Ульяна Соболева - Отшельник

— Хочешь поехать со мной?

Какие-то мгновения на ее лице недоумение. Сомнение. А потом она быстро кивает, и я улыбаюсь. И в этот раз ее глаза широко распахиваются. Не знаю почему.

— Только наденешь то, что я скажу.

Кивает еще быстрее и тоже улыбается. Мать вашу! Мне кажется, я ослеп. А внутри меня что-то сильно вибрирует, болезненно и невыносимо сильно. Я еще никогда не чувствовал себя вот так. И я не знал этому названия.

Я буду знать позже… когда пойму, что она такая же, как все. Такая же лживая тварь, которой спустя столько лет удалось меня вывести на эмоции, окрутить. Как пацана, как доверчивого лоха. Такая же, как все они, пробирающиеся в мой дом и уверяющие в своей преданности ради каких-то благ, мечтающие при первой же возможности вонзить нож в спину и удрать.

Разодрать мне сердце в клочья и свалить на хрен. Но это будет позже… сначала она даст мне еще немного верить в то, чего никогда не было и не будет. И я… оооо, я впервые за гребаную тучу лет с таким упоением верил.

Я никогда не знал, что такое ревность. Это чувство было мне неведомо ровно до этой проклятой секунды. Я насмехался над ним. Оно меня веселило, и я любил издеваться над своими бывшими любовницами, когда они ревновали одна к другой, а я ради смеха затягивал обеих в свою постель и с упоением позволял им соревноваться, кто лучше мне отсосет или с кем я кончу раньше. Но обе прекрасно понимали, что после того, как это случится, они будут выставлены за дверь. Обычно с этим никогда не было проблем… кроме одного раза, когда игрушка решила нарушить правила игры и возомнила, что является чем-то большим лишь потому, что задержалась в моей постели на пару ночей дольше, чем все остальные.

«— Я думала, мы с тобой… я думала! Я не могу так!

— А зачем думать со мной, а девочка? Я все давно продумал за тебя. Сегодня была твоя последняя ночь в этом доме. Ты и так задержалась здесь дольше всех.

— Я не стану тебя ублажать еще с кем-то и делить не стану!

Черные глаза Аниты блестели от слез и от отчаяния, и я представлял, как из них покатятся слезы, когда я возьму ее в очаровательную круглую попку одним сильным толчком, пока моя вторая игрушка подразнит ее язычком.

Картинка взбудоражила настолько, что я облизал губы и ущипнул ее за задницу.

— Станешь! Еще как станешь!

Все было, как я сказал, под ее слезы и оргазмы. А потом она порезала вены. После того, как уехала из моего дома, а блондиночка с пухлыми губами осталась со мной еще на несколько дней. Лариса позвонила сказать мне о смерти игрушки. Я выразил искренние соболезнования и надавил на затылок ее подружки, проталкивая член поглубже. Тупая смерть, тупая девка, которая лишила себя жизни из-за члена, трахающего не только ее дырки. Бред!

Марк иногда ревновал свою жену, а мне было забавно смотреть, как покрывается пятнами его лицо и пальцы сжимаются в кулаки.

А теперь… теперь сжимались мои собственные до хруста, до треска всех суставов и боли в сжатой до крошева зубов челюсти. Мне захотелось убивать. Рвать голыми руками каждого, кто просто на нее смотрел, каждого, на кого смотрела она, а если еще улыбалась, меня вело так, что я дрожал от напряжения. На вечеринке, казалось, не было женщины красивее этой золотоволосой ведьмы в платье серебряного цвета с открытой спиной и разрезами по бокам. Оно обрисовало ее идеальное шикарное тело, как вторая металлическая кожа, и белый мех на плечах оттенял округлые плечи и ее волосы, завитые стилистом, который приехал на дом и возился с ней несколько часов.

Сейчас мне хотелось сдернуть скатерть со стола и накрыть ее с головой, чтоб ни один похотливый мудак не касался голых плеч, спины и стройных ног, мелькающих в разрезах, голодными взглядами. Я представлял, как выкалываю им глаза, и они стоят с пустыми глазницами вокруг нее и орут от боли, а она улыбается только мне. До ошизения красивая. Самая красивая из всех женщин, что когда-либо побывали в моей постели. Я видел, какими взглядами ее провожают мужчины, как исходят слюной на нее, и сатанел от той желчи, что наполняла меня изнутри. Представил, что кто-либо другой прикоснется к ней, и понимал, что убью. Лично. Голыми руками. Это наваждение, и от него надо избавляться… надо. Да. Позже… Я придумаю как. Пока что я хотел этим наваждением наслаждаться. В моей жизни никогда не случалось ничего подобного, и это было сродни жесточайшему наркотическому кайфу.

Я не мог говорить с партнерами о бизнесе, не мог сосредоточиться, потому что следил за ней глазами, потому что меня трясло, когда она отдалялась слишком далеко, и я не видел, что она делает. Оставил с партнерами Марка и сам продирался к ней сквозь толпу с бокалом шампанского. Увидел рядом какого-то ушлепка примерно ее возраста, и всего передернуло от черного густого марева ярости, которое начало растекаться внутри. Замер, не в силах отвести от нее взгляд с кровавыми потеками ревности и похоти. Глядя, как танцует и как плавно двигается. Малышка где-то научилась неплохо танцевать.

