— Это платье, — Елизавета поддернула верхние юбки, — не слишком ли… как вы говорите… богатое?

Марго захихикала. Другая моя дочь, Клод, приземистая толстушка в платье лилового бархата, носившая уже второго ребенка, внушительно ткнула ее локтем.

— Оно превосходно. — Я расправила юбки из серебряной парчи, расшитые геральдическими лилиями. — И очень подходит к цвету твоей кожи. У тебя чудесная кожа, дорогая моя. Не правда ли, Марго?

Марго выдохнула воздух уголком рта.

— Да, пожалуй, — проговорила она и, порхнув к туалетному столику, принялась изучать украшения Елизаветы. — О-о, какие миленькие! — Она проворно схватила пару рубиновых сережек. — Смотри, как они подходят к моему платью! Красный цвет мне больше всего к лицу. Все так говорят.

— Возьми их, — сказала Елизавета прежде, чем я успела возразить.

Марго тотчас выдернула из ушей опаловые сережки и нацепила рубиновые. Глядя, как она упивается своим отражением в зеркале, я подумала о том, как разительно отличается это самовлюбленное восхищение от безразличного взгляда Елизаветы. И тут словно злобный чертик нашептал мне на ухо: я с беспощадной ясностью поняла, что надеть красное посоветовал Марго некий далеко не безразличный ей воздыхатель.

— Ты не собираешься поблагодарить за подарок? — вслух осведомилась я.

— Спасибо, дорогая сестричка! — Марго тотчас чмокнула Елизавету в щеку. — Эти сережки просто прелесть!

Когда она ретировалась к Клод, чтобы похвастать своим трофеем, я нагнулась отряхнуть пятнышко, оставленное туфлей Марго на подоле невестиной юбки. Елизавета коснулась моего плеча, и я подняла голову.

— Это не важно, — проговорила она. — Никто не заметит грязи на невесте.

Она покорила мое сердце этими словами, свидетельством здравого смысла, который она развила в себе, будучи товаром на ярмарке невест королевской крови.

— Действительно, — согласилась я и, выпрямляясь, поморщилась.

Мое верхнее платье было зашнуровано слишком туго. Не нужно было мне просить Лукрецию затянуть корсет на лишнюю дырочку в тщетном старании сохранить хотя бы подобие давно исчезнувшей фигуры.

— Вы также выглядите великолепно, — промолвила Елизавета, указав на мое отражение.

Мне ничего не оставалось, как только повернуться лицом к зеркалу. Я увидела там невысокую плотную женщину в темно-лиловом, почти черном наряде, чьи волосы были убраны под остроконечный чепец, а в уголках темных глаз залегли морщинки. В ушах у меня покачивались скромные изумрудные сережки, ниже плоеного воротника красовались ониксовая брошь и нить черного жемчуга. Однако ничто в мире не способно было возродить мою ушедшую юность… и я отвернулась от зеркала.

Зазвонили колокола. Лицо Елизаветы вновь стало непроницаемо-царственным.

— Пора! — Я взяла ее за руку и повела из комнаты, чтобы вручить в жены моему сыну.


Войдя под своды церкви, мы заняли места на королевских скамьях: справа от меня сидели Генрих и Эркюль, слева Марго, Клод и ее супруг. Придворные и знать заполнили церковь до отказа; густой аромат духов смешивался с едким дымом свечей в канделябрах и факелов на стенах, а время от времени к этой смеси добавлялся запашок конского навоза, занесенного снаружи на сапогах какого-то вельможи. Карл, облаченный в парадную мантию и корону, преклонил колени перед алтарем рядом с Елизаветой, и монсеньор кардинал приступил к нескончаемой церемонии венчания.

Краем глаза я следила за Марго: ее взгляд переместился к скамьям, на которых устроились Гизы. Молодой Гиз определенно заслуживал внимания: алый камзол выгодно подчеркивал его яркие голубые глаза и золотистые волосы. Он отрастил усы и бороду, что прибавило степенности его юному возрасту. В какой-то миг в нем проглянуло сходство с хищным ликом его покойного отца, Меченого, и меня пробрала дрожь.

Гиз был одет в красное — как и Марго.

— Среди нас призрак. Гляди! — Внезапно Генрих коснулся губами моего уха. — Здесь Колиньи.

Я застыла.

— Это… это невозможно!

— Возможно, и еще как. Неужели ты не чувствуешь его взгляда? Он и сейчас с тебя глаз не сводит.

Кровь бросилась мне в голову. Я ничего не видела и не слышала. Колиньи? Этого быть не может. Я не готова. Я понимала, что рано или поздно мы встретимся, но я-то хотела устроить эту встречу тогда, когда будет удобно мне, — после того как приступлю к воплощению замысла поженить Марго и принца Наваррского. Сейчас я еще не собрала всех участников этого дела. Королева Жанна все так же избегала меня; я послала ей приглашение на свадьбу Карла, но она ответила учтивым отказом, сославшись на болезнь. Я полагала, что Колиньи также станет держаться подальше от двора, поскольку я так и не отменила награду за его голову. Он не стал бы так рисковать, Генрих наверняка ошибся.

