Наталья Нестерова - Отпуск по уходу

Однажды Андрей пришел домой и увидел стол, празднично накрытый на кухне. Бутылка водки, рюмки, закуски…

— Что празднуем?

— Танюшке моей сегодня девять дней, — ответил Семен Алексеевич. — Помянем?

— Конечно.

Захмелевший Семен Алексеевич расчувствовался и разговорился. Мария Ивановна показала Андрею глазами на дверь — там Петечку надо купать, кормить и укладывать, но неудобно оставить человека в таком состоянии и перебить на полуслове. Андрей кивнул и поднялся, также глазами ответил: сидите, я все сделаю сам.

Ехать пьяненькому дедушке на другой край Москвы было небезопасно. Андрей достал из кладовки раскладушку, Семену Алексеевичу постелили на кухне.

Прошло две недели, жизнь стала выправляться. Череда проблем и нервотрепки обрела ритм. Он задавался режимом дня Петьки, которого по утрам нужно было возить на массаж, днем гулять, разнообразно кормить и вовремя укладывать спать. Этому ритму подчинялись и Андрей, и Мария Ивановна, и Семен Алексеевич, теперь нередко ночевавший на кухне.

Андрей восстановил почти все важные документы: диплом, свидетельство собственности на квартиру и другие. Большой удачей стало то, что благодаря справкам о пожаре, правление банка удовлетворило его прошение о реструктуризации долга. Пять месяцев Андрей мог не выплачивать долг и проценты без штрафных санкций.

Марина больше не звонила, и он не пытался с ней встретиться. Но несколько раз подъезжал к ее работе, парковался в укромном уголке и ждал. Она выходила, садилась в свою машину и ехала домой. Андрей двигался следом. Как-то Маринка выпорхнула из дверей офиса в сопровождении вертлявого хмыря. Андрей стиснул зубы. Но хмырь только довел Маришку до автомобиля, поцеловал руку и пошел к другой машине. Андрея подмывало въехать бампером в хмыревскую машину, помять бок, чтобы знал… Что знал? Как за чужими девушками ухлестывать! Марина и была чужой.

Он снова проводил ее до дома. Не имел права радоваться тому, что она проводит вечера дома, не шастает по свиданиям, не сидит в кабаках, но все-таки радовался.

Марина потеряла вкус: к жизни, к нарядам, к карьере — ко всему, что еще недавно заботило. Оказывается, ей был нужен только Андрей, остальное лишь прикладывалось. Хорошо выглядеть имело смысл для него, блистать остроумием — для него, добиваться успехов — для него. Из Марининой жизни выдернули стержень, и она рассыпалась. Ерунду говорят про клин клином или лечение подобным, в том смысле, что ей сейчас надо бы закрутить новый роман. Хандра, сплин, отчаяние — не питательная среда для кокетства и сверкания игривыми глазками. Другой мужчина? Пусть все мужчины провалятся в тартарары. Кроме одного… которому она не нужна…

Хотелось спрятаться в темную теплую норку и впасть в спячку, провести в забытьи столетие. Или» сколько нужно для обещанного избавления от страданий под названием «время лечит»?

Ее «норка» находилась дома на диване. Марина купила на дисках новый многосерийный фильм «Мастер и Маргарита» и вечерами беспрерывно смотрела серию за серией, с начала до конца, и снова с начала…

Она любила этот роман Булгакова, экранизацию считала удачной, особенно ей нравился Воланд-Басилашвили. Она выучила фильм наизусть — подсказывала героям фразу за секунду до того, как они ее произносили.

— Ты сходишь с ума! — возмущалась мама. — Сколько можно смотреть одно и то же?

— Сколько нужно, хочу и смотрю, — не очень деликатно отвечала Марина. — Оставь меня в покое.

После истерики, которая вызвала у папы сердечный приступ, Марина замкнулась и более не выплескивала на родителей свои эмоции. Да и не было у нее никаких эмоций, одна тоска.

Гипнотический просмотр серий не заканчивался и во сне. Ей снился все тот же фильм, только с ней самой в главной роли. Хотя сюжет менялся и большей частью состоял из ее диалогов с Воландом-Басилашвили.

Марина сидела у ног Воланда, зачерпывала из миски ярко-зеленое снадобье и шлепала ему на коленку, втирала. В отличие от настоящей Маргариты, которая ничего не просила и тайно надеялась на помощь, Марина уговаривала дьявола:

— Ну что вам стоит вмешаться? Других приходится уламывать душу продать, а я почти даром отдаю. Какую цену Фауст заломил? Молодость, власть и тайное знание. Впрочем, это из другого произведения.

— Начитанная девочка. Но как же я добуду твоего избранника, ведь он не в тюрьме и не в желтом доме?

— А приворот, заворот, присушка, утряска? Любая деревенская колдунья умеет.

— Ты им веришь?

— Совершенно не верю. Поэтому обращаюсь сразу в высшую инстанцию.

— Это все равно что изобретателя космических кораблей попросить сделать бумажный самолетик. Обидно даже.

— Обида — человеческая слабость. Неужели вы испытываете наши чувства?

— Не лови меня на слове! Что ты делаешь? — (Марина машинально облизала пальцы с зеленой жижей.) — Это яд тысячи гадюк, убивает мгновенно!

— Еще никому не удавалось умереть от яда, принятого во сне. Я прекрасно знаю, что сплю и вижу сон. И в уши мне отраву заливать некому.

— Это откуда?

