— А дети не могут тоже быть забавой?

— Я не сказала «нет». — Ее лицо было твердым как никогда. — Но почему именно сейчас? Этот вопрос не возникал годами.

— Я не сказал «сейчас». Просто предположения.

— Это смешно. Ты как будто играешь в игры. — Она отвернулась и вдруг почувствовала руку мужа. Жесткую.

— Это не игры. Я говорю абсолютно серьезно, Джесс. За последние шесть лет я превратился в жиголо. Я неудачник как писатель, я переспал с грошовой шлюхой и в итоге ложно обвинен в изнасиловании. Я пытаюсь разобраться в своей жизни, что-то изменить в ней. Так ты собираешься меня выслушать и поговорить со мной или нет?

Джессика сидела, безмолвно глядя на него. Но она знала, что у нее нет выбора. Ян отпустил ее руку и налил еще два стакана вина.

— Извини, но для меня это важно, Джесс.

— Хорошо, я попробую. — Она взяла стакан и тяжело вздохнула, посмотрев в небо. — И зачем только я сказала тебе, что ты делаешь меня счастливой? Надо было держать рот на замке! — Она улыбнулась мужу, и он опять поцеловал ее.

— Я знаю. Я — негодяй. Но, Джесси.., я хочу как лучше.

Меня не интересуют другие женщины, что бы ты там ни говорила. Я рад, что приношу тебе счастье, и ты тоже делаешь меня счастливым. Очень счастливым. Но вместе у нас получится лучше, я знаю, мы сможем. Я должен чувствовать себя твоим мужем, мужчиной, я должен нести всю тяжесть или по крайней мере большую часть, даже если для этого потребуется продать дом и жить в квартире, за которую я могу платить. Я устал от того, что ты заботишься обо мне. Я не хочу быть неблагодарным, Джесс.., но я должен изменить такое положение дел!

— Ладно. Но почему сейчас? Из-за этой ненормальной? Маргарет Бертон? Из-за нее ты должен бросить писать и перевезти нас в какую-то лачугу, где ты сможешь платить за квартиру?

Джессика становилась стервозной, и ему это не нравилось. Комментарий не прошел мимо цели.

— Нет, дорогая. Маргарет Бертон — всего-навсего симптом, так же, как сотня или две до нее. Тебе это хотелось узнать, Джесс? Получай.

Она допила остаток вина одним глотком и пожала плечами.

— Не понимаю смысла.

— Может быть, в этом и заключается смысл. Как тогда, когда я говорю о ребенке. До тебя тоже не доходит. Неужели тебе безразлично, Джесси?

Она серьезно покачала головой, глядя вниз, избегая встречаться с ним глазами.

— Я не понимаю. Почему? Посмотри на меня, черт возьми.

Это для меня важно. Для нас обоих.

Но он был удивлен, когда она подняла глаза.

— Это пугает меня.

— Дорогая?

Джесси никогда раньше не признавалась ему. Обычно она чувствовала себя не в своей тарелке и быстро меняла тему.

Это открытие наполнило его нежностью к ней. Пугает?

— Пугает в физическом смысле? — Он ласково взял ее за руку.

— Нет. Это… Мне придется делиться тобой с кем-то еще, Ян, и я… Я не могу. — Слезы заполнили ее глаза, подбородок дрожал, когда она смотрела на мужа. — Я правда не могу. Не смогу, никогда. Ты для меня все. Ты…

— Ну, малышка… — Ян обнял ее и стал нежно укачивать, слезы застилали ему глаза. — О чем ты говоришь? Ребенок принесет в наш дом столько счастья.

— Да, но он будет твоим. Твоей семьей.

И тут Ян все понял. У него были родители, но они жили далеко и такие старые. Он редко виделся с ними. А ребенок будет рядом.

— Ты — моя семья, глупенькая. Ты всегда будешь моей настоящей семьей.

Как часто он говорил ей это после смерти ее родителей? Тысячу раз? Десять тысяч? Странно было мысленно возвращаться к тем дням. Она была похожа на испуганного ребенка, потерявшегося на войне, — потрясенная, убитая горем, бродящая от одного пепелища воспоминаний к другому. Потерянная и одинокая. Попытка самоубийства случилась после смерти Джейка. Она изменила Джессику. Лишила ее прежней уверенности в себе и ощущения безопасности.

Именно Ян помог ей справиться с душевным кризисом. Вот когда она стала называть его настоящей семьей. Там, где прежде был спутанный клубок, вдруг появились прочные нити. Теперь в ее сердце не было места даже для ребенка. Он знал это давным-давно, но думал, что в конце концов паника пройдет.

Но этого не произошло, теперь Ян был в этом уверен. Ее запросы по-прежнему были большими и, вероятно, всегда такими и останутся. Ему горько было это признать.

— О Господи, Ян. Я так сильно люблю тебя, и я так боюсь… Я так боюсь.

Он опять держал ее в объятиях. Джессика тяжело вздохнула и прижалась к нему. Ян медленно провел по ее волосам, думая о том, что понял сейчас и с чем должен смириться.

Должен. Ничего не изменится. Во всяком случае, не ее отношение к материнству. Она никогда не станет полностью самостоятельной, чтобы иметь ребенка.

— Я тоже боюсь, Джесс. Но все уладится.

— Как может уладиться, если ты собираешься перевернуть вверх дном нашу жизнь? Ты хочешь, чтобы я продала магазин, родила ребенка, а сам собираешься бросить писать и найти работу, заставить нас шевелиться… Ян.., это ужасно!

