Ульяна Соболева - Отшельник

Набрала номер мамы, но ее сотовый оказался выключенным. Пока набирала, Огинский присел на корточки и, приподняв плед, взял в руки мои ступни. Я втянула в себя воздух, набирая повторно номер и боясь сделать что-то не так, чтобы он не отобрал у меня телефон. А он потер мои пальцы и сжал руками, словно согревая.

В сотовом снова сработал автоответчик, и по икрам вверх от его пальцев потянулись маленькие огненные искры. Потому что его руки ласкали, массировали, гладили, разгоняя кровь в замерзших ногах, пока он смотрел мне в глаза, и в расплавленной патоке точками поблескивал зарождающийся огонь. Отшвырнуть его руки не хотелось. Мне было приятно и тепло. И мозг прорезала догадка, что это он перенес меня на диван и укрыл пледом. А потом? Он что — сидел в своем кресле и смотрел на меня? От этой мысли стало очень неуютно.

— Мама не отвечает… я могу позвонить ее подруге?

Кивнул и сжал мои щиколотки, а потом тихо и хрипло сказал.

— Завтра во всех комнатах этого дома будут ковры, раз ты так не любишь обувь.

И я не знаю, что меня ошарашило больше — его слова или голос тети Аллы в трубке.

— Алло. Здравствуйте, тетя Алла. Это Надя. Я не могу дозвониться маме.

— Надяяя, о боже! Ты где пропала, моя хорошая? Мама извелась вся! Мы уже заявление в полицию подавать хотим.

Я перевела взгляд на Огинского.

— У меня все хорошо, я работаю. Здесь очень плохая связь и звонить получается редко. Вот сейчас я ей не дозвонилась. Как Митя?

— Митя хорошо! Операция прошла успешно, и у него прекрасные прогнозы. Наденька, ты представляешь — у Мити появился спонсор. Мы не знаем — кто это. Но этот святой человек оплатил все расходы и по проживанию, и по питанию. Абсолютно все. У Мити самые лучшие врачи и лучшее оборудование. Потом Митю отправят на реабилитацию. Твоя мама говорит, что, если бы не мысли о том, где ты и как ты, она бы с ума сошла от счастья. Они, видно, на процедуры пошли. Ты позвони ей потом, как сможешь. Она все расскажет.

Я смотрела на Огинского, а он на меня. Я не знаю, было ли ему слышно, что говорит тетя Алла, но это и не важно. Во мне проснулось совершенно странное чувство, и я пока не могла дать ему определения. Когда я отключила звонок, то лишь смогла тихо выдавить из себя:

— Спасибо. За Митю.

Он вдруг резко встал во весь рост и забрал у меня сотовый.

- “Спасибо” слишком дешево стоит, Надя. И не представляет из себя никакой ценности, как и любые слова. Переодевайся. Мы едем гулять в город.

И чувство благодарности тут же испарилось, а вместо него появилось понимание, что за все, что Огинский сделал для моего брата, мне придется платить, и он возьмет с меня двойную цену. Такие, как этот, никогда не продешевят. Хотела сказать это вслух, но прикусила язык. Вспоминая слова Ларисы. Ничего. Если она не врет, то я вырвусь отсюда… потом, когда Митя с мамой приедут домой. А пока надо играть. Пусть я не умею, но да, я умная девочка, я научусь.

Он повез меня в город в этот раз без водителя. Сел за руль сам. Это было более странно, чем все, что происходило до сегодняшнего дня. Нет, я не могла сказать, что он изменился, и вряд ли кто-то и когда-то смог бы это сказать об Огинском. Изменилось его отношение. И это пугало сильнее, чем его грубая жестокость и вечный сарказм. Ведь за них так легко ненавидеть и держать оборону, а то, что происходило сейчас, обезоруживало. Мою комнату не запирали и за мной по пятам не ходил Истукан. Огинский молчал. Включил музыку и вдавил педаль газа, приподняв верх машины. На улице было тепло по сравнению со всеми другими днями, и солнце приятно щекотало лицо. Я бросала на него мимолетные взгляды и тут же отводила глаза, а потом смотрела снова и снова. Он был красив какой-то непривычной глазу красотой. Не общепризнанной и слащавой. А до невероятности мужественной, и в то же время все в нем было до идеальности шикарным. Начиная с запаха и заканчивая аккуратно подстриженными ногтями на красивых руках, лежащих на руле. Сила и аристократизм. Пальцы длинные, а по запястью змеятся выпуклые жгуты вен. И часы поблескивают платиновыми стрелками на солнце. И вдруг подумалось о том, что этими руками он ласкал меня. Так ласкал, что я кричала от наслаждения, проклиная и себя, и его. Щеки мгновенно вспыхнули, и я перевела взгляд на его профиль, на резко очерченные скулы с аккуратной очень короткой щетиной и на губы… его губы. Верхняя выпуклая и чуть полнее нижней. Они тоже красивые, его губы. Невольно провела языком по своим. Во что бы этот мужчина не оделся, он во всем выглядел стильно и вызывающе сексуально, при этом все равно отшвыривал меня от себя воспоминаниями о том, кто я для него, и о том, что он насильно держит меня в своем доме. Но мгновениями проскальзывали хищные движения головы, и мышцы под одеждой напрягались так, что я это видела даже под слоем одежды.

— Куда мы едем? — наконец-то отважилась спросить.

