Ульяна Соболева - Отшельник

— Ты скоро вернешься?

И я впервые увидела у него этот взгляд с сомнением, с каким-то ликованием и сомнением, словно он сам не понял — ослышался ли. И в эту секунду я решила, что останусь… на собственную казнь.

Ведь я позвонила Ларисе, чтобы сказать, что передумала, в тот момент, как зверь решил разорвать меня и не дал сказать ни слова. Когда я поняла, что сделает со мной, меня окатило льдом, градом из ледяных комьев. Сказка обернулась дичайшим кошмаром, и все декорации облезли, оставив после себя обугленные стены. А ведь все могло быть иначе, все могло быть по-другому… нет, не могло. Он хотел меня разорвать и разорвал на части. От меня ничего не зависело. Его игра и его правила. Я плакала не только от боли, я плакала от понимания, что я никто и ничто, я бесправная и безвольная кукла, и он лишь дал мне иллюзию, а потом сам же ее и разломал больно и очень жестоко. И я так и не поняла — за что. Смотрела на его лицо сквозь туман боли и слез и не понимала, почему со мной так. Я ведь так никуда и не сбежала. Он ведь знает, что я отказалась… знает и так безжалостно меня раздирает своей ненавистью, порождая во мне ответную и лютую.

Он двигался, а во мне что-то обрывалось от каждого болезненного толчка, словно я становилась пустой, во мне умирала вера в хорошее, вера в то, что у меня все будет хорошо. Не будет. Он не даст. Он будет топтать мое хорошее, когда ему захочется. А мне хотелось умереть, просто закрыть глаза и больше никогда не открывать, а еще никогда не видеть его! Но я не умерла, и мои мучения еще не закончились. Вряд ли он наигрался. Теперь меня починят, чтоб он мог поломать снова, и вот эта ведьма с черными волосами и взглядом змеи будет присматривать, чтоб все прошло как надо.

— Поживее там! В комнате надо убраться. Слугам не положено мыться в хозяйских комнатах.

Я не мылась, я все еще смотрела на себя в зеркало, на свои опухшие губы, на засосы на груди, на следы его пальцев на плечах. Нет, они не болели, болело внутри. Болело там, где разбилась та самая иллюзия. Я горько ошиблась. Со мной рядом не было невероятного и особенного человека, со мной был зверь в человеческом обличье, и он будет рвать меня снова. Мне было интересно, как меня накажут, если я ослушаюсь — выгонят? Я ошибалась, Огинский наказывал иначе, у него имелся сценарий, и я даже не подозревала, что скоро увижу, как обычно происходит наказание.

— Поживее, я сказала.

Постучала в дверь.

— Мне еще объяснять твои обязанности по дому. Мне есть, чем заняться.

Я стала под струи воды и закрыла глаза, смывая с себя каждое его прикосновение, каждый поцелуй, который я могла бы отдать сама и который никогда не прощу ему за то, что насильно. Ведьма еще долго стучала в дверь, а я ее не слышала, я все терла и терла себя мочалкой, а когда вышла, разъяренная фурия швырнула мне вещи в лицо.

— Переоденься и иди за мной. Завтра утром приезжает госпожа Огинская, и каждая должна знать свои обязанности, а ты ни черта не умеешь. Лучше б тебя выгнали.

— Лучше, — тихо ответила я, — скажи своему хозяину, пусть выгонит, или ты сама можешь увольнять прислугу?

— Думаешь, если тебя здесь оттрахали, ты самая умная? Обычно после секса переезжают в хозяйские хоромы, а не ссылаются мыть туалеты. Так что, думаю, умничать ты вообще не будешь.

Наверное, у нее даже не укладывалось в голове, что я счастлива переселиться в крыло прислуги и никогда не видеть Огинского. Конечно же, это были лишь мечты, и я уже понимала, что никто меня в покое не оставит. Он уже не остановится, я слышала этот приговор в его голосе и видела в глазах, когда он рычал, овладевая мной, и затыкал мне рот ладонью. Казнь для меня теперь выглядела именно так — когда мужчина насилует женщину, которая могла бы отдаться ему по собственной воле, но он решил причинить боль и оказался самым безжалостным палачом в своей слепой ярости.

Они готовились к ее приезду так, словно встречали саму королеву. Кристина, как надзирательница, ходила за девочками и тонкой указкой показывала на неидеально расправленное постельное белье, тыкая прозрачным наконечником в морщинку, и мне казалось, она готова этой указкой хлестать нас по пальцам. Я бы не удивилась, если бы она опустила указку на пухлые руки Бины, которая до трясучки ее боялась и очень старалась выслужиться. По всему дому в спальнях были застелены кипельно-белые отутюженные до хруста простыни, стоячие наволочки и пахнущие морозом покрывала с вензелем РО. Мне почему-то казалось, что это не Огинский дал подобное распоряжение вышивать свои инициалы на постельном белье, а та, что скоро приедет. Я мало верила в то, что это будет прекрасная и добрая женщина, судя по напряжению, которое царило в Багровом закате — Кристина лишь жалкое подобие настоящей ведьмы. Настоящую мы все скоро увидим. Меня поселили в одной комнате с Альбиной. Молчаливой и загнанной, как трусливый зверек, который строго следует всем указаниям. Но меня это устраивало, потому что та не лезла с разговорами и расспросами.

