– Я очень-очень рада, что ты пришла. Ты понимаешь, в какой я ситуации?! Саша мне не верит, держит в подвешенном состоянии, постоянно звонит, заваливает глупыми вопросами…

– Глупыми?? Может мне не стоит начинать разговор? У меня тоже только дурацкие вопросы. Ты хоть на минуточку догадываешься, что все больше, чем просто неожиданность?

Лариса перестала улыбаться и закрыла рот рукой, как будто испугалась, что наговорила лишнего.

– Почему ничего не рассказывала о своей «любови»? И я тоже глупая, по-твоему? Может на себя стоит посмотреть для начала? Из всех твоих поступков и авантюр – этот самый идиотский.

– Ната, это не поступок и не авантюра. Это моя жизнь…

– Ты в бреду? Жить с женщиной? Тебе уже тридцать пять, а ты все еще в игрушки играешь.

Лариса резко вскинула голову: – Это – не игрушки! Это, действительно, моя жизнь. Я люблю Элю, она любит меня. Мы хотим быть семьей, жить вместе, встречать друг друга с работы, путешествовать, заниматься любовью и воспитывать детей. И мы это делаем. Мы – нормальная семья, почему ты называешь это идиотизмом?

– Потому что так неправильно, Ларис, против природы, разве не понимаешь? Все устроено по-другому. Ты – женщина, тебе нужен мужчина.

– Не тот ли, который меня в поезде изнасиловал, только за то, что я слишком приветливо улыбалась и кормила его яблоками? – Лариса выкрикнула Наташе в лицо.

Старая мерзкая история. Однажды, несколько лет назад, Лариса ездила в командировку в Москву. Пришла после поездки вечером домой к Наташе тихая, вся мягкая, как тряпочка, и осталась ночевать. До рассвета горько проревели, обнявшись.

На обратном пути Лариса ехала в купе с симпатичным и обходительным, как показалось в первые часы общения, мужчиной, чуть старше ее возрастом. Тоже командировочный, ездил опыт перенимать, метростроевец. В полупустом будничном вагоне никто не мешал разговаривать в коридоре у раскрытого окна, курить в тамбуре. Она угощала яблоками, он – армянским коньяком, историями про работу, семью, взрослого сына. Совершенно неожиданно, когда стали ложиться спать, закрыл купе и стал настойчиво обнимать Ларису. Сначала попробовала перевести в шутку, потом отчаянно отбивалась, пыталась орать, но он стал бить. Кулаком в живот. Дыхание перехватило от боли и страха.

Изнасилование состоялось вперемешку с душными признаниями: «Какая классная телочка». Проводница даже слушать не стала: «Твои проблемы! Мне менты в вагоне не нужны! Видела, как ворковали. Сама юбку задирала, так и скажу».

Всю оставшуюся ночь Лариса боялась зайти в купе. Тряслась от нервного озноба на откидном стуле в коридоре вагона. А он – спал! Утром даже попытался поцеловать. Крепко схватив за шею, продышал в ухо: «Пока, девочка, ты – супер».

Никому ничего не сказала. Стыдно, грязно, больно. Только Наташе смогла рассказать. Она же и нашла психолога. На восстановление практически из руин ушли зима и весна.

– Но это же не единственный мужик в твоей жизни. Почему сразу плохое вспоминаешь?

– А ты не знала, что с того момента до Эли я ни разу ни с кем не переспала? – Лариса стала говорить тише, но голос дрожал как струна. – Я придумывала все романы, лишь бы тебя и других не пугать.

– Неужели из-за того случая ты так изменилась?

– Я не менялась, Наташ, в том-то и дело. Какая есть, и ничего не сделаешь. Помнишь, на пятом курсе после зимней сессии мы ездили в дом отдыха? Вот там я слишком много выпила и ушла на ночевку в комнату к девчонке. Не скажу к кому, ты ее тоже знаешь, училась с нами. Она первая начала меня целовать. Я так испугалась, что протрезвела. Но мне понравилось! Мы всю ночь не спали, разговаривали и занимались любовью. Настоящей любовью, а не сексом…

Каждое слово, будто острыми иголками прикалывало к дивану, голова начала болеть, воздуха не хватало. Ларису как прорвало:

– Это было как волшебство! С мужиками я себя тоже неплохо чувствовала, но всегда ту ночь вспоминала как лучшую в жизни. Психолог помогла, объяснила, что ничего страшного нет. Я просто свою сущность не знала. Этот кобель в поезде дал урок, что надо уметь слушать себя и видеть со стороны. Поступила с ним как любая бабенка, которая знает о предстоящем случайном сексе и соблазняет целенаправленно. Хотя искренне верила, мы будем просто общаться и все! А все потому, что подсознательно в мужиках вижу только друзей, а сплю с ними, потому что все женщины так делают!

Эльвира зашла в комнату и села сзади Лоры, уткнувшись подбородком в плечо.

– Нат, ты посмотри, разве она – не чудо? – Лариса улыбнулась и начала ерошить Эльвире волосы.

– Это «чудо» мне чуть голову не отгрызло, пока я тебя ждала.

– А чему удивляешься? Ты же, так сказать, нормальная, значит потенциальный гомофоб. Что хорошего можно ожидать?