— В город. Выберем тебе платье на вечерний прием и погуляем. Ты ведь никогда не гуляла по городу?

Повернулся ко мне, и солнце отразило миллиарды демонов в его светло-медовых глазах. Я так и не определилась, какого они цвета. В уголках морщинки и губы изогнуты в улыбке. Иной. Не омерзительно циничной. А в омерзительно ослепительной. Уж лучше бы он скалился, как обычно. В голову вдруг пришла мысль, что он должен очень сильно нравиться женщинам. Этот дьявол. И он нравится. Они ведь не знают, какое он чудовище. Хотя этого пока не знала даже я. И именно сейчас его поведение заставляло начать верить, что, возможно, мои первые впечатления были неверными. И именно здесь и начиналась моя самая огромная ошибка. Позволять себе думать, что он лучше, чем есть на самом деле.

— Не гуляла. Лариса обещала повозить и… и не успела.

Бросил на меня быстрый взгляд и снова на дорогу, прибавляя скорость.

— Умеешь водить машину?

— Нет, конечно.

Даже усмехнулась. Машину. С ума сойти. У меня и велосипеда не было. Только трехколесный в детстве.

— А хотела бы?

— Наверное… да.

Вскрикнула, когда мы резко тормознули на обочине, и он вышел из автомобиля, обошел машину и открыл мою дверцу, протянув мне руку. Я судорожно сглотнула, глядя ему в лицо и на то, как ветер треплет его черные густые волосы, ломая аккуратность и идеальность.

— Садись за руль.

— Нееет, — резко мотнула головой.

— Почему? — искренне удивленно.

— Я же… я же не умею.

— Ну и что. Я научу.

Глаза горят очень ярко и обжигающе, заражая каким-то безумием. В нем оно искрилось и потрескивало статикой в воздухе. Казалось, я могу его потрогать руками. Сумасшедшее обаяние. Ему невозможно не поддаться, при этом все еще испытывая дикую неприязнь где-то вдалеке отголосками, но ее заглушает музыка и вибрирующий рядом с ним воздух соблазном на риск.

— Ну же. Давай.

Решительно вложила руку в его ладонь, и он сжал мои пальцы. Прикосновение опалило кожу, хотелось вырвать руку и в то же время хотелось чувствовать этот кипяток. Контрастом по моим холодным пальцам. Я села за руль и выдохнула, кусая губы и распахивая широко глаза.

— Вау. Как это… как это странно.

— Управлять чем-то мощнее и опаснее тебя всегда странно.

Глаза в глаза. Невыносимые. Звериные. И страшно, и дух захватывает. И “вау” уже звучит где-то внутри. Положил мои руки на руль и наклонился вниз, поставил ногу на педаль.

— Левая нога отдыхает. Правая жмет на газ и тормоз.

Пальцы гладят лодыжку, а сам смотрит снизу вверх мне в глаза.

— Справа газ. Слева тормоз.

— Я не смогу, — вцепилась в руль.

— Сможешь. Тебе понравится управлять зверем под тобой. Я тебе обещаю. Ощущение власти не может не возбуждать.

Какой же у него невыносимый голос, особенно когда становится чуть ниже и с хриплыми нотками. Почему-то от сказанного сейчас щеки вспыхнули еще сильнее. Казалось, он говорил совсем не о машине. Дьявол. Самый настоящий.

Захлопнул дверцу с моей стороны и сел рядом. Провернул ключ в зажигании. Нагнулся, поставил мою ногу на педаль.

— Жми до упора.

Дернул ручку посередине.

— Ну что? Погнали?

— Нннннет. Мне страшно.

— Со мной? Со мной не может быть страшно. Ведь ты боишься именно меня, верно? Что может быть ужаснее чудовища рядом с тобой?

Ухмыльнулся. Но взгляд улыбка не тронула, они вдруг укололи, а не опалили. И мне захотелось показать ему, что не боюсь. Я надавила на педаль газа, видимо, слишком сильно, и машину бросило вперед. Огинский схватился за руль, выруливая на трассу.

— Тшшш. Все плавно. Никакой резкости. Сначала разогрей ее. Разгони. Нежно. Дааа.

Мы выехали на дорогу, и я тихо запищала, у меня дух захватило.

— Сильнее. Жми.

Надавила сильнее — машина плавно увеличила скорость. Дух захватило так, что я вскрикнула.

— Вауууу, я еду. Она едет!

Я усмехнулась, вцепившись в руль и дурея от ощущения… да, от ощущения власти над железным монстром, который послушно шел вперед. Огинский держал руль рядом с моей рукой. Мимолетный взгляд на сильное запястье — какие же красивые у него руки.

— Почувствуй. Если нажмешь сильнее, разобьешься насмерть. Чувствуй силу нажатия. Поиграй.

Его горячее дыхание щекочет шею. И мне нравится, как адреналин шкалит в венах, как орет музыка и ревет подо мной машина.

— Ааааа, я лечу, — засмеялась и вдруг увидела, как напряглись его пальцы на руле.

— Твой смех — это самое охренительное, что я слышал за последние годы.

Мне никто никогда такого не говорил, сердце забилось сильнее. Куда-то исчезли мысли о том, как сильно я его ненавижу. Словно за пределами его жуткого дома все изменилось. Словно вообще все могло быть иначе с ним. И я вдруг поняла, что даже это зависит от него. Каждая моя эмоция. Он ими управляет.