Смотрю, как развеваются локоны золота вокруг голых плеч и облепило ноги платье, как натягивается эластичная материя на ягодицах, когда она ими соблазнительно виляет в танце, и обнажается до бедра стройная нога в телесном чулке. От возбуждения и злости зашкалил адреналин с такой силой, что я шумно втянул воздух.

— Охренеть, какая красавица. Где взял?

Голос Шумилова раздался где-то возле уха.

— Где взял, уже не дают.

Прищурившись, процедил я, не сводя взгляда с танцующей Нади.

— Когда наиграешься, поделишься игрушкой?

Резко повернул голову и встретился с масляными глазками короля игорного бизнеса Леньки Шума.

— Когда наиграюсь, сломаю, чтоб никто играть не смог. Не люблю свое отдавать.

Брови Лени взлетели вверх.

— Даже так? Я б тоже запал… породистая, какое тело сочное, идеальное. Наверное, если увидеть его без одежды, ослепнуть можно от этой красоты.

— Можно. Бойся своих желаний, Леня.

Похотливая улыбка стёрлась с его губ, он вдруг понял, что я не шучу, и растворился в толпе, а я двинулся к ней. Надя тут же перестала танцевать, завидев меня. А молокосос, отплясывающий рядом, дал задний ход, едва я кивком показал ему свалить на хрен. Подошел ближе и протянул бокал.

— Я не пью спиртное.

— Сегодня пьешь. Я так хочу. Пей.

Но она вдруг отняла у меня оба бокала и поставила официанту на поднос. А сама взяла стакан с соком и выдернула соломинку из другого стакана. Я все еще дрожал от напряжения, не мог успокоиться. Укачивал внутреннего дьявола, обещая скормить ему кого-то другого и в другой раз.

Я пока не мог понять, меня злит ее поведение или… или мне до одури нравится ее смелость со мной. Дерзкая. Наглая. Но такая непредсказуемая, что мне интересно до огненных искр под кожей. Хочется сожрать и в то же время страшно тронуть, чтоб не испортить.

— Я хочу яблочный сок… пить с тобой вместе. Ты когда-нибудь пил с кем-то вместе из одного бокала? Кто первый допьет — исполнит желание.

Я нахмурился, а она протянула мне бокал и закусила соломинку маленькими белыми зубами, глядя мне в глаза своими синими обрывками весеннего неба. Оно меняло времена года в зависимости от ее настроения… и весенним оно сейчас было впервые. Я обхватил вторую соломинку, и Надя что есть силы потянула сок в себя. А я не смог удержаться, потянул вместе с ней. Потом она хохотала, когда сок кончился. И, я как растерянный болван, смотрел на ямочку на ее щеке, не мог поверить — она смеется со мной. Для меня.

— Я выиграла. Я загадываю желание.

— И как же ты выиграла, если мы пили из одного бокала?

— Я тебя обманула. Я просто хотела загадать желание.

Облизала губы, а я смотрю на ее рот, и меня ведет от влажного блеска на нижней губе, хочется ее прикусить и провести по ней языком.

— Загадывай, — хрипло, зарываясь пятерней в ее волосы на затылке и придвигая ее к себе, и по хер, что там щелкают скрытые камеры у папарацци, затерявшихся в толпе.

— Поцелуй меня.

И тут же сама прижалась губами к моим губам, а потом отпрянула.

— У тебя теперь яблочные губы, Рома…

— Какие? — рассеянно спросил я.

— Яблочные.

Привлек ее к себе за талию рывком, и улыбка мгновенно пропала с ее лица.

— Ты меня специально дразнишь? Ты ведь понимаешь, малышка, что это флирт, или ты настолько глупая, что суешь руку в пасть зверю?

— Нет.

— Что нет? Не глупая или не понимаешь?

— Я не флиртую. Мне просто было хорошо сейчас.

Сама не поняла, как ударила. Я даже почувствовал, как дыхание перехватило. Идиот. Бл*дь. Какой же я идиот!

— Потанцуй со мной, Рома.

Она повторяла мое имя теперь так часто, что мне то хотелось запретить ей, то заставить говорить снова и снова. Играла какая-то медленная музыка, и я невольно притянул ее к себе, зная, что на нас уже давно смотрят все эти дебилы, которые вдруг увидели что-то охрененно личное. Я так и представлял себе, как они пялятся на нас, открыв рты, и мне было насрать на них. Потому что хорошо было мне! Мать вашу… мне было так хорошо. Я впервые ощутил, как колотится мое сердце. Сильно. Гулко, как сумасшедшее. И не от того, что хочу ее трахать (а я хочу так, что все тело разламывает на части), а от того, что ее глаза так близко, и я падаю вниз камнем. Мне дух захватывает с такой силой, что я сжимаю ее пальцы своими и вдруг… впервые испугался разбиться один. Даже если от нее останется кровавое месиво, гореть в дьявольском пекле буду только я.

— Шрам у тебя на виске… это авария?

Нахмурился снова, не понимая, что именно она спрашивает, я словно вынырнул из ослепительного аквамаринового космоса. Тронула пальцами шрам, и я невольно дернул головой и тут же выматерился про себя, потому что она одернула руку. А мне… а страшному зверю, оказывается-таки, хотелось, чтоб его погладили.