— Отдавала. Придется еще раз это сделать, — Таня положила зонт на середину стола, — так, чтобы дошло. Но это потом. Мы же чай шли пить, верно?

Остаток дня прошел тягуче, но собравшиеся вечером на столе папки свидетельствовали, что очень плодотворно. Перед выходом из офиса Таня решительно пододвинула зонт все еще насупленной Любе и сверху положила лаконичную записку «Для Головина. Подарок от Вышковец».

Экран телефона отражал три полоски аккумулятора, но сам аппарат упорно молчал. Вечер. Ночь. Утро. Если от мобильных телефонов и в самом деле исходит вредное излучение, за эти часы Таня получила чудовищную дозу: телефон постоянно был у нее под рукой.

Ехала ли в автобусе домой, пила ли несладкий чай на полутемной кухне, смотрела ли в потолок немигающим взглядом, ворочалась ли на внезапно ставшем широким диване, дергала ли заевшую молнию на сапоге, поднималась ли по ступенькам в конференц-зал на внеплановое собрание…

Это была самая большая комната в здании, и все равно она с трудом вместила всех сотрудников «Центринвеста». Тане удалось протиснуться чуть вбок от двери, но и так ничего не было видно. Обзор закрывала широкая спина мужчины в футболке, по которой наискосок шла убедительная надпись «Никогда не матерюсь».

— Всем доброе утро, хотя с определением можно поспорить, — раздался звучный голос Егора.

Ему не пришлось даже прибегать к трюку с автомобильной сигнализацией, проделанному в пансионате: мгновенно установилась тишина. Видно, многие ломали голову, почему они находятся здесь, а не в кабинетах.

— Я попросил вас собраться, чтобы объявить о своем уходе из «Центринвеста».

Смысл фразы не сразу дошел до Тани. Стоящий впереди мужчина злобно выругался: он явно никогда не читал того, что написано на его же спине. А Княжев продолжал:

— Вследствие сложившихся обстоятельств я принял решение продать свою долю акций и снять с себя полномочия директора. Спасибо всем, кто был со мной эти годы. Успех компании — это результат вашей слаженной и честной работы, которую я безмерно ценю. И согласно последнему подписанному мной приказу всем работникам, без исключения, будет выплачена премия в размере трех заработных плат…

Тане показалось, что из комнаты разом выкачали весь воздух, а внезапно ожившее людское море начало раскачиваться из стороны в сторону. Его жесткие волны медленно отнесли ее к стене. Затылок уперся в твердую штукатурку, и Таня всем телом прижалась к поверхности в поисках опоры. Кругом, как за окном проносившегося скорого поезда, мелькали лица со смазанными чертами, локти, спины. Никто не спешил расходиться, и в середине этого хаоса серой точкой выделялся Егор. Он что-то говорил окружавшим его людям, кивал головой или, напротив, удрученно разводил руками. Пробиться к нему сейчас не было никакой возможности, поэтому она подождет его здесь. В голове размеренно билась одна и та же мысль: «Он все бросил. Он все бросил. Он все…»

Сколько прошло времени, прежде чем конференц-зал наконец опустел, Таня не знала. Она лишь поняла, что фигура в сером костюме стоит рядом. А вместе с ней пришла свежесть. Не морская, с терпкими водорослями и вяжущей солью, а какая-то другая, очень родная. Мятные пастилки, вот что так пахнет…

— Привет.

— Он все бросил… — по инерции повторила Таня крутившуюся в голове мысль и обняла Егора за шею. — Ты все бросил. Почему?

— Ну, во-первых, не бросил, а продаю. Сбываю с рук то, что уже не принесет пользу. Как лежалый товар. Хочешь пить?

Отстранившись, она увидела пластиковую бутылку в руке Егора и покачала головой. Он неторопливо открутил крышечку, сделал большой глоток и потом неожиданно сел на пол у стены. Таня, не задумываясь, опустилась рядом, и Княжев продолжил объяснять:

— От компании, чья репутация прилично подмочена закулисными играми, действительно мало пользы. По крайней мере, на мой взгляд. Вчера мы чудесно побеседовали с господином Шацким, и он не удержался, чтобы не поведать мне некоторые детали. Оказывается, — Егор вальяжно вытянул вперед ноги и снова отхлебнул из бутылки, — последние годы Степан Борисович незримо присутствовал во всех моих проектах. Взятка направо, взятка налево, тех подмазал, этих умаслил… Мы неизменно выигрываем тендер, а после дело доходит и до Шацкого: окна, рамы, трубы, всякая пластмассовая лабудень. Он в шоколаде и плевал на мой принцип работать чисто.

Подброшенная Княжевым бутылка перевернулась в воздухе и приземлилась прямо в его раскрытую ладонь, чтобы через секунду снова улететь. На этот раз неудачно — в батарею.

— Но так рубить с плеча… отказываться от своего любимого дела… Может, все еще наладилось бы?

— Нет, не наладилось бы. Я уже не малыш, которому можно указывать, что и как делать, и за послушание гладить по головке, а если закапризничает — отбирать сладкое. Пойми, Таня, в моей компании решения принимаю я, а не дядя со стороны. Просчитаюсь — что ж, это будет моя ошибка; выиграю — мой успех. — Княжев выдохнул сквозь стиснутые зубы.