Набравшись духу, я оглянулась. Позади меня скучали придворные, которые мечтали лишь о том, чтобы венчание поскорей завершилось и началось празднество; перешептывались дамы и почтенные матроны, которые, несмотря на прохладу, обмахивались веерами. А еще дальше, в сумраке задней части церкви, стояли несколько человек.

Там, укрывшись в густой тени, стоял и Колиньи. Глаза его на осунувшемся лице горели ледяным огнем.

— Видишь? — прошептал Генрих. — Я же говорил: среди нас призраки.


— Как ты мог? — упрекала я, покуда Карл переодевался к праздничному пиру. — Он не получил официального прощения! Как ты мог пригласить его?

Сын круто развернулся ко мне, оттолкнув пажа, который, стоя на коленях, снимал с него украшенные драгоценными камнями туфли.

— Ты говорила, что наш указ дарует прощение всем гугенотским вождям!

— Это совсем другое дело. Они действовали под его командой и по его указке.

— Не вижу разницы. Амнистия есть амнистия. Я дал слово короля и не стану брать его назад. Я пригласил Колиньи, потому что это моя свадьба, и я хочу, дабы он знал, что мы не желаем ему дурного.

Я застыла с приоткрытым ртом, опешив настолько, что и не знала, как быть. Повторялся тот самый день в Блуа: всякий раз, когда бы ни появлялся Колиньи, мой сын преображался. Я видела в нем собственную слабость, безоглядное доверие, которым некогда страдала сама. Мне хорошо было знакомо обаяние Колиньи, я знала, как он способен привлечь и убедить других, ибо сама когда-то испытала на себе его силу. Впрочем, я чувствовала ее до сих пор — вот только теперь я знала ему цену.

— Он писал тебе? — спросила я.

— Да, писал! — процедил Карл, одарив меня ошеломленным взглядом. — И что такого? Я ему ответил. Я отменил награду за его голову и заверил его, что он под моей защитой. И это в самом деле так. Война окончена. Мне нужен мир, и я добьюсь мира!

— Если тебе нужен мир, тогда ты, именно ты должен отослать Колиньи. Твоя невеста — католическая принцесса, кузина Филиппа Испанского. Она не сможет принять Колиньи.

— Очень даже сможет, если я прикажу! — Паж поспешно убрался с дороги Карла. — Я сыт по горло всей этой религиозной распрей. Колиньи — пэр Франции, и место при дворе принадлежит ему по праву. Сейчас как раз самое подходящее время установить прочный мир. — Карл помолчал, глядя на меня суженными глазами, и этот взгляд напомнил мне его отца. — Ты говорила, чтобы я никому не рассказывал об идее брака Марго с принцем Наваррским, и я согласился молчать. Может, ты передумала? Может, предпочитаешь, чтобы мы продолжали убивать друг друга?

— Разумеется, нет! — Я не сумела скрыть прозвучавший в моем голосе гнев. — Но ты ведь знаешь, что Колиньи сам развязал против нас войну. Он отвергал все уступки, пока у него не осталось выбора.

— Против меня он войны не развязывал. Я не заключал соглашений с Испанией.

Я подавила жаркое желание схватить своего сына за шиворот и трясти до тех пор, пока он не станет способен рассуждать здраво. Я больше не имела власти над Карлом; в свои двадцать лет он стал полноправным монархом. Я опекала его сколько могла и теперь ясно видела, что своей опекой неумышленно вызвала его недовольство.

— Сын мой, — мягче проговорила я, — вполне разделяю твои чувства, но сейчас не самое подходящее время и место для такого решения. Ты должен отослать Колиньи ради его собственной безопасности. Здесь Гизы. Ты рискуешь его жизнью.

— Если Гизы или кто-то другой тронут Колиньи хоть кончиком пальца, они ответят передо мной лично. — Карл выхватил шляпу из рук съежившегося от страха пажа. — Колиньи останется здесь. Собственно говоря, я намерен вернуть ему место в Совете. Он будет моим советником по делам гугенотов, как и был до этой чертовой войны.

С этими словами Карл обошел меня и направился к двери.

— Увидимся в зале, — бросил он.


Карл исчез сразу после пира, бросив меня и Елизавету представлять королевское семейство на свадебных торжествах. Я полагала, что он отправился переодеться, так как терпеть не мог наряжаться в пух и прах. Сидя на возвышении рядом с Елизаветой, я наблюдала за Марго, раскрасневшейся от вина и комплиментов, которыми осыпали ее придворные кавалеры. Она, казалось, вовсе забыла о существовании Гиза, который сидел рядом с Генрихом. Если он в свою очередь и уделял внимание Марго, то весьма искусно скрывал это, улыбаясь и кивая, покуда Генрих что-то нашептывал ему на ухо, а придворная шлюха при каждом удобном случае подливала вина в их кубки. И в самом деле, Гиз казался совершенно поглощенным тихой беседой с Генрихом и не замечал, что с него не сводит глаз красивый испанец Антонио де Гуаст, который во время войны служил под командой Генриха, а теперь стал его телохранителем.

Сумрачный взгляд испанца на миг озадачил меня. Подобные взгляды я видела и прежде, порой у придворных дам, которые оценивающе разглядывали друг друга, словно соперники на арене. В глазах Гуаста горели зависть и ревность, и я поневоле задумалась, какие отношения связывают этого человека с моим сыном.