— Из «Гамлета».

— А, Шекспир, встречались. Славный малый. Но у него был один порок, — Воланд хохотнул, — который…

— Не пытайтесь очернить гения, все равно вам не поверю!

— Девочка, ты много власти берешь! Без почтения разговариваешь!

— Простите, мессир! Но для женщины…

— Которая влюблена, — договорил Воланд-Басилашвили, — и которая теряет объект своей любви, не страшны громы-молнии и адские котлы.

— Совершенно верно.

— Скажи мне, а почему ты не обращаешься в другую высшую инстанцию, параллельную так сказать…

Марина поняла, что он не может произнести слово «Бог».

— Потому что Бог не торгуется.

Несанкционированное вмешательство в личную жизнь у любого человека вызовет решительный протест. Когда родители вторгаются в интимные отношения детей — получают протест в квадрате. Но Анна Дмитриевна, мама Марины, потеряла терпение. Не могла видеть, как ее дочь чахнет, две недели смотрит один и тот же фильм, разговаривает во сне, причем, как было подслушано ночью, на божественные темы, — это Марина-то, атеистка! Три дня носит один костюм и даже не пройдется по нему утюгом. А раньше Мариночка к своему внешнему виду относилась исключительно требовательно.

Анна Дмитриевна собралась с духом и позвонила Андрею. В конце концов надо прояснить ситуацию!

Ответил женский голос:

— Алле?

Против всех правил хорошего тона, совершив грубую бестактность телефонного общения, Анна Дмитриевна спросила:

— Это кто?

— Мария Ивановна.

— Вы жена Андрея?

— Нет, что вы! Я няня Петеньки. А вы Марина?

— Маринина мама, Анна Дмитриевна.

— Очень приятно.

— Няня. Значит, ребенок есть.

— Есть, — подтвердила Мария Ивановна, — почти восемь месяцев.

— Сын Андрея?

— Предположительно, — тихо, после небольшой паузы ответила Мария Ивановна. И громко добавила: — Очень хороший мальчик.

— И откуда взялся этот хороший мальчик?

Мария Ивановна, которую вначале испугал звонок-допрос, расслабилась. Едва не хихикнула, вспомнив, как при ней Андрею звонил приятель и спросил то же самое: «Говорят, у тебя ребенок, откуда взялся?» Андрей занимался Петей, поэтому положил трубку на стол и нажал какую-то кнопку на аппарате, разговор слышно было, как из радиодинамиков. Андрей задал Встречный вопрос: «Тебе напомнить, откуда дети на свет появляются?»

Мария Ивановна, конечно, не позволила себе подобной мужской вольности. Но тоже спросила:

— Могу я узнать, чем вызван ваш интерес?

— Да тем, — горячо воскликнула Анна Дмитриевна, — что моя дочь тоскует, чахнет и умом трогается! Скажите, Андрей разлюбил ее? Вернулся к матери ребенка?

— Нет, нет! Он не вернулся, остался на месте. Не могу отвечать за него… только мои предположения… кажется…. я почти уверена, что Андрей переживает душевную трагедию, которая связана не только с его проблемами последнего времени…

С Марии Ивановны никто не брал обязательств держать язык за зубами, не выдавать обстоятельств жизни Андрея, никаких тайн хранить не поручено. А по взволнованному голосу Марининой мамы можно было предположить, что где-то страдает ни в чем не повинная девушка.

И Мария Ивановна конспективно — только факты — поведала о подброшенном ребенке, чья мать вызывает большие огорчения, о пожаре на фирме Андрея и о болезни Пети, который стоял на краю могилы, но Андрей его вытащил.

— Но это же совершенно меняет дело! — заключила Анна Дмитриевна, когда Мария Ивановна перевела дух. — Скажите, а ребенок точно без умственных и физических отклонений?

— Уверяю вас! Петечка весит уже десять килограммов.

— Богатырь! У меня дочь в годик одиннадцать весила.

— А еще у него очень пытливый ум и явно выраженный интеллект. Например, он не играет с игрушками, а любит отдирать плинтус, желая узнать, что под ним.

— Наша Маришка была к розеткам неравнодушна. Все норовила в них что-нибудь засунуть, с воем оттаскивали, заглушки ставили, но она их отковыривала.

— Буду только рада, если личная жизнь Андрея и вашей дочери… если… все станет хорошо.

— Для этого вам надо поговорить с Мариной и рассказать ей то же, что мне!

Мария Ивановна закашлялась от волнения:

— МНЕ рассказать?

— Вам!

— Но вы, Анна Дмитриевна, извините, мама, вам скорее всего сподручнее…

— Если Маришка узнает, что я звонила Андрею, она меня убьет. Или, по меньшей мере, перестанет разговаривать.

Ход мысли Анны Дмитриевны был Марии Ивановне совершенно непонятен. Почему перестанет дочь с матерью общаться? Но она послушно записала номер рабочего телефона Марины и даже промычала что-то вроде согласия. Попрощалась и положила трубку.

Ужас! Куда она вляпалась? Звонить постороннему человеку, невесте Андрея, и рассказывать семейные — ведь Петя и Андрей уже семья — сплетни! Лучше удрать от греха. Куда удрать? В ее доме живут квартиранты. Семен Алексеевич гуляет с Петечкой, а борщ еще не готов. Петин дедушка любит домашние супы, давно их не получал. Мария Ивановна откармливает Семена Алексеевича супами и борщами (тоже психологическая помощь!).