Джессика вновь расплакалась в его объятиях, и он нежно засмеялся. Может быть, в ней и заключалась вся его жизнь.

Наверное, в его стремлении иметь ребенка было что-то ненормальное. Возможно, это всего-навсего навязчивая идея. Ян постарался прогнать эти мысли.

— Господи, да я разве сказал, что собираюсь все изменить сразу? Может быть, мы ограничимся пока немногим. У меня будет ребенок, у тебя — работа и… Извини, любимая. Я знаю, что-то необходимо исправить.

— Но все то, о чем ты говорил?

— Нет, вероятно, не все. И конечно, пока ты не согласишься со мной. Иначе не получится. Здесь нужно обоюдное согласие.

— Ты так рассуждаешь, словно наша жизнь уже никогда не будет такой, как прежде.

— Возможно, нет, Джесси. Полагаю, и не должна быть.

Ты когда-нибудь задумывалась об этом?

— Нет.

— И похоже, не собираешься, а? Посмотри на себя, ты согнулась, как индианка, и пытаешься пропустить мимо ушей все, что я тебе говорю, а тем временем по твоей руке ползет муравей.

Ян подождал. Это заняло доли секунды. Джессика с воплем вскочила на ноги.

— Что-о?

— О.., как я мог забыть? Верно, ты боишься муравьев.

Он аккуратно поднял ее рукав, и она ударила его в грудь.

— Черт тебя побери, Ян Кларк! У нас серьезный разговор, как ты можешь так со мной поступать! Не было на мне никакого муравья? Не было?

— Стал бы я тебе лгать?

— Ненавижу! — Она вся дрожала от переизбытка чувств.

Ян выдумал муравья, чтобы поднять настроение. Это была шутка, на которые Ян был большой мастер.

— Ты же утверждала, что я сделал тебя счастливой. — Ян был сама невинность.

— Не прикасайся ко мне! — прикрикнула она, пытаясь скрыть улыбку. — Знаешь… — Ее голос опять был мягким. — Иногда я спрашиваю себя, а любишь ли ты меня на самом деле?

— Когда-то все задают себе такие вопросы, Джесс.

— Ты хочешь мне что-то сказать? — Неожиданно Джессика напряглась.

— Нет, глупышка, только то, что я люблю тебя. Иногда мне кажется, что я знаю причину, по которой ты терпишь от меня столько неприятностей, платишь по счетам — потому что это твой способ обладания мной. Открою тебе маленькую тайну: таким образом тебе меня не удержать. Я с тобой совсем по другим причинам.

— Каким еще причинам?

— Ну.., то, как ты замечательно шьешь.

— Шью? Я не умею шить. — Джессика странно посмотрела на него и засмеялась.

— Не умеешь?

— Ни капельки.

— Я тебя научу.

— Ты восхитителен.

— Подумай об этом. Вспомнил. Залезь ко мне в карман.

Ее брови удивленно поползли вверх, и она шаловливо улыбнулась:

— Сюрприз?

— Нет, счет из прачечной.

— Мерзавец. — Однако она осторожно опустила руку в карман его пиджака, пока они разговаривали, ее глаза сияли от восторга, и с улыбкой вытащила коробку, зажав ее в кулаке.

— Не собираешься разжать?

— Это самое интересное.

Она захихикала, и он улыбнулся, глядя на жену:

— Не надейся, это не бриллиант от Хоупа.

— Нет? — Неожиданно Джессика открыла коробочку, Ян наблюдал за ней. — О.., это… О Ян! Прелесть! Расскажи, как ты достал такое сокровище?

— Увидел и понял, что оно тебе просто необходимо.

Смеясь, Джессика вынула из коробки тонкую золотую цепочку с золотым кулоном в форме лимской фасоли. Эту фасоль она больше всего не любила в детстве.

— Господи, не думала, что придет день, когда я стану носить одну из этих чертовых фасолинок. Да еще золотую.

Она снова засмеялась и поцеловала мужа.

— Выглядит очень элегантно. Если не знать, что это такое, никогда не догадаешься. У меня был выбор между обыкновенной фасолью, лимской и какой-то еще. Хочу, чтобы ты знала: они выполнены одним и тем же ювелиром.

— А ты просто увидел их в витрине?

— Да. И подумал, что с таким талисманом ты сможешь полмира перевернуть.

— Какую половину?

— Любую половину, соблазнительница. Давай, пошли в отель.

— Лимская фасоль.., дорогой, ты сошел с ума. Могу ли я спросить, какую часть твоего состояния забрала эта чудодейственная лимская фасоль?

Джесси обратила внимание на то, что золото высокой пробы, а футляр — из дорогого магазина.

— Как можно задавать такие вопросы?

— Из чистого любопытства.

— Не будь любопытной. И сделай одолжение. Не ешь ее.

Она снова засмеялась и ласково укусила его в шею.

— Дорогой, уж в этом-то ты можешь быть уверен. Я никогда не стану есть лимскую фасоль. Даже золотую.

И они оба расхохотались, потому что именно это она сказала ему, когда он в первый раз приготовил для нее дома обед восемь лет назад. Тогда он угощал ее жареной свининой, картофельным пюре и лимской фасолью. Джесси попробовала мясо и пюре, однако, вернувшись из кухни, куда она послала его за стаканом воды, Ян обнаружил, как жена избавляется от фасоли. Она вскинула голову и, подняв руки, рассмеялась.