— Ты немедля покинешь двор. Отправляйся в Жуанвиль, свой майорат, и оставайся там впредь до новых распоряжений.

Он поклонился, запахивая камзол, метнул взгляд на Марго — и вышел.

— Если я еще раз застигну тебя со своей сестрой — убью! — закричал Генрих ему вслед.

Я подала знак Лукреции закрыть дверь и запереть на засов, чтобы нас никто не побеспокоил. Затем, по-прежнему держа в руках плеть, повернулась к сыновьям:

— Что это на вас нашло? Марго ваша сестра. Как вы могли?

— Она шлюха! — в бешенстве процедил Карл. Нижняя губа его кровоточила — вне сомнения, он сам же, забывшись, и прокусил ее. — Вот-вот состоится ее помолвка с принцем Наваррским, а она у нас за спиной развратничает с Гизом!

Я подавила ужас при виде его искаженного лица и бугрящихся мускулов на руках и плечах, закаленных каждодневной работой в кузнице.

— Уходите, — сказала я. — Я сама все улажу.

— Да. Верно, — подхватил Генрих, — пускай матушка все уладит. Могу поспорить, Гиз больше и близко не подойдет к Марго.

— И к тебе тоже, братец, и к тебе тоже! — Карл внезапно разразился лающим смехом. — То-то будет счастлив твой смазливый телохранитель Гуаст!

Генрих оцепенел, затем схватил Карла за руку и выволок из комнаты, оставив меня наедине с Марго. Она с трудом поднялась, волосы ее были измазаны кровью, покрывавшей плечи.

— Это правда? — спросила я. — Ты отдала этому отродью Гизов свою девственность?

— Нет! — Марго неудержимо дрожала всем телом. — Я… я только хотела повидать его… проститься с ним… — Голос ее захлебнулся рыданием, и она закрыла лицо руками. — Я люблю его. Я люблю его всем сердцем, а теперь навсегда потеряла — из-за тебя.

Я вдруг обнаружила, что не могу шевельнуться. Марго едва не погубила все, отдавшись наследнику семейства, которое было самым безжалостным моим врагом, и все же я не могла обвинять в случившемся только ее, потому что здесь была и моя вина. Я недооценила силу ее страсти, не осознала вовремя, как она может стать опасна. Для мужчины поддаться порыву чувств простительно и даже достойно восхищения; незамужнюю девушку, особенно принцессу, подобное безрассудство может погубить безвозвратно.

— Ты не должна никогда больше с ним видеться, — услышала я собственный голос, холодный и безжизненный. — Слышишь? Никогда. Гиз для тебя отныне мертв. Равно как и ты для него.

Марго подняла на меня огромные заплаканные глаза, исполненные такой боли, что видеть ее было невыносимо.

— Пойдем, надо обработать твои раны. — Я протянула ей руку. — Ты сможешь идти?

Марго молча кивнула, и мы с Лукрецией отвели ее в покои.

На следующий день я написала герцогине де Гиз о том, что недавно овдовевшая мадам де Порсьен составит прекрасную партию для ее сына. Указанная вдова была, по сути, вдвое старше герцога, однако я не сомневалась, что он сообщил родне о своих неприятностях, а стало быть, возражений не последует. Так и вышло. Не прошло и недели, как Гиз поспешно обвенчался со своей невестой.

Я отправилась сообщить об этом Марго. Гиз даже не попытался бороться за нее, ни единым словом не возразил, что она, и только она, — его единственная любовь. По ее потрясенному лицу все стало ясно и без слов.

— Теперь, — прибавила я, — ты можешь всецело посвятить себя принцу Наваррскому. Ты выйдешь за него замуж, добьешься того, чтобы он принял католичество, и родишь ему сыновей, которых воспитаешь истинно католическими принцами. Такова твоя судьба.

— Моя судьба, — эхом повторила она и сумрачно усмехнулась. — Стало быть, так ты это называешь? Ты и Карл отняли у меня все. Вы уничтожили меня. Я ненавижу вас обоих. Я хочу, чтобы вы умерли.

Я взглянула на нее, замершую на краю кровати, словно раненый зверь, готовый вот-вот броситься на обидчика.

— Пусть будет так! — Я распахнула дверь. — Но какие бы чувства ты ни испытывала, ты сделаешь то, что я велю.


Грозовые облака клубились над Шенонсо, и хищный ветер терзал наши штандарты и полы одежд. Мы ожидали прибытия королевы Наваррской.

Руки мои в перчатках, отороченных рысьим мехом, совсем закоченели. В паре шагов от меня стояла Марго в бледно-желтом атласном платье, и соболий капюшон, скомканный ветром, осенял ее голову, словно изорванная вуаль. Следы плети на ее коже давно побледнели, однако она по-прежнему не разговаривала с нами и лицо ее хранило выражение каменного безразличия.

Пронзительно протрубили герольды, и минуту спустя к нам начала приближаться разрозненная кавалькада наваррцев. Я испытующе оглядела гостей — небольшую группу всадников, одетых в черное, которые скакали рядом с каретой. Выступив вперед, я распахнула дверцу кареты:

— Мадам, я счастлива приветствовать…

Учтивая фраза костью застряла у меня в горле.

Королева Жанна тонула в мягких подушках, кутаясь в меховую мантию; лицо ее больше походило на обтянутый кожей череп, поредевшие медно-рыжие волосы были тщательно приглажены, глаза обведены темными кругами.

