– Все, попалась. Только попробуй разрушить мою репутацию и сказать Лере, что не женаты! Я тогда в твоем институте расскажу, что тайком вышла замуж за меня.

С широко расставленными руками, покачивая бедрами в стиле «капоэйра», наступал: – Теперь так просто не отделаешься!

– Саша, ты дурак?! Зачем тебе это надо? – Наташа держала сумку перед собой, чтобы хоть как-то защититься.

– Объясню! Лера понравилась. Думаю, тебе тоже. Не хочу, чтобы думала про меня как про неудачника, живущего с мамой в тридцать семь лет. Если разболтаешь – я предупредил! – Он все-таки приобнял и мягко вытолкнул из комнаты. Посиди на кухне. Хоть и женаты уже как пять минут, я еще не готов при тебе переодеваться. – Давай, поедем, поужинаем где-нибудь. А потом отвезу, так и быть, домой.

Как только Наташа оказалась в коридоре, то четко понять, что будет делать. Уже «посидела на кухне». Воздух рядом с Сашей становится с каждой минутой все более разреженным. Как на большой высоте – чем дальше, тем выше они забираются в их непонятных отношениях. Ни минуты больше выдержать не сможет, задохнется.

Быстро и бесшумно надела туфли, схватила плащ и выскочила из квартиры.

Одеваясь на ходу, бегом вниз по лестнице с шестого этажа, услышала, как где-то наверху открылась дверь. Испугавшись, что Саша сейчас побежит следом, ускорилась и подвернула ногу. Хромая, ругая себя, на чем свет стоит за идею надеть новые туфли на каблуках только потому, что «великолепно подходят к коричневой кофточке», выскочила из подъезда. Как затравленный зверь, обернулась: так и есть, стоит на балконе, скрестил руки на груди. «Вот какой же мега-дурой выгляжу в его глазах», мелькнула правдивая мыслишка, но паника опять затмила разум и погнала в быстром темпе Наташу дальше.

Только в метро, до которого дошла, не заметив, как пролетело полчаса, начала успокаиваться. Но ненадолго: страх, что Саша может заявиться к ней домой для выяснения отношений, – и будет прав, – выгнал Наташу из подземки на Невский. Пройтись, оттянуть время и попытаться среди прохожих наконец-то вернуться в себя.

Гоголь ошибался, написав: «Все, что вы ни встретите на Невском проспекте, все исполнено приличия». Наташа, только лишь на первый взгляд, выглядела прилично: молодая женщина интеллигентного вида, добротный бежевый френч с серебряными пуговицами, каблук средней высоты, аккуратная прическа. Диссонанс вносили безвольно опущенные плечи, невидящие глаза, нетвердая походка. Наверное, так выглядят сумасшедшие или потенциальные самоубийцы.

Или растерянные молодые женщины, внезапно переставшие себя понимать…

Социальные сети пестрят утверждениями типа «»жизнь начинается там, где заканчивается зона комфорта». Может для молодежи и хорошо звучит, у них каждый божий день – выход из этой зоны, потому что нет четкого представления вообще о том, что такое жизнь. Юность: прогулки по ночам, новая книга Пелевина, ремонты до утра у иногородних сокурсников в «общаге», первая «Студенческая весна», первая рюмка водки и утренние клятвы «чтобы еще раз… да никогда!». Все является жизнью, новым опытом, подстегивающим искать дальше острых ощущений, а не выходом за какие-то рамки.

Наташа чувствовала, еще две недели назад привычный ход-тихоход дней просто рушится как карточный домик. Все, что сейчас осталось – колосс на глиняных ногах. Успешный преподаватель, сильный лингвист, а по факту – одинокая женщина с тщательно закрашенной сединой, и лучшая подруга не доверяет личную жизнь. Ученых мозгов не хватило правильно подобрать слова, для мужчины, который на расстоянии вытянутой руки просит о помощи.

До сих пор Наташина ладонь чувствовала сильные мышцы Сашиного плеча, как вообще осмелилась дотронуться? Опять фантомные боли? Вся жизнь – фантом, существующий лишь в скудных воспоминаниях. Если новые люди выводят на новые дороги, сколько таких дорог прошла за последние десять лет? Пожалуй только одну и старую: от порога квартиры до дивана… А дальше?

Саша и Лариса преподнесли бесценный подарок – разрушили привычный мир, тем самым впустив свежий воздух за тяжелые шторы стереотипов, но разве оценила? Нет! Проще убежать, зажмурить глаза, воткнуть голову в асфальт, только не открываться навстречу переменам. Сколько раз всякие люди говорили, какая Наташа хорошая, умная, красивая, но заклинания не работают: просыпается утром в одиночестве, и яблочный пай, испеченный по рецепту Марины Цветаевой, уносит на работу, потому что дома накормить некого… Врут все? Или говорят то, что хочет слышать? А на самом деле? Да ничего. Ничего о ней подумать нельзя существенного. Прозрачная, как целлофановый пакет. Все, что в нем лежит, выставлено на всеобщее обозрение. И, судя по тому, что до сих пор там пребывает, на фиг никому не нужно. Кроме Саши. Не говорит никаких «заклинаний». Просто берет: внимание, поддержку, участие. «Пройди по квартире, посмотри, что еще надо сделать…», просит Наташу быть женщиной. А она? Испугалась, незнакомый человек смог подумать, что они женаты?! Ай-яй-яй, как страшно!

