Она прервала его:

— Вы почувствуете себя поднявшимся на ступеньку выше по социальной лестнице, если назовете дерьмо экскрементами?

Он воскликнул:

— А ты посчитаешь себя революционеркой, если поступишь наоборот? Не думаешь ли ты, что я женюсь на тебе, чтобы ежедневно выслушивать подобную чушь? Что касается политики, то мне необходимо лишь одно — не жить при коммунистическом режиме. А все остальное…

— А если коммунистический строй — это как раз то, о чем я мечтаю? Смести всю эту грязь, которую я вижу… Вокруг… Каждый день…

— Ты, моя крошка, путаешь коммунистическую партию со Средиземноморским клубом, — сказал он.

Он удивлялся самому себе. Зачем он ввязался в этот бесполезный разговор? Бежать отсюда, спасаться, пока не поздно. Общение с этой сумасшедшей девицей не сулило ему ничего, кроме неприятностей. Возможно, очень больших. И все же девушка казалась ему прелестной в своей наивной борьбе с ветряными мельницами. Он добавил:

— У твоих друзей-коммунистов очень странная метла: с одной стороны, она метет, а с другой — заметает…

— Давайте договоримся раз и навсегда. Вы никогда не будете касаться моих политических убеждений. Они не изменятся.

— Мне нет дела до твоих политических убеждений. Ты сама завела этот разговор.

— И второе. Вы дадите мне полную свободу…

— В каком смысле?

— Вы никогда не будете спрашивать меня о том, что я делала днем…

Хватит. С него довольно. Он оделся, а затем сказал:

— Детка, если говорить твоим языком, ты слишком зубастая, чтобы я женился на тебе. Я неплохо зарабатываю. На хлеб хватает. На жизнь не жалуюсь. Зачем мне связывать себя по рукам и ногам? Передай привет своему несчастному отцу, которого Бог наградил таким чудовищем, как ты. Я искренне сочувствую ему. Твой папенька, должно быть, сыт по горло твоими выходками. На прощание могу добавить лишь одно: проведенный с тобой час в постели доставил мне истинное удовольствие. На мое счастье, ты занималась любовью молча. И все же, несмотря на то, что общение со мной не принесло тебе радости, возможно, ты получила какой-то урок на будущее…

Он уже был на пороге, когда Анук подошла к нему. Он не поверил своим глазам. Ее лицо преобразилось, а синие бездонные глаза смотрели на него с нежностью.

— Простите меня, пожалуйста…

Дочь миллиардера смиренно стояла перед ним. Она просила у него прощения за весь тот вздор, который только что несла. Девушка почти вешалась ему на шею: «Только не лгите, что не хотите со мной еще раз переспать». Анук не произнесла последнюю фразу вслух, но ее взгляд был красноречивее всяких слов. Ее по-детски пухлые губы приоткрылись, словно для поцелуя, показывая ровный ряд белоснежных зубов. «Пожалуйста, не сердитесь». Кто еще мог бы устоять перед такой юной и прелестной особой, которая хотела… да, именно хотела во что бы то ни стало выйти замуж? Не будучи при этом ни горбатой, ни хромой, ни беременной, ни больной сифилисом?

Загадка из загадок. Он остался, чтобы разгадать ее. И конечно, красота Анук сыграла отнюдь не последнюю роль. Его решение подкреплялось еще и тем, что он, вышедший из самых низших слоев общества, едва добравшись до первой ступени социальной лестницы, мог диктовать богачам свои условия.

— Хорошо, — сказал он. — Мне тоже есть что сказать… Прежде всего я не хочу выслушивать в дальнейшем никакой политической брехни. Я верю в институт семьи. А когда ты примешь решение завести детей…

Ему показалось, что с ее губ вот-вот сорвется колкая фраза, но она вовремя прикусила язык.

Он продолжил:

— Я верю и в такой институт, как религия… Ты можешь называть меня интегристом, но, если священник во время нашего венчания будет облачен в спортивный свитер, я уйду из церкви…

На секунду она задумалась, пропустив мимо ушей его последнее замечание.

— Мы, французы, такие же политические комедианты и консерваторы, как испанцы. Клерикалы и сектанты…

Она прикрыла рот ладошкой левой руки.

— Клянусь, что не открою больше рот, чтобы говорить о политике. Клянусь вашей головой…

— Спасибо! Значит, я — покойник… Скажи, что это у тебя на шее?

— Символ.

— Какой?

— Я — пацифистка… Татуировка на моей шее — пацифистский знак.

— Кто ты на самом деле? — Ему стало смешно. — Как тебе удалось никого не обделить своим вниманием от левых до пацифистов?

Она окинула его таким холодным взглядом, словно хотела сказать: «Кто я? Женщина, которая не любит вас… И не полюбит никогда».

— Мне хочется остепениться, — сказала она.

— А при чем же тут я?

— Вы мне нравитесь…

Она лгала, глядя ему в глаза.

— Это не так, — произнес он с сожалением.

— Надо же! Вы стали психологом?

— Я нисколько не нравлюсь тебе, и это — суровая правда.

— Скажите честно, я получила удовольствие в ваших объятиях?