Первой же ночью мне приснился Огинский. Это был странный сон. Нет, он не снился мне жутким чудовищем… в самом начале сна он обычно улыбался мне, целовал мои губы, трогал своими красивыми длинными пальцами мои волосы, а в конце его руки обросли шерстью. А вместо рта открылась зубастая пасть с клыками-лезвиями, и он рвал мою плоть и вбивался в меня своим огромным членом. Я рыдала и отбивалась, мои слезы были отчего-то кровавыми, и он размазывал их по моему телу и слизывал раздвоенным змеиным языком. Зверь затыкал мне рот огромной лапой и выл мне в лицо, парализуя своими желтыми глазами. Но больнее всего мне было не ощущать его огромную плоть внутри себя до разрывов, а то, что я помнила, как утром он мне улыбался, ласкал мое тело, и его губы так нежно терзали мой рот, что хотелось расплакаться от отчаянного разочарования. Хотелось кричать в звериную пасть.

«Я же могла тебя полюбить, Рома, моглааааа».

И проснулась вся в слезах. Как не старалась заткнуть себе рот подушкой и не всхлипывать, в маленькой комнате и в гробовой тишине, царящей в доме, мои рыдания, казалось, сотрясают стены. Бина делала вид, что не слышит, а на утро не задала ни одного вопроса. Просто смотрела быстрыми взглядами и тут же отводила глаза.

Когда Кристина привела меня первый раз в столовую, то, прежде чем я вошла, услышала голоса женщин.

— Сучку эту к нам приведут. Займет место Алены, тварь шлюхастая.

— Видать, плохо сосала, раз ее из князей да в грязь, — засмеялась другая.

— Странно. Что не вышвырнул, как остальных своих. Ничего, мы ей устроим здесь ад. Чтоб не думала, что она лучше нас. Из-за нее с Аленой так. Гадина.

— Выживем сучку.

— Не выживите, говорят, хозяин ее из дома не отпускает. Приказал стеречь, как драгоценную.

— Дрянь!

Едва я вошла, шепот стих, и все уставились на меня с таким адским любопытством, от которого у меня вся кровь прилила к щекам. Все они прекрасно знали — кто я и в качестве кого приехала в этот дом. И во многих взглядах я прочла искреннее злорадство и какую-то неведомую мне ненависть, и лишь пару глаз смотрели на меня с сочувствием. Остальные отводили взгляды и кривили лица, отодвигаясь назад, когда я проходила мимо. Но мне было плевать, что именно они думают. Я была готова взяться за любую работу, только бы не ублажать Романа Огинского. Никто из девочек со мной не заговорил и рядом со мной никто не сел. Словно теперь я в опале, а значит, прокаженная. Меня устраивало и это. Я не искала подружек. Плевать, пусть ненавидят. Но чуть позже ко мне подсела темноволосая девушка с короткой стрижкой в круглых очках. Вита поставила поднос рядом с моим и с небольшого чайничка подлила мне кипяток.

— Они считают, что ты сдала Алену и Тима. Ты знаешь, что с ними сделал Монстр?

— Монстр?

— Наш хозяин, — она осмотрелась по сторонам и чуть наклонилась вперед, — их сутки гоняли собаками в заповеднике. Насколько мне известно, оба теперь в больнице с тяжелыми увечьями и круглой суммой в банке за молчание. Кристина сказала им, что это ты подставила их за то, что хотели помочь тебе сбежать. Теперь тебя все ненавидят и желают смерти. Да-да-да, девочка, этот дом только похож на дворец, на самом деле здесь гадюшник из самых ядовитых змей, и вся прислуга мечтает угодить Кристине, чтоб получить прибавку к жалованию и лишний выходной. Поэтому на тебя и настучат, и наговорят в любую секунду, а еще и подсидят. Держись от всех подальше. Завистливые сучки сожрут и не подавятся. Особенно Кристина и ее подружка жополизка Ясмина. Она на кухне работает.

Я застыла с вилкой в руке и смотрела в темные глаза Виты круглые и большие под прозрачными чуть дымчатыми стеклами. Если бы я знала, что все так жутко закончится для людей, которые захотели мне помочь, я бы никогда не позвонила Ларисе.

— Не знала? В этом доме царят средневековые порядки и нарушать их очень чревато. Но здесь и прекрасно платят. Но если б я знала, что это означает прислуживать самому дьяволу, я бы отказалась. Ты, главное, слушай, что тебе говорят и выполняй свою работу. Никто не тронет, если не выделяться и никуда не лезть. Хотя завтра приезжает Паучиха, и некоторые точно лишатся работы. Старая сука жестока и беспринципна. Каждый раз найдет за что уволить или унизить.

Она еще много болтала насчет порядков в доме, о матери Огинского и том, как отсюда вышвыривают провинившихся слуг. Пока к нашему столу не подошла полноватая пожилая женщина и не потрепала Виту по плечу.

— Хорош новенькую стращать. Не так страшен черт, как его малюют. Меня Людмила Афанасьевна зовут, но девочки кличут тетя Люда. Я занимаюсь учетом всего служебного инвентаря в усадьбе еще со времен, когда хозяин наш под стол пешком ходил. То есть, если что-то сломалось и надо починить, заменить, выдать, добавить — это ко мне. А Витку не слушай, она та еще сплетница. Делать ей больше нечего, вот и чешет своим помелом.