Наташа остановилась. Обелиск возвышался над Площадью Восстания как камень на распутье перед богатырем. Еще чуть-чуть и появятся высеченные огнем надписи «Направо пойдешь…, налево…, а прямо, то…», осталось только разобрать, что ждет за поворотом, и принять решение. Но, она – не богатырь и спасительных советов, предупреждающих о возможных потерях нет. За спиной двери станции метро манили как Сирены: сделай шаг, нырни домой, в привычную норку, легко и просто так, без побед, без поражений.

Четко сформировалась мысль: самое важная и невозвратная потеря – доверие Саши. Наташа совершенно неожиданно для себя присела корточки, прислонившись спиной к колонне здания станции, и стала судорожно, промахиваясь мимо кнопок, набирать Сашин номер. Прохожие косились, боясь посмотреть открыто. Абсолютно все равно, что думают. Главное сейчас – гудки, которые не спешат заканчиваться, а когда перестали бить набатом, – тишина:

– Алло, Саш, ты меня слышишь? Алло? Ты тут?

– Я у себя дома, а ты – там.

Шум машин и гул голосов, как цензура, выпалывали эмоции из голоса. Просто слова, но почему-то съеживается кожа на голове от холода, которым от них веет:

– Саша, прости меня. Я больше не буду так. – Первое, что пришло на ум.

– Как так?

– Ну так… сбегать… Я испугалась, понимаешь?

– Не понимаю, понимаешь?

– Я понимаю, что не понимаешь, – Похоже на какую-то шараду, разгадать бы. – Но больше так не буду…

– Наташ, ты вообще где?

– На Невском, не важно, послушай меня, ты слушаешь?

– Слушаю. Не понимаю. Ты на английском говоришь, что ли или на суахили?

– Я сбежала, Саш не от тебя, а от себя.

Публичность места, как покаянный перекресток у Достоевского, вдруг позволила говорить то, что до этого тщательно пряталось под тяжелое сукно запретов. – Мне непонятно почему мы вместе. Я боюсь даже подумать о том, а так легко ты говоришь…

Попытки формулировать разбивались о тишину на конце телефонного мира:

– Но обещаю, буду стараться. Я перестану бояться. Не сразу. Дай время понять и привыкнуть.

– Для начала перестань бегать! – Даже сквозь шум улицы поняла, что кричит в трубку. – Ты по дороге своими колючками рвешь в клочья все живое вокруг! Ты – слон в посудной лавке, думаешь о себе, до посуды по хер!

Наташе казалось, что в голове светлеет:

– Саша, подожди, поняла! Я законченная эгоистка, правда? Алло… ты слышишь? Алло!

Быстро посмотрела на экран телефона, нет, не отключился. Молчит.

– Саш… Прости меня…

– Иди домой, уже поздно. До понедельника.

– Алло!

Наташа еще минуту сидела с телефоном, крепко прижатым к уху, хотя с ней уже остались только чужие люди. Девчушка с огромными наушниками наклонилась над Наташей и подергала за плечо:

– Тетенька, Вам плохо?

– Нет, тетеньке, кажется, намного лучше, – Сказала, вставая. В глазах от долгого сидения на корточках потемнело, тонкие, такие же, как новые ощущения внутри Наташи, руки крепко поддержали. – Спасибо. Я дальше сама.

Вот сейчас не страшно заходить в метро, как несколько минут назад. И камень на распутье не нужен, потому что уже пришла.

В себя.

– 8 –

На кафедре Игнатьевна вновь встретила Наташу с букетом из желто-рыжих кленовых листьев. Три вечера секса на диване-книжке с неизменным: «Будь осторожнее через дорогу» и три прогулки, естественно по количеству секса, и на утро – кленовые листья. Вот такой незамысловатый гербарий:

– Натали, может ему денег дать на приличные цветы? Утомляет однообразием.

– Согласна, Нонна Игнатьевна, такая романтика начинает надоедать.

– Декаданс, а не любовь. Он вообще верит в ваши отношения? – Игнатьевна, крепко зажав листья в пухленьком кулачке, брезгливо держала «букет» подальше от себя. – Ты что сделала с предыдущими?

– Выкинула, – Вздохнула Наташа и, без капли сожаления, проследила путь подарка до мусорной корзины. – Спасибо.

Всего две недели, а ощущение цепкого репья, запутавшегося в пряди волос, – по нарастающей. Благодаря Борису, Наташа обнаружила потрясающую способность быть «свободными ушами» для непризнанного гения. Сама виновата – пошла по принципу «стерпится – слюбится». Может и слюбилось бы, если не Саша. Как полярник весной: льдина между ног раскололась и разъезжается, а в какой стороне земля – непонятно. Борис – «на север», Саша – «зеленый». Вот и выбери…

Рано или поздно каждый из нас остается единственным взрослым, принимающим решения в жизни. И спросить не у кого: мама и папа сменили место жительства с земли на небо. Когда уходят бабушка или дедушка –горько и обидно. Кажется, недавно играли с тобой, конфеты приносили, курточку потеплее застегивали, теперь их нет. Просто нет. А когда умирают родители, сначала плачешь, как маленькая, навзрыд, а потом что-то каменеет внутри. Нет, не сердце, тот самый «внутренний стержень». Свет становится ярче, ветер холоднее и звуки резче: впереди больше никого, ты одна на передовой. В укрытие или в атаку – решаешь сама, и о последствиях тоже узнаешь первой. Звонок будильника означает, что точно пора вставать, и теплое одеяло не взлетит вверх с неизменным вопросом: «Ну как ты не боишься проспать?», а на кухне не шкворчит яичница. Мама не встала первой.