— Возможно.

— И вам известно об этом еще лучше, чем мне. Это означает, что вы нравитесь мне.

Анук пошла за сумочкой. Вынув золотую зажигалку, она зажгла сигарету.

И почти по-детски произнесла:

— Вот так всегда. Я делаю все, чтобы меня возненавидели…

— Почему?

— Потому что чувствую себя не в своей тарелке.

И немного погодя:

— Женитьба на мне дорого обойдется вам. Вы рискуете войти в клетку с хищниками. А вы не похожи на укротителя тигров.

— Предположим, — сказал Роберт, — что я решил познакомиться с тобой из корыстных побуждений. Предположим также, что своими разговорами ты возбудила мое любопытство. Я удивлен и потрясен.

— Да… — ответила она. — Воображение членов нашей семьи могут потрясти лишь большие деньги. У нас принято восторгаться сильными мира сего. После того как вы женитесь на мне, вы почувствуете себя в клетке с настоящими тиграми. У меня-то имеются особые причины, чтобы выйти за вас замуж. А что принесет подобный брачный союз лично вам? В нашем семейном бизнесе вас никогда не допустят до власти.

— Ты мне нравишься, — ответил он. — Мне хочется помериться с тобой силой. У тебя бойцовский характер. Я тоже умею держать удар. Посмотрим, что из этого выйдет.

Он уже понял, что этой девице нельзя давать спуску. Их совместная жизнь будет похожа на боксерский ринг до тех пор, пока он не выиграет бой. «Она презирает чувства? Я сделаю вид, что мне до нее нет дела. Она любит грубую силу? В постели я буду неутомимым отбойным молотом, пока она сама не попросит пощады. Она видит во мне выскочку? Я пойду далеко. И даже дальше, чем сам предполагал. Я заставлю этих проклятых богачей считаться со мной. Я получу все, к чему стремлюсь».

Она посмотрела ему в глаза.

— Вы бросите меня?

И тут же поправилась:

— Вы оставите меня?

— Напротив. С тобой трудно, но интересно…

— Если хотите, вернемся в Париж, — сказала Анук.

Они пересекли небольшой парк из реденьких деревьев вокруг загородного отеля, предназначенного для тайных любовных свиданий. Пронзительную тишину нарушил лишь шум от проходившего вдалеке поезда.

У выхода с территории отеля стояли пять больших мусорных баков, поджидавших уборочную машину. Подслеповатая кошка расправлялась со своей последней мышью около площадки для стоянки машин. Старый «роллс-ройс» Анук неподвижно застыл бок о бок с новеньким «порше» Роберта.

Анук открыла дверцу «роллс-ройса». Она повернулась к нему:

— Для меня нет другого выбора: или вы, или покончить с собой…

3

Роберт понимает, что попал в ловушку. Как выйти из столь щекотливого положения? Что делать с завтрашним свободным днем?

Провести его в Вашингтоне?

Почувствовав на себе взгляд мужа, она наклоняется к нему:

— Ты хочешь что-то сказать?

Он вдохновенно врет. Его слова опережают мысли. Он говорит, сочиняя на ходу:

— Завтра мне придется слетать в Бостон на специальное заседание. Я отправлюсь туда утренним рейсом, а вернусь часов в девять вечера. Я еще не знаю точного расписания.

— Завтра? В Бостон? В Париже ты ничего не говорил мне об этом.

Он решает, что его ложь будет правдоподобнее выглядеть, если он сыграет роль сверхзанятого человека.

— Я же не рассказываю тебе о том, сколько раз в день мне приходится менять рубашку? Я хотел, чтобы ты прилетела в Вашингтон вместе со мной. За день ты придешь в себя после полета и привыкнешь к разнице во времени. В отеле есть бассейн, ты сможешь поплавать и позагорать…

Анук и сама не понимает, почему ей не нравится столь неожиданное изменение в программе. Перспектива целый день бродить в одиночестве по незнакомому городу не очень вдохновляет ее.

— А что, если я полечу в Бостон вместе с тобой? Я смогла бы за день осмотреть город…

Больное горло не дает ему покоя. С досадой он произносит:

— Нет. Ты останешься в Вашингтоне. Я не смогу сидеть на совещании и думать только о том, что моя жена разгуливает одна по улицам Бостона. Мне нужно целиком и полностью сосредоточиться на работе.

— Оставь тогда мой паспорт и доллары… Вдруг твой самолет упадет? Как тогда я вернусь в Париж?

Его колотит озноб.

— Хорошо…

Анук подзывает проходящую мимо стюардессу.

— Вы можете принести мне кофе?

— Конечно, мадам.

— Ты пьешь так много кофе, что не сможешь уснуть. Как только мы приедем в отель, мы сразу же ляжем спать, — говорит Роберт.

— Спать? Упаси Боже. Мне хочется посмотреть на вечерний город, — отвечает она. — Пройтись по кварталам, где живут черные… Я сгораю от любопытства увидеть все своими глазами…

— Нет, — говорит он. — Сегодня вечером мы остаемся в отеле. Мне нужно подлечиться. У меня не на шутку разболелось горло…