— Но как же так…

Егор притянул Таню к себе и поцеловал куда-то в волосы у виска.

— Да не переживай ты. Начнем все с нуля. Я, Макс, ты. Вон Светку твою заберем…

Произнесенное имя Головина резануло Таню по уху. Что ж, если быть честной, то во всем. Даже если разлад между друзьями ляжет на ее совесть. Но лучше оказаться виноватой, чем лгуньей и предательницей. Знала и молчала…

— Егор, мне нужно сказать тебе кое-что про Максима… — хрипло начала Таня и попыталась сесть ровно.

Ничего не вышло: объятия Княжева стали еще плотнее и не давали сказать ни слова.

— Не нужно, — слова Егора будто усиливались колебаниями его грудной клетки, — все ясно и так, давно. Достаточно увидеть, как он смотрит на тебя. И ты тут не при чем. Знаешь, впервые после гибели жены — Марина была моей одногруппницей — он снова начал улыбаться, перестал пить по-черному и бесконечно винить себя в той аварии. И неважно, что тогда Марина сама отстегнула ремень безопасности, чтобы поднять упавший телефон, а через секунду со встречки вылетела машина. Для Макса главным было то, что он сидел за рулем и не сумел увернуться.

У Тани мелькнула мысль, что больше всего сейчас Егору хочется встать и подойти к окну, как всегда при важном разговоре. Она подняла голову и увидела глаза Княжева, очень серьезные и сосредоточенные.

— Чтобы снова захотеть жить, ему понадобилось семь лет и… ты. Разве можно осудить Макса за то, что он решил вернуться из пустоты, что ищет свое счастье? И разве я виноват, что не готов даже ради друга отказаться от тебя?

— Что?

Кончики пальцев Егора, когда он тронул щеку Тани, ощутимо подрагивали.

— Я люблю тебя. Неужели ты до сих пор не поняла? Люблю так сильно, что с трудом нашел слова, чтобы это сказать.

Этого не может быть! Так не бывает. Во всяком случае, не в жизни. Да, точно, она спит и через пару секунд очнется. Но и во сне она не представляет, как реагировать на это волшебство.

От волнения Таня облизала мгновенно ставшие сухими губы, и взгляд Княжева тоже опустился к подбородку.

— Временами кажется, что это чувство всегда было у меня где-то в глубине души, еще со школы спрятано на самое дно. И я его примерял на всех девушек: подходит — не подходит. А оно твое, Таня, только твое.

— Во что ты мог тогда влюбиться, если совсем меня не знал?

— В то, что важно мне до сих пор: доброта, внимательность, надежность. И не возражай, мол, это не то, во что стоит влюбляться. То, именно то. — Егор наклонился ниже. — Ты заставляешь меня быть лучше, чем я есть. Не знаю, как тебе это удается, но это так. Сказать, чего мне хочется больше всего?

— Вернуть себе «Центринвест»?

— Мимо. С компанией все решено. Меня давно соблазняли продать акции, а теперь я и рад, что покупатель оказался таким настырным. Открою секрет, новый проект почти готов к запуску. Но это не то, что волнует меня сейчас. — Губы Егора скользнули по Таниной скуле. — Мое главное желание — зажечь в твоих глазах огонь, что горел тогда, много лет назад. Хочется, чтобы ты позволила себе быть счастливой и наконец отпустила боль потерь и одиночества. Хочется искупаться с тобой в роднике у пансионата, чтобы смыть тяжесть прошлых глупостей. Хочется возвращаться в квартиру, где твой запах не будет ощущаться как чужой. Хочется угостить тебя обещанным любимым вином и слизывать с твоих губ его сладковатые капельки. А еще хочется подарить тебе цветущие поля тюльпанов, или ромашек, или маков, — на этом месте Княжев запнулся. — Ну, должны же быть цветы, которые тебе нравятся!

— Подожди, — Таня решила пока не щипать себя за руку, — подожди. Мы же совсем разные. Во всем. Ты богатый, умный, красивый, а я…

— …бедная, глупая и страшная? Не смеши. Ты настоящая красавица! — Егор пальцем провел линию по ее профилю, словно рисовал силуэт. — Миниатюрная, даже хрупкая. С роскошными золотыми волосами. Тело создано для поцелуев. А посмотришь в твои бездонные серые глаза — и все, пропал. Кра-са-ви-ца… — прошептал Княжев и облизал мочку уха Тани. — Знаю, что куплю первым делом: огромное зеркало, до потолка, чтобы ты рассмотрела себя во всех мелочах и поняла, какая хорошенькая.

— А мой возраст?

— Да, ты меня старше, — покладисто согласился Егор, — и всегда будешь. А кто-то умнее, веселее… Но они не ты, Таня Вышковец, и никогда не станут тобой. Давай-ка вставать, а то я начинаю замерзать.

Княжев поднялся с пола и протянул руку Тане. Они вышли из конференц-зала, спустились по лестнице вниз и остановились на крыльце.

— И что дальше? — она потуже замотала длинный шарф.

— Будем жить долго и счастливо и забудем о времени, — философски пожал плечами Егор. — Не такое уж и плохое намерение.

Да, он прав. И незачем придумывать причины для отказа, если в душе она давно на все согласилась. Неважно, что будет завтра, через месяц или год. Если она и будет жалеть о чем-то, то только о сделанном, а не о том, чего даже не попробовала.