Над рекой плыл туман. Утро стояло тихое, но вскоре туман стал медленно подниматься; белые клочья таяли и терялись в сером небе. Ветер промчался над Енисеем, взметая белые гребни волн. Гневно билась могучая река, билась и тяжело дышала, нанизывая на берега желтые комья пены.

Стоило им вступить на плот и оттолкнуться от берега, как река подхватила их и понесла, не позволяя прийти в себя, сообразить, что делать с гребями – тяжелыми и неуклюжими, как совладать с потоком, который так и норовил развернуть плот поперек течения.

Они мигом промокли насквозь, ледяной ветер пробирал до костей, а руки замерзли так, что с трудом удерживали весла. Ко всем неприятностям добавилось плывшее по реке «сало», и плот мигом обледенел, стал еще более неуклюжим и плохо управляемым.

Берега все теснее сжимали Енисей. Река пенилась и с шумом билась об отвесные скалы. Мирон и Никишка гребли изо всех сил, то и дело бросая взгляды по сторонам и на курившуюся низким туманом поверхность воды.

– Ну, чего молчишь, как пришибленный? – крикнул Мирон. – Ведь все как по маслу прошло!

– Того и боюсь, что как по маслу! – отозвался черкас. И тут же выругался: – Черт! Эвон дура какая впереди!

Но Мирон тоже заметил огромный завал из старого плавника, перегородившего реку. Деревья переплелись корнями и сучьями, их забило песком и камнями. Водный поток бесновался и ревел, пытаясь пробить затор, но все было напрасно.

– Ого! – растерянно проговорил Мирон. – Что делать будем?

Но было уже не до вопросов. Завал стремительно приближался. Работая гребями, Мирон и Никишка пытались развернуть плот, чтобы его навалило на деревья боком. Когда же он ткнулся в обросший илом и водорослями наносник, стали перебирать по нему руками, ведя плот вдоль затора, что топорщился сухими сучьями, выпирал острыми ребрами камней.

Между тем почти совсем рассвело, и река была видна на всем протяжении до первого поворота. Снизу казалось, что лавина воды катится с холма.

– Назад не выгрести, – обреченно сказал Никишка, проследив за взглядом Мирона.

– Сам вижу, – пробормотал Мирон. – Думать надо, как вниз пройти… Неужто не найдем прохода в завале? Помогай!

И с новой силой стал перебирать руками мокрые сучья. Но теперь он старался вести плот на некотором удалении от затора, внимательно вглядываясь в поток за бортом.

– Есть! – радостно вскрикнул Мирон. С трудом, но он разглядел в мутной воде, что несколько бревен не доходили до дна. Если ступить на них и притопить немного, вполне можно перетащить плот на другую сторону.

– Ну, что делать будем? – Мирон посмотрел на Никишку. – Придется рискнуть.

Черкас стянул с головы шапку, вытер мокрое лицо, широко перекрестился и усмехнулся посиневшими губами.

– Делать нечего! Где наша не пропадала!

Мирон сунул ладонь между водой и концами лесин. С мрачной усмешкой сказал:

– Вершок будет… А ну, давай!

Они вплотную приблизились к завалу. Держась одной рукой за сучья плавника, другой – за крепления плота, ступили в воду. Лесины пришли в движение, осели, и беглецы оказались по пояс в воде. От леденящего холода на мгновение перехватило дух. Но что толку жаловаться? Хочешь спастись – делай все, что в твоих силах и даже то, что за гранью возможного!

Поток временами захлестывал с головой, норовил утащить в глубину, ударить о камни. Скользкие лесины то опускались вниз, то поднимались, ноги проваливались между бревен, но вновь находили опору. Мирон и Никишка, ругаясь сквозь зубы, упорно и настойчиво, уже из последних сил тянули, толкали, пихали, волокли, перетаскивали плот через адский завал изломанных, корявых стволов и торчавших во все стороны сучков и корней.

Никишка то и дело оглядывался, всматривался в скалистую расселину, из раствора которой катился свинцовый вал воды.

– Чего глядишь? – крикнул сердито Мирон. – Тащи давай!

Черкас молча повиновался. Несколькими мощными рывками они вздернули плот на вершину затора.

– Быстрее, быстрее! – подгонял Мирон, а сам не выдержал, глянул в сторону речной излуки. Никого! Неужто пронесет?

Он почти поверил, что их еще не хватились, но тут Никишка испуганно охнул. Мирон вскинулся и сразу увидел то, что ужаснуло черкаса. Из-за поворота вылетели всадники. И тут же заметили беглецов. Яростный гомон заметался в каменном мешке ущелья. Над головами преследователей взметнулись руки с копьями.

Никишка присел, закрыл голову руками.

– А ну шевелись! – рявкнул Мирон и рванул плот вперед, чуть не сбросив черкаса в воду.

Плечи Никишки вздрогнули, как от удара. Он разом встряхнулся и принялся быстрее прежнего толкать плот.

Кыргызы, нахлестывая коней, стремительно приближались по узкой кромке берега. Рев их усилился, вот-вот полетят стрелы, тогда беглецам точно не сносить головы. А впереди уже плескалась вода, круто уходившая за скалистый берег. Еще мгновение – и плот наполовину завис над потоком.

– Ложись! – крикнул Мирон и первым упал грудью на бревна.

