Смешно, но даже в этих несбыточных «полетах» царапало лапкой по краю сознания: а что же делать с Викой? Безболезненного ответа не было, и это раздражало.


После «всплытия» всегда была короткая вспышка отчаяния, которую надо было просто переждать. И легкий-легкий всплеск радости, что не надо принимать никаких неприятных решений.


Еще ему читали книги. Обычно – Ольга Сергеевна, реже – Леонид, с которым Андрей, будь он здоров, просто бы подружился. Журналист нравился ему тем здоровым цинизмом, который помогает человеку жить на полную катушку, не переступая, впрочем, неких нравственных пределов. Он мог легко надуть начальство или приврать в репортаже, но никогда бы не сподличал и не подставил. И он был легкий для окружающих человек, несмотря на свои мрачные поэтические произведения.

В общем, Андрей пришел к выводу, что в одноместной палате, куда его вначале хотела перевести Ольга Сергеевна, ему было бы хуже.


Кстати, мысли о работе и о деньгах, которые занимали практически все его время до этого, нынче вообще перестали его посещать. Не волновало. Вика предприняла уже по его указанию все необходимые меры. Его будущая вдова и его дети не будут страдать материально в ближайшие пятьдесят лет.

И все на этом.


А теперь самое главное: Андрей наконец понял, зачем бог руками бабы Моти извлек его недвижное тело из, казалось, последнего пристанища и продлил, пусть и некомфортно, его бренное существование.

Нужно было завершить круг.

Каждое дело должно иметь свой конец. Бессмысленно божье творение, божий дар, если тот, для кого он творился, его не осознал.

Андрей не был верующим, как не был и атеистом. Но он понял идею Всевышнего. Или Провидения. Или Природы – кому как спокойнее.

И принял ее.


А значит, теперь уже можно было уходить.


Тем более что оставаться становилось все тяжелее. Например, его постоянно мучили газы. Особенно ночью. В прежней жизни он часто говорил про скупых: «Да этот бесплатно и пукнуть не пожелает!» Теперь за подобный физиологический акт Андрей с удовольствием заплатил бы большие деньги, лишь бы его кишки, которые в отличие от тела не потеряли болевой чувствительности, не разрывало по ночам изнутри.

Конечно, приходила баба Мотя. Ни о чем не спрашивая, лишь опираясь на свой полувековой опыт, вставляла ему газоотводную трубку. Андрею сразу становилось легче. Вряд ли процесс радовал Леонида, но тот всегда мог сменить палату, и Бестужев старался об этом не думать.


Несмотря на все усилия медперсонала, потихоньку в бездвижном теле начинал отказывать то тот, то другой орган, еще недавно вместе составлявшие могучий и безотказный механизм.


«Надо уходить», – решил Андрей. Подумал просто и разумно, без всякой аффектации. Миссия выполнена. И он благодарен тому, что у него была такая возможность.

14

Скрипнула дверь. В проеме возникла легкая Ольгина фигура.

– Не скучаешь? – спросила она.

– Мне погулять? – поинтересовался Леонид.

– Оставайся, если хочешь. – И уже обращаясь к Андрею: – Булгакова дочитаем?

Бестужев в знак согласия закрыл глаза. Герои «Мастера и Маргариты», озвученные Ольгиным легким голосом, помогали ему покидать его оболочку и жить по-настоящему.

Ольга Сергеевна устроилась поудобнее, раскрыла книгу на закладке и продолжила с того места, где остановилась в прошлый раз.

Бестужев лежал с закрытыми глазами, но Ольга Сергеевна могла поклясться, что он буквально впитывает бессмертные булгаковские строчки. Ее и саму – сколько раз ни перечитывала – захватывал этот ночной полет над городом, печальное – но освобождение.

Андрей открыл глаза и показал, что хочет «говорить».

Ольга достала «букварь», уже усовершенствованный ребятами с работы Бестужева. Теперь это был ноутбук с большим экраном, сбрасывающий отобранные буквы в нижнюю строку и частенько «угадывающий» слово по первым буквам. Процесс «письма» здорово ускорился.

«ОТПУСТИ МЕНЯ, ОЛЕНЬКА!» – «написал» Андрей.

– Куда? – не поняла сначала Ольга Сергеевна. Потом поняла. – Тебе плохо со мной?

«МНЕ ЧУДНО С ТОБОЙ».

– Мне тоже, – не кривя душой, сказала Ольга. Ее кумир, ее фетиш, пусть и поломанный (в самом прямом смысле), достался ей. – Зачем же ты это говоришь?

«ОТПУСТИ МЕНЯ, МИЛАЯ. ЕСЛИ ЛЮБИШЬ». «Знакомые» слова компьютер выбрасывал вниз почти мгновенно.

Ольга сидела, глотая слезы. Она поняла. Ощущение того, что жизненный круг замкнулся, не покидало и ее. А жизнь не должна замыкаться. Она все время должна идти дальше.

– Андрюша, но ведь сейчас каждый год изобретают что-то новое. Правда ведь, Леонид? – обратилась она за поддержкой.

– Не знаю, – грустно ответил журналист, спустил ноги с кровати, надел тапочки и вышел в коридор.

– Может, мы еще подумаем? – прошептала Ольга, склонясь к лицу Андрея.

Он даже не стал «писать» ответ. Ответил глазами: «Отпусти меня!»

– Хорошо, – сказала Ольга Сергеевна, поцеловала его в губы, вытерла ему и себе слезы и вышла из палаты.

