Наталья Ермаковец - Отражение в глазах

— Приберем.

Синицкая даже не сдвинулась с места. Таня перешагнула через завалы на полу и проворчала:

— Мелочи, говоришь… Что ж ты с этими мелочами весь офис на уши поставила?

К концу дня Таня поняла, почему так радовалась Света: информации по строительству было море, но какой-то пустой. Совсем новые идеи по продвижению дорогого жилья приходили туго, постоянно приходилось убирать возникающую шелуху и снова, раз за разом, пересматривать данные. А для стандартного отчета по торговым площадям Таня обложилась справочниками с перечнями предприятий и безостановочно искала-выписывала-сверялась, все больше с каждым часом ощущая тупую боль в виске. Конца же работе видно не было.

Наконец решив, что никому не станет легче, если она умрет на рабочем месте, Таня отчаянным жестом захлопнула все книги. Голова болела уже так, что страшно было просто моргать. Что ж она не послушалась Романа со Светой и не ушла вместе с ними пару часов назад? Лежала бы сейчас в кровати, пила чай с лимоном… А так домой еще добраться надо. Таня сняла с вешалки пальто, выключила обогреватель и свет и побрела к лифту. Она долго не могла попасть в рукава, а когда это получилось, вздохнула так довольно, словно получила первый приз на соревнованиях.

Из-за дождя улицу заливала тусклая серая пелена. На крыльце Таня вытащила из сумки зонт и только нажала на его кнопку, как входная дверь резко распахнулась и хлопнула по открывающемуся плащовому куполу. От удара тот свернулся набок и беспомощно повис. Нет, ну надо же! Опять эта дверь! Вот только зачем поворачиваться к выходящему человеку? Неужели с надеждой, что пословица про невозможность попадания в одну и ту же реку все-таки лжет? Нет, все верно, это не мог быть снова он…

— Добрый вечер, Максим Александрович.

— Полагаю, вы считаете, что он был добрым только до нашей встречи, — сдержанно произнес Головин и посмотрел на то, что еще пару секунд назад называлось зонтиком, а потом решительно схватил Таню за локоть. — Пойдемте!

Высвободить руку из сильных мужских пальцев не было никакой возможности, поэтому пришлось тащиться по лужам и морщиться от дождевых капель, затекающих за воротник.

— Куда вы меня ведете?

— Надо же вам как-то попасть домой и не промокнуть. Другого зонта у меня нет, зато есть кое-что не менее полезное. — Максим пересек всю парковку и распахнул дверь громадной черной машины. — Садитесь!

В сгущающемся тумане мрачный автомобиль показался Тане чуть ли не катафалком, и она медленно попятилась.

— Спасибо, я лучше на автобусе.

Ее слова проигнорировали.

Когда же Таню бесцеремонно запихнули на переднее сидение, в голове ее взорвались тысячи звезд, а их осколки впились в висок. Чтобы не застонать, она стиснула зубы и закрыла глаза.

— Где вы живете? Куда ехать? Эй, вы меня слышите? — раздался рядом громкий голос, в котором через секунду послышалось беспокойство: — Таня, что с вами? Вам нехорошо?

— Простите, у меня небольшая мигрень…

— Небольшая?! Не смешите меня. Вы бледная как смерть. Может, вам таблетку дать? Или воды? Или к врачу надо? Воздуха хватает?

С каждым звуком в голову все глубже и глубже вгрызалась невидимая дрель, и Таня не сдержалась:

— Да помолчите же!

Наступила тишина, лишь дождевые капли безостановочно стучали по крыше и «дворники» ритмично шуршали, смахивая влагу со стекла. Таня будто сама видела пульсирующую венку на своем виске, от движения которой зависело сейчас все. К ее руке осторожно прикоснулись.

— Скажите ваш адрес.

— Сталелитейная, пять… — выдавила Таня и уткнулась виском в подголовник, чтобы хоть как-то облегчить боль.

Машина тронулась. Даже через полузабытье, в котором она пребывала, Таня ощущала, как аккуратно ехал Максим, переползая неровности, чтобы уменьшить тряску, и медленно разгоняясь после светофоров. Наконец он плавно остановился.

— Какая квартира? Я вас провожу.

Головин взял с Таниных колен сумку. По металлическому звяканью стало ясно, что он нашел то, что искал, — ключи. Выйдя из машины, Головин открыл пассажирскую дверь, но Таня даже не двинулась, с ужасом чувствуя подступающую тошноту. Казалось, пошевелись она — и сдержаться уже не получится.

И, когда Максим одной рукой обнял ее за талию и слегка потянул на себя, боль резко ударила в висок. Одновременно с ней в животе поднялся вихрь, заставивший Таню из последних сил дернуться в сторону. Она еле успела отбежать от машины на пару шагов, как ее тело скрутило в жгут и вывернуло, а потом еще и еще.

Спустя мгновение Таня выпрямилась, держа руку у рта, и увидела молча протянутый Максимом платок. Так же без слов она взяла его, вытерла губы и потом сунула в карман пальто. Не отдавать же обратно. Сейчас самое главное, что стало чуть легче, боль ушла куда-то вглубь и не ощущается так остро. Надо не терять времени и добраться до постели раньше, чем все может повториться.

Головин поднял сумку, упавшую на пол машины, крепко обхватил женский локоть и отрывисто уточнил:

— Подъезд? Этаж? Квартира?

Таня указала глазами на нужный подъезд. Максим осторожно довел ее до квартиры, помогая подниматься на каждую ступеньку, открыл дверь и тихо спросил:

— До кровати доберетесь сами?

— Да…

Она прикрыла дверь и, не раздеваясь, побрела в ванную прополоскать рот. Все, теперь только доползти до дивана. Так, шаг, еще один… Какое счастье! Таня свернулась комочком, спрятала ноющий висок в подушку и, как в мутный омут, провалилась в сон.

Она открыла глаза, когда левая нога затекла настолько сильно, что неприятное ощущение прорвалось даже сквозь тяжелый сон. Таня с трудом выпрямилась и поморгала ресницами: надо же, вчера даже не выключила свет в коридоре. Из кухни тянуло: наверняка форточка опять не закрыта. И от сквозняка лампочка еле заметно покачивалась. Давно надо было купить абажур и наконец спрятать ее. Но сама она вряд ли повесит стеклянный плафон, да и вообще любой, а просить некого. Разве только Романа…

Таня отвела взгляд от неприятного яркого света и не сразу поняла, почему мебель в комнате перестала быть черной. На двери шкафа, на ручке кресла и кое-где на ковре появились цветные кусочки, словно кто-то медленно разбрасывал нарезанные лоскуты ткани. Вот и на обоях над диваном добавился такой же. Ответ на загадку дало окно: светало. Ночь пролетела в один миг, а ватная усталость как была с вечера, так и осталась.

Заставив себя залезть в душ, Таня долго стояла под теплыми струями — веки закрыты, щека у кафельной стены. После фена волосы, как всегда, распушились и превратились в непослушное светлое облако. Она убрала их в хвост, но вид тут же стал занудный, как у училки. Ладно, и у висков Таня выпустила пару прядей. О тяжелом вечере напоминали небольшие тени под глазами и сухие губы, которые Таня тронула розовой помадой: сегодня макияж был ей не по силам.

Надо бы прикрыть в кухне окно, но от одной мысли, что она увидит еду, Таню стало мутить. Пусть форточка остается открытой. Неудивительно, что цветы никак не могут прижиться в этой квартире: разве можно цвести и зеленеть на подоконнике, если постоянно что-то дует и капает сверху. Все же они комнатные растения, а не уличные.

На полу у дивана лежало вчерашнее пальто. Повесив его на плечики, Таня разгладила влажноватую ткань и вытащила из шкафа куртку.

Офис встретил Таню непривычной тишиной и пустынностью. Да, рановато она пришла, другие, наверное, еще только едут… Охранник на входе приветственно кивнул головой. Интересно, видел ли он, как вчера Головин уводил ее к своей машине? И если да, то что подумал? По лицу его ничего не поймешь, вот и не стоит голову ломать. Да и ей все равно.

Щелкнув выключателем в кабинете, она в привычном беспорядке мгновенно выделила то, чего не было вчера. На ее столе поверх всех бумаг и справочников лежал… голубой зонт. Новый, этикетка еще не сорвана. Странно. Таня отложила его в сторону. Это еще не все. Малюсенькая записка приклеена к какой-то коробочке. Спазмолитики. Зачем-то Таня потрясла лекарства, хотя по опыту знала, что внутри будут блистеры, которые не гремят. «Дверь приносит извинения». Глаза прочитали текст раза три, но продолжали бегать по написанному и цеплялись за детали. Несерьезный цвет листика, розовый. Хорошо хоть, что без цветочков. Возле первых букв слова «дверь» белесые следы: видно, ручка капризничала и писавшему пришлось повозиться. Почерк с сильным нажимом и небольшим хвостиком на конце «я». Слишком знакомый почерк.

Таня включила обогреватель и протянула к нему ладони. Удивительно, ей совсем не стыдно из-за случившегося вчера. Да и что было-то? Человеку стало плохо, все. Разве позорны болезнь и слабость? Тогда почему она сейчас сидит и размышляет о том, что не заслуживает внимания? Значит, все же переживает…

Медленно отвернувшись от зонта сначала направо, потом налево, Таня улыбнулась: слабость начала понемногу уходить, мысли прояснялись. Надо занять себя чем-то, добить вчерашний анализ, выпить чаю, в конце концов. Черт, в тумбочке остался только зеленый чай. Таня не любила его за слабый вкус, подозревая, что просто не умеет правильно заваривать. Но сейчас у нее не было настроения убеждать себя, что зеленый чай ароматный и полезный. Что ж, может, хоть в закутке, отданном под кухню, найдется что-то другое.

Коридор наполнялся приходящими людьми: кто-то зевал, поеживался, кто-то смаковал кофе. Большинство же просто здоровались и проскальзывали в кабинеты.

Черный чай, но ароматизированный. Почти стопроцентная химия. Ну и что. Сейчас это лучше, чем совсем ничего. И с парой пакетиков Таня вернулась в комнату.

У порога Света настойчиво трясла пальто, стараясь хоть как-то разгладить помятый низ.