Никишка плюхнулся рядом. И тотчас плот скользнул вниз, с шумом ушел в воду. Беглецов чуть не смыло волной, но уже через мгновение плот выровнялся. Его вновь подхватило течение и понесло прочь от опасного места. Не переставая грести, Мирон бросил быстрый взгляд за спину. Завал стремительно удалялся. И тогда он ликующе крикнул:

– Ушли!

И тотчас речная теснина взорвалось воплями преследователей. Беглецы переглянулись и неожиданно для себя рассмеялись. Но кыргызы, похоже, не собирались сдаваться. Продолжая нахлестывать коней, они ринулись в боковое ущелье.

Никишка сплюнул и выругался:

– Вот же бисова орда! Поверху решили обойти!

– Ничего, прорвемся! – отозвался Мирон, но с опаской глянул на скалы, поросшие сверху хилым кустарником.

И они опять заработали веслами. Ветер стих, очистилось небо, и солнце залило золотым светом и реку, и горы, и белые дали. Голубое небо потонуло в Енисее, черные скалы порыжели, стали положе, но все еще теснили реку, словно боялись выпустить ее на простор.

Плот уверенно вписался в поворот, и Никишка радостно прокричал:

– Вон от той скалы, что с горелым лесом, до острога верст десять посуху!

Мирон, продолжая орудовать гребью, скользнул взглядом по изрезанному трещинами, истерзанному солнцем и ветрами утесу. Совсем недавно здесь прошел пал, оставив от леса горелые пни и валежины. Но не пепелище привлекло его внимание. Князь вдруг озабоченно прищурился:

– Солнце в глаза бьет, не пойму… Как будто шевелится кто-то? Глянь-ка!

Никишка поднял голову, всмотрелся. Лицо его посерело.

– Дьявол! Кыргызы!

Теперь и Мирон разглядел, что на широком скальном уступе копошились несколько воинов Айдыны. Облепив огромный валун, они раскачивались вместе с ним из стороны в сторону. Мгновенно поняв, что происходит, беглецы налегли на весла.

Плот на большой скорости влетел на шумливый перекат под скалою. И одновременно сверху сорвалась глыба. Прыгая по уступам, она со страшным грохотом, казалось, неслась прямо на плот. И все же беглецы, отчаянно работая веслами, опередили ее. Камень рухнул за кормой – совсем близко, но не причинил особого вреда. Лишь взметнул столбом воду, окатив беглецов с головы до ног ледяными брызгами, да поднял приличную волну, которая, впрочем, тут же растаяла.

Но едва Мирон и Никишка отдышались после бешеной гонки, как их вновь ждала неприятность. Впереди по курсу завиднелся длинный, поросший тополями остров. Но, как бы они не стремились завернуть плот в левую – широкую протоку, их вынесло в правую, более узкую, и неумолимо потянуло к берегу. И тут, как назло, из сосняка, который они только что миновали, высыпали десятка два всадников. Воинственные крики опять заметались над водой. Нахлестывая лошадей, кыргызы стремительно махнули вперед, обошли беглецов где-то на полверсты и, покинув седла, разбежались вдоль берега.

С тоской Мирон и Никишка наблюдали, как метнулись арканы к деревьям на острове и, зацепившись за ветви, мигом перегородили реку, а следом и лучники устроились за камнями, приготовившись к стрельбе. Они уже различали лица кыргызов. Знакомые – Киркея, Адола, Хапчаса и тех, кто совсем недавно валил деревья вместе с Никишкой, устраивал на реке запруду, радовался спасению Мирона. Но теперь эти лица исказила ярость. И беглецы поняли: пощады не будет.

Но впереди гремел порог. Мощная струя главного слива с огромной скоростью подхватила и понесла плот в облаке водяной пыли. Беглецы прекрасно понимали: с трудом лавируя среди огромных камней, они только оттягивали летевшую навстречу гибель. Кыргызы на берегу ликовали, потрясали копьями, вопили и даже подпрыгивали от восторга.

– Ложись! – заорал Мирон, и они упали ничком на плот.

Натянутые, как струна, арканы пронеслись над ними, и плот на огромной скорости вошел в чистую воду. Кыргызы опомнились, бросились вслед по берегу. Противно заныли стрелы, с десяток, наверно, впились в корму, остальные упали в воду. Но течение снова сыграло злую шутку с беглецами. Подхватив плот, оно завертело его, развернуло поперек русла и, вырвав весло из Никишкиных рук, потянуло к галечной отмели, где скопились кыргызы. А те уже опустили луки. Зачем тратить стрелы, когда беглецы сами плывут к ним в руки?

И тут – Мирон не поверил своим глазам – из соснового бора вырвалась дюжина всадников. Впереди – Айдына. На этот раз не в доспехах, а в длинной рубахе и в ярком шелковом сикпене с вышивкой[95]. На голове – не шлем, а островерхая соболья шапка.

Взметнув копытами фонтаны брызг, лошади вынесли всадников на отмель.

Мирон лихорадочно греб, пытаясь отвернуть от камней, но плот уже не подчинялся. И, наконец, он уткнулся в берег, в сотне шагов от кыргызов. И те, взревев от радости, бросились к беглецам…

– Все! Приплыли! – пробормотал Никишка и втянул голову в плечи.

Но Айдына махнула рукой, и кыргызы застыли на месте. Долго, очень долго Мирон и Айдына смотрели в лицо друг другу. Смотрели молча. Она – красными от слез глазами. «Как ты посмел бросить меня?» – читалось в них. Он же глядел с вызовом: «Я проиграл! Все теперь в твоей воле…»