Поводов подумать на досуге стало еще больше. Вопрос нормальности во все времена образовывал группировки «по интересам». Исход противостояния – или война, или пакт о ненападении. Существование в разных системах координат не рождает конструктивного диалога. Он возможен только в том случае, когда удается выпасть из «партии». Когда начинаешь думать головой, принимая жизнь и живущих вокруг такими, какие они есть. Бороться стоит только «за»: за справедливость, за жизнь, за успех, за близкого человека, а не «против»: убеждений, точки зрения, против друзей…

Где-то в другой реальности в конце коридора дзынькнул чайник, объявляя перерыв. Пошли пить кофе на кухню. Как боксеры, разойдясь в разные углы ринга, каждая набиралась сил перед следующим раундом.

Глядя на то, как Эльвира и Лариса смотрят друг на друга, как общаются, совершенно очевидно, что они действительно счастливы. По-настоящему. Но Наташу все равно корежило изнутри. Хотя Лорик старалась, как могла: веселила, рассказала забавную историю из веселых трудовых будней. Она сразу после института ушла работать менеджером по продажам, продавала рекламу на телевидении и радио, дослужилась до продюсера развлекательных программ. Творческая среда богата на казусы. Наверное, история и впрямь должна веселить, но Наташа даже не поняла в чем суть. На «автомате» вежливо удивлялась, где положено, вставила «ух ты» и «ну надо же». В промежутках между актами вежливости, лихорадочно соображала, что дальше… На тему однополой любви эти две новоиспеченные «жены» разговаривали совершенно свободно, а у нее только корявые шутки приходили на ум. Хорошо, что язык удавалось держать за зубами и улыбаться.

Эльвира нашла предлог: вспомнила, надо срочно кому-то позвонить, и оставила их одних. Повисло то самое молчание, которое называют неловким. Лариса жалобно посмотрела Наташе в глаза:

– Зачем ты меня мучаешь? А?

– Я? Как? – искреннее удивление даже не пришлось изображать.

– Ты все время поджимаешь губы и шарахаешься от нас, как от чесоточных. Боишься, что заденем случайно? Ты не переживай, любовь к женщинам не заразна. – Лариса помолчала. – Вот любовь к себе – этим, пожалуй, можно заразиться. Я слишком долго жила будущим, постоянно разыскивая в прошлом предзнаменования, что скоро будет лучше. Вопрос знатокам: а жила ли я? Где в это время пропадало мое настоящее? Я, то рылась в прошлом, анализируя обиды, неудачи, поступки, чтобы «больше так не делать», то рисовала в мечтах, как хорошо буду скоро жить. Все ждала, еще чуть-чуть и будет лучше! Конечно же, будущее прекрасно, надо только потерпеть и не суетиться понапрасну.

Наташа отвернулась и стала разглядывать кухонный гарнитур: непривычное, но очень красивое сочетание фиолетовых и салатовых панелей и молочно-белого кафеля, а в центре кухонного фартука фотография киви в разрезе. На что угодно готова смотреть, только бы не на то, как Лора аккуратно снимает слезинки со щек пальцами и растирает в ладошках. Кажется всего лишь второй или третий раз в жизни видела подругу плачущей. Всегда стойкий оловянный солдатик в сложных ситуациях, когда зашла речь о настоящей любви, стала беззащитной, как ребенок.

Лора всхлипнула, голос задрожал еще сильнее:

– А в результате столько лет просто ничего не делала. Как так говорят, дураки учатся на своих ошибках, а умные – на чужих? Все наблюдала за теми, кто ошибается, хихикала про себя, мол, какая умница, сижу тихо, а несчастные бьются с ветряными мельницами. Слушай, а тебе не страшно? Ведь ты тоже столько лет коту под хвост!

Наташа, поперхнулась, удивленно посмотрела на Ларису. Неужели она считает, что есть в этой проблеме общее для них обеих?

– Лорик, успокойся, все не так страшно, пройдет.

– Ага, давай-давай, сиди в раковине, улитка мягкотелая. Я хоть немного дергаюсь, ты вообще игнорируешь сам факт наличия жизни!

Лариса решительно вытерла слезы и встала из-за стола и вышла из кухни, оставив Наташу в замешательстве. Многоточие в конце разговора повисло огромными жирными точками. Все, чтобы Наташа сейчас не сказала, будет неправильным, но и кроме оправданий ничего на ум не приходило.

Из глубины квартиры послышались неразборчивые голоса. Лариса что-то с возмущением говорила, низкий голос Эльвиры успокаивал. Наташа начала подумывать, что пора бы и покинуть этот «гостеприимный» дом. Вот наглядная иллюстрация афоризму «в чужой монастырь со своим уставом не лезь», в итоге страдают обе стороны. В поисках истины приходится наталкиваться на острые противоречия, так и не находя более-менее подходящего варианта для всех. Допила остывший кофе и только собралась встать и уйти по-английски, как в дверном проеме появилась Эльвира.

– Лора очень переживает, что Вы так и не можете признать ее право принимать решения самостоятельно.

Серьезный тон и глубокие бархатистые интонации никак не увязывались с худенькой девчушкой в огромном джинсовом комбинезоне, стоящей перед Наташей. Совершенно не понятно, сколько ей лет, могло быть и двадцать, и тридцать. Есть такой тип женщин, которые очень долго остаются в одной поре, озадачивая всех: юный вид не вяжется с серьезными суждениями. Эльвира присела на краешек табуретки перед Наташей: