— Я не могу сказать вам… — ответила Анук.

— Дедушка мог умереть от такого тяжелого удара… И ты была бы повинна в его смерти, — сказала мать.

— Порой мне кажется, что все вы уже давно покойники, — ответила Анук.

— Я не могу… — произнесла Клотильда.

И тут же осеклась, не закончив фразы.

— Чего вы не можете? — воскликнул дед.

— У меня нет сил бороться со временем, которое калечит наших детей…

— Во всем виноваты сами родители! Детей надо воспитывать, а не потакать им во всем! — неожиданно заявил старик. — Меня тошнит от глупости… вашей и вашего мужа… Вы оба ни на что не способны…

Анук решила вставить свое слово:

— Меня часто оскорбляют из-за вас… Стоит только назвать мою фамилию, как люди сразу же начинают косо смотреть… Вы слишком богаты и знамениты…

Старик яростно застучал тростью по толстому персидскому ковру, поглощавшему все звуки.

— Почему ты не заводишь друзей среди таких же богатых людей, как мы?

И обращаясь к сыну:

— Забери свою дочь из школы, где ей внушают столь опасные революционные мысли… Отправь-ка ее в Испанию. Пусть она набирается ума-разума в монастыре… Или же найми ей строгую гувернантку, да такую, которая бы глаз с нее не спускала… Сделайте хоть что-нибудь. Черт возьми… И это — наша наследница…

— Отец! Вы облили нас помоями. Я чувствую себя по уши в грязи.

— А я? Вчера около собора Святой Магдалины мне показалось, что я покойник.

Обращаясь к Анук как к единственному достойному противнику, способному противостоять ему в споре, он воскликнул:

— Что тебе еще надо? От рождения Бог дал тебе все — известную фамилию, состояние, истинные размеры которого трудно определить, роскошь, безопасность. Какого рожна тебе еще не хватает?

Анук кусала ноготь.

— Осторожно, дорогая! — воскликнула мать. — Твои ногти!

— Что тебе не хватает? — переспросил дед.

С глубоким вздохом она ответила:

— Мне трудно спорить с вами… Вы так уверены в том, что деньги…

— Говори!

— Мне хочется думать, что на свете есть еще люди, которых вы не можете купить… Моя мечта — носить другую фамилию и не зависеть от вас. Ни в чем.

Старик побледнел и сумел только произнести:

— Черт побери! Эта мерзавка хочет быть бедной…

— Отец!

Мать едва держалась, чтобы не упасть в обморок.

Дед не на шутку разошелся:

— Я знаю, что она вбила себе в голову… Она хочет самостоятельно строить свою жизнь. Однако на подобное был способен только один я из всех вас! И сделал это!

Похожий на состарившегося Тарзана, он бил по своей тощей груди сухоньким кулачком.

— Я заработал столько, что хватит на три поколения вперед. В этой жизни тебе не придется и пальцем шевелить. Твоя задача состоит лишь в том, чтобы сохранять заработанное мною богатство… Разве тебе этого мало?

— Слишком много, — произнесла Анук. — Когда люди смотрят на меня, то я вижу в их глазах корысть и зависть. Для них я не человек, а только денежный мешок…

Старик метал гром и молнии:

— Мерзавка.

— Отец!

— Заткнитесь.

— Да, дедушка…

— Ты думаешь, что тебя нельзя купить?

— Да, дедушка.

— Ты ошибаешься… И я докажу тебе это… Скоро узнаешь…

Анук опустила голову. Ее терпению пришел конец.

Дед подзадорил ее:

— Чего ты еще хочешь?

— Посвятить себя одному великому делу, — ответила она.

— Какому?

— Благотворительности…

Дед потемнел лицом.

— Каждый год я раздаю целое состояние на благотворительные цели…

Она сорвалась на крик:

— И этим покупаете себе множество привилегий… Одной рукой даете, а другой гребете к себе. Вы вводите людей в заблуждение… Косвенным путем…

— Яблоко от яблони недалеко падает, — произнес старик, повернувшись к матери. — Спасибо… Во время беременности вы случайно не зачитывались Марксом?

— Она не поняла бы ни строчки, — вступился отец. — Даже я…

— Я пошутил! — крикнул дед.

Анук добавила:

— Я хотела бы посвятить себя кому-то… или чему-то… Я хочу приносить пользу…

— Приносить пользу? — переспросил дед. — Где, скажите на милость, вы воспитывали свою дочь? Кто внушил ей подобные мысли? Покажите мне этого негодяя!

Он все еще продолжал в ярости стучать тростью об пол. Но уже без прежнего рвения. Было видно, что старик выдохся.

Клотильда встрепенулась:

— Дурочка, какую пользу ты собираешься приносить?

Анук невольно пожалела мать. Бедняжка упорно не желала расписываться в своем поражении.

Анук бросилась в атаку:

— Я хочу быть полезной обществу или же…

Тут дед зашелся в приступе сухого кашля. Однако он грубо оттолкнул сына, поспешившего постучать ему по спине.

— Что это за глупая привычка — барабанить людям по спине? Итак, ты хочешь быть полезной обществу? А что же, по-твоему, делаем мы?

Она произнесла:

— Деньги…

Ее голос звучал негромко. Что, если после этих слов они разорвут ее на куски?

— Мерзавка, — произнес дед.

— Отец, вы не могли бы подбирать выражения?

— Да, дедушка.

— На твоем месте я молился бы на такого деда. Мне пришлось начинать с нуля… Я скупал никому не нужные картины… И сколотил на этом огромное состояние. Когда мне было семнадцать лет, ветер гулял в моих карманах. Теперь же я владею девятью картинными галереями… Неужто это не достойно уважения?

— Я уважаю вас… Но такой груз слишком тяжело нести…

— Ты несправедлива ко мне. После смерти я точно буду ворочаться в могиле из-за тебя.


— Стерва! — закричал мотоциклист, которого она прижала к правой обочине дороги.

И как только загорелся зеленый свет, он ударил кулаком в боковое стекло «роллс-ройса».

«Вот что мне приходится терпеть из-за каких-то вонючих трехсот девяноста тысяч франков, — думает она. — Через неделю мы уже будем в Вашингтоне. Первый шаг на пути к свободе… Дед был прав… Он сумел достать меня с того света… Однако незадолго до его смерти мы с ним здорово ладили…»

2

— Два последних кресла справа, — говорит Роберт.

— Они уже ждут вас, — отвечает стюардесса с улыбкой. — Мадам, я могу взять ваши вещи?

Анук передает ей свое летнее пальто.

— Пожалуйста.

Роберт ставит в ногах наполненный деловыми бумагами портфель.

Анук устраивается в кресле. Ее охватывает радостное волнение.

— Повернись и погляди назад… За перегородкой находится так называемый экономический класс. Поверь, там ничуть не хуже. Мы могли бы с таким же успехом…

— Возможно, но там место для тех, кто отправляется в деловую поездку, а не в свадебное путешествие, — отвечает Анук. — Мы же с тобой — молодожены. Нам следует держаться за руки, целоваться в губы и шептать друг другу на ушко: «Любовь моя, умираю от нетерпения… Где тут поблизости постель?»

Ирония Анук раздражает Роберта. Ему не хватает чувства юмора. Он часто ощущает себя слоном в посудной лавке. При чьей-то удачной шутке он способен только вовремя растянуть губы в улыбке или же с видом знатока качнуть головой.

Он кладет свою ладонь на руку Анук.

— Давай немного передохнем… Не будь такой занозой… Заключим перемирие хотя бы на несколько дней…

С протянутого бортпроводницей подноса Анук берет конфетку. Аккуратно разворачивая обертку, она едва сдерживается, чтобы не рассмеяться.

— Что так веселит тебя? — спрашивает Роберт. — Я тоже хочу посмеяться.

— Я вспомнила о проделках моего деда. Он был большим шутником…

При воспоминании о деде она не может не признаться: «Старик был самым прикольным человеком в семье. Даже после своей смерти ему удалось меня разыграть. Однако я не сержусь на него. Я поступила бы точно так же, если не хуже…»

Дожив до того времени, когда он добился всего, о чем мечтал, дед пресытился прелестями своей законной супруги. Побывав однажды на представлении «Лебединого озера», он познакомился с солисткой балета… Воздушным бестелесным созданием…

В жизни старик прежде всего ценил свои удобства. Он построил для балерины дом напротив собственного особняка. Между зданиями пролегала узкая дорога, по которой автомобиль мог ездить лишь в одном направлении. Каждый день дед возвращался по одной и той же стороне улицы. В последнюю секунду он командовал: «направо» или «налево» — в зависимости от того, с кем он хотел скоротать этот вечер, с балериной или же с женой. Надо сказать, что его шофер никогда не ошибался… Особняки были построены по одному проекту. Гостиная балерины располагалась на том же этаже, что и гостиная супруги. Комнаты были обставлены одинаковой мебелью. Все предметы в ванной, вплоть до стаканчика, куда он опускал на ночь свою вставную челюсть, были выполнены в одной и той же цветовой гамме. Внутреннее убранство дома балерины нисколько не отличалось от интерьера особняка законной супруги. Старик не упустил ни малейшей детали. Он никогда не изменял своим привычкам.

Как правило, дед ходил с низко опущенной головой, глядя в пол, поскольку предавался любимому занятию, которое он называл «мерить расстояние шагами». В конце концов он пришел к выводу, что лучше делать больше коротких шагов, чем меньше длинных. Каждое утро, опустив ноги с постели, он принимался считать свои шаги вплоть до самых дверей офиса.

Причуды деда не раз становились причиной курьезных недоразумений. Однажды он прибыл на свою улицу с односторонним движением не с пустыми руками. Он купил для своей балерины роскошное бриллиантовое колье. Отдавая приказ шоферу, старик спешил поскорее вручить любовнице ценный подарок. Сгорая от нетерпения, он вылез из «роллс-ройса» и, как всегда глядя себе под ноги, переступил порог особняка. Не успели перед ним захлопнуться тяжелые двери, как тотчас ловкие руки слуги подхватили его пальто, шляпу, портфель и трость с массивной серебряной ручкой.