Один из ее спутников отодвинул меня в сторону, чтобы помочь королеве выйти из кареты. Опершись на его руку, она прямо взглянула мне в глаза — до того хрупкая, что казалось, ее вот-вот унесет ветром. Тем не менее, даже ослабев, Жанна сохранила былую дерзость; одарив меня кривой усмешкой, она прошептала:

— Чтобы вам не нужно было спрашивать, мадам Медичи, скажу сразу: моего сына с нами нет.


Прямая как палка Жанна восседала в светлой, отделанной голубым атласом анфиладе, которую я выделила в ее распоряжение. Она не покидала своих покоев несколько недель; испугавшись, что она так и испустит дух, не подписав соглашения, я приставила к ней собственных врачей. Теперь Жанна выглядела лучше, бледное лицо ее слегка порозовело, хотя частый сухой кашель никуда не делся. Равно как и возмутительное упрямство.

— Я сказала — нет. Я не привезу сюда сына, пока не буду полностью удовлетворена.

Я потеряла всякое терпение.

— Чего еще вы хотите от меня? — воскликнула я, расхаживая по комнате. — Вначале вы потребовали, чтобы церемония венчания не была католической ни по внешнему виду, ни по обряду, и я заверила вас, что молодые будут венчаться снаружи Нотр-Дама, после чего ваш сын и его свита смогут посетить гугенотскую службу, а мы выслушаем мессу. Потом вам захотелось, чтобы, буде Испания станет угрожать Наварре, я пообещала вам поддержку наших войск, — и я согласилась. И наконец, вы пожелали, чтобы будущий брак был одобрен Колиньи, на что я показала его письмо с одобрением.

— Да, я видела подпись Колиньи… Но почем мне знать, его ли это письмо?

— Разумеется, его! — Я перевела дух и, умерив голос, продолжала: — Я не стала бы вас обманывать. Я уже говорила прежде: наши дети должны пожениться. Они замечательно подходят друг другу, и вместе мы покажем миру, что, хотя и молимся по-разному, нам нет нужды воевать из-за наших различий.

— И когда это вы решили, что мы можем жить в мире? — ехидно осведомилась Жанна. — До или после того, как назначили награду за голову Колиньи и разрушили гугенотскую крепость Ла-Рошель? Или это было, когда вы впустили во Францию испанских солдат, чтобы вместе сражаться против нас?

— Вы проделали такой долгий путь только для того, чтобы со мной препираться? — Я уперла в бока сжатые кулаки.

Вялый смешок заклокотал в груди Жанны. Она задохнулась, прижала ко рту платок. На клочке полотна осталось кровавое пятно. Жанна сунула платок под обшлаг рукава с таким видом, словно это ровным счетом ничего не значит.

— Я хотела вновь увидеть вас, — сказала она. — Хотела собственными глазами взглянуть на нечестивую Екатерину Медичи и узнать, все ли, что о ней говорят, правда. Верно ли, что вас прозвали Мадам Змея потому, что вы, точно змея, ядовитым укусом убиваете своих врагов?

Жаркая кровь бросилась мне в лицо. Да как смеет она торчать тут в своих траурных гугенотских тряпках и бросать мне в лицо обвинения, если сама поддерживала наших врагов? Я сделала шаг к Жанне, и в этот миг мне было безразлично, согласится она на брак или рухнет замертво к моим ногам. Жанна вжалась в кресло.

Я остановилась. Я не ожидала, что она так отшатнется от меня, не ожидала, что руки ее так судорожно вцепятся в юбки. Взглянув в округлившиеся глаза Жанны, я вдруг поняла: да она же испугалась! Испугалась меня. Она и вправду верит, что я — то самое чудовище, какой изобразили меня гугенотские памфлетисты. Она вняла инсинуациям и сплетням, хотя сама знала, каково это — быть одинокой женщиной, принужденной защищать свою страну и своих детей.

Язвительное чувство юмора взяло во мне верх над гневом.

— Ну что ж, теперь вы меня увидели, — со смешком проговорила я. — И что же, я вправду такая злая, как болтают?

— Одно то, что вы так легкомысленно говорите об этом, все подтверждает.

— Ну так думайте себе что хотите; мне все равно. Я предлагаю вашему сыну невесту королевской крови, а вашему королевству — защиту от Испании. Кто еще сделает столь щедрое предложение?

Несколько мгновений Жанна молча сверлили меня взглядом, а затем вздернула подбородок.

— Вам не удастся подчинить меня своей воле. Я не призову сюда своего сына и не дам никакого ответа, пока мне не будет позволено поговорить с вашей дочерью наедине.

Я задумалась. Марго, конечно, здесь… Но могу ли я ей доверять? Я проклинала тот час, когда открыла ей свои замыслы, потому что теперь вынуждена была полагаться на нее. Жанну не переубедить; она пошлет сыну еще одну порцию зловещих предостережений, и тогда он шагу не сделает из своего замка. Моя надежда покончить с религиозной распрей рассыплется в прах. Вспыхнет война, как неизбежно вспыхивала раньше, и я снова вынуждена буду править страной, которая пожирает себя самое.

Разве что… Мысль об этом прокралась в мою голову, точно кошка на мягких лапах. У меня же есть подарки Козимо…