговорить об искусстве. Это мое любимое занятие, но в последнее время мне не с кем его делить. Как насчет завтра? – мама ни на секунду не останавливается.

– К сожалению, завтра я весь день проведу у матери, так что… – тихо отвечает Хейли, смущаясь из-за маминого энтузиазма.

– Ох, конечно-конечно! Тогда я буду ждать тебя в следующую субботу, хорошо?

– Хорошо. Если что-то случится, я позвоню, – улыбнувшись, обещает Хейли.

Наблюдая за ними со стороны, я еле сдерживаю радостную улыбку. Мне повезло с мамой. Она не придирчива и не смотрит на моих знакомых свысока. Моя мать простая, не самовлюбленная женщина. И я рад, что могу быть спокоен, оставив, к примеру, свою девушку с ней наедине. Мне не стоит волноваться, что мама обидит ее или поставит в неловкое положение. 

* * *

– Мне надо съездить и посмотреть квартиру, которую я выбрала на днях. Подкинешь? – спрашивает Хейли, сидя в пассажирском кресле. Я киваю, а внутри нарастает самая настоящая буря.