Сестры, болтавшие в конце коридора, брызнули в разные стороны: по больнице шла властная, уверенная в себе и знавшая, чего хочет от других, старшая медицинская сестра Ольга Сергеевна Пономарева.


… Она вдруг подумала, что Андрюша ее фамилии так никогда и не узнает.

15

Виктория приезжала раз в неделю, обычно ближе к выходным.

Бестужев «разговаривал» с ней мало и неохотно. Приучал к жизни без него.

Она с этим смирилась.

На третий месяц такой жизни она вдруг заметила, что на работе, где она в последнее время здорово продвинулась, мужчины смотрят на нее с нескрываемым желанием.

Может быть, она просто похудела и стала женственней. Может быть, горе отточило ее черты. В любом случае этот интерес был ей приятен.

Раз в неделю она наблюдала за процессом угасания дорогого ей человека. Жить одним этим нельзя. И она была благодарна Андрею за то, что он, понимая это, выталкивает ее в жизнь.

16

Ольга Сергеевна терпеть не могла Димку. Другого на его месте она просто бы ненавидела. Но Димку ненавидеть было нельзя. Потому что человеком он уже не был.

Он был наркоманом.

Ольга Сергеевна знала его столько лет, сколько ему и было. Соседи.

Когда тетя Зина принесла его из роддома, он выглядел очень симпатичным и забавным. Ольге тогда стукнуло двенадцать, и она здорово гордилась, что ей разрешали катать Димку в коляске.

Ее родители так и не родили ей братика или сестренку, хотя Оля очень просила. Поэтому приходилось довольствоваться малым. Вернее, чужим.

Димка и рос симпатичным умненьким пацаном. Совсем недавно гордая тетя Зина показывала Ольге его аттестат. В нем не было ни одной тройки.

У самой тети Зины к тому времени все было плохо, кроме сына: муж – ушел, завод почти закрылся – сидели без зарплаты, нагрянули возрастные болезни. Димка – одна отдушина. Единственная. Все сватала его к Ольгиной Саньке: десять лет разницы сегодня – очень современно.

Потом Дима поехал учиться в московский институт. И почти сразу, встретив его на каникулах, Ольга Сергеевна профессиональным глазом уловила произошедшую в нем перемену. Спиртным от него никогда не пахло, но мутные, смотрящие внутрь себя глаза выдавали.

Ольга, смущаясь, поделилась опасениями с тетей Зиной. Та возмущенно раскричалась, расшумелась. А потом расплакалась и сквозь слезы призналась, что, разбирая вещи сына, нашла в сумке шприц.

Из института Диму скоро вышибли. Приходилось только диву даваться, с какой скоростью он терял человеческое лицо. Буквально за год парень, юноша, потерял возраст, а еще через два – и пол. Совесть и прочие человеческие качества он потерял еще быстрее.

Тетя Зина в квартире уже не жила: сынок постоянно тянул из нее деньги, однажды чуть не выкинув из окна. Она переехала в сторожку, где бессменно сторожила товары какой-то коммерческой фирмы. Посадить собственного сына рука у нее не поднялась.

Хотя арестовывали его дважды: один раз, когда поймали на глупой безумной краже, все в том же магазине «Культтовары». Срочно нужен был «чек», начинало ломать. Второй – когда в их квартире от передоза скончался его дружок-наркоман.

– Тебе его не жалко? – спросила в коридоре Ольга у тупо ухмыляющегося Димки.

– Теть Оль, ты ничего не понимаешь. Ему было хорошо. А плохо ему уже не будет.


Конечно, теперь это был не человек. Он или его приятели украли из коридорчика Санькин велосипед, подаренный ей Лордом. Санька, и так небалованная, с трудом пережила потерю: два дня ревела, запершись в своей комнатушке. Лорд стучался, обещал купить другой – не открывала. Она мечтала о велике лет пять, и эта железка была для нее не просто средством передвижения.

Грузинское сердце Лорда не выдержало: свою тезку он очень любил. Он поднялся на этаж, постучал в дверь к Димке. Когда та не открылась, высадил ее ногой. Потом схватил едва отошедшего от кайфа Димку за шиворот, потряс его над полом и пообещал на кусочки порезать в морге, если велик завтра не будет у Саньки.

Наркоман даже не пытался оправдываться. Он откровенно боялся врачей, и наутро велосипед стоял в коридоре, правда, без фонариков и прочих побрякушек, столь милых сердцу подростка.

Но, странное дело, это не выдернуло Саньку из бездны отчаяния. Она, конечно, каталась на нем, но уже без прежнего энтузиазма.

Наверное, это можно сравнить с чувствами жениха, у которого украли невесту. А через недельку вернули. А может, и нельзя сравнивать. Сердце подростка – тонкий инструмент. И наркоман Димка безвозвратно изгадил Саньке первую осуществившуюся мечту.


Ольга Сергеевна стояла перед дверью тети-Зининой квартиры и слушала доносившуюся оттуда музыку. Она постучала – звонок был вырван с корнем.

Дверь не сразу, но открылась.

Дима был один, и пока соображающий. Даже в полумраке, царящем в квартире – все, что можно было продать, начиная от мебели и кончая электропроводкой, было продано (один магнитофон остался, и тот, возможно, ворованный), – Димино лицо ужасало. Есть очень точная поговорка: в гроб краше кладут. Впрочем, Дима и среди покойников занял бы последнее место.