Они гуляли по маленькому городу рядом с Будапештом. Смотрели в глаза друг другу. Восхищенно показывали пальцами на открывающиеся взору утонченные пейзажи и все время улыбались. Потом они стали говорить. Сначала неуверенно, не понимая друг друга и бессильно разводя руками. Потом все интенсивней и увлеченней. Они задавали друг другу вопросы, помогая себе мимикой и выражением глаз, и в конце концов Алинка вдруг ощутила, что ей все или почти все понятно. Она перестала чувствовать языковой барьер и каким-то невероятным образом понимала каждый вопрос и отвечала на него, не задумываясь. И видела, что Джон тоже все понимает. Они смеялись, держались за руки и, вдыхая острый свежий аромат гор, сходили с ума от накатывавшего блаженства.

Потом был ресторан. Коньяк и цветы. Фотограф сделал пару моментальных фото, и, только взглянув на них, Алинка поняла, что сегодня она действительно потрясающе красива. Это лицо, глядящее на нее большими светлыми глазами, как будто сияет неземным светом. Оно лучезарно и удивительно.

— Это не я, — восхищенно шепнула Алинка.

— Это ты, — ответил Джон. Он взял ее руку в свою и покрыл долгими страстными поцелуями. — Это ты, — снова сказал он. Витиеватые орнаменты и нежно-золотистые ковры зала потонули в мягком полумраке. Алинка закрыла глаза. Она дрожала. Она видела перед собой лицо Джона, но каким-то невероятным образом оно сливалось с Витькиным лицом. Она слышала голос Джона, но в сердце звучал Витькин голос. Она хотела его, потому что она так долго хотела Витьку.

— Пойдем, — пригласил Джон.

— Куда? — спросила Алинка. На самом деле ей было все равно куда. Ей действительно было все равно, куда идти за Витькой, хоть на край света. Неожиданно в ее сердце заиграла музыка. Как тогда, когда она сидела в своей комнате перед стареньким пианино. «Боже мой, что я делаю? — пронеслось в ее голове. — Ведь мне еще нет и семнадцати». Но так ли это важно, оправдала она себя.

Конечно, она могла бы просто отказать ему. Как много раз она произносила это заветное слово: «Нет». Как много раз оно спасало ее от чересчур настойчивых поклонников.

Но на сей раз ей не хотелось произносить это слово.

«Будь что будет», — решила про себя Алинка и, закрыв глаза, поплыла по бурному круговороту чувств. Легкий дурманящий аромат коньяка ударил ей в голову. Поцелуи Джона сводили ее с ума. Она приникла к нему всем телом, откинулась в его объятиях и подставила лицо нежным и горячим губам мужчины.

— Пойдем, — снова пригласил ее Джон, и она послушно поднялась и пошла рядом, придерживаясь за его руку. Ее слегка покачивало, голова кружилась, а во всем теле плескалась сладостная истома.

Они вошли в затемненный номер отеля. Алинка посмотрела в слегка прищуренные глаза Джона и едва подавила сладострастный стон.

Наконец Джон снова обвил ее гибкий стан руками. Он прикоснулся горячим дыханием к влажному виску Алинки и прошептал «дорогая», потом он шептал еще что-то, но Алинка не вслушивалась в звуки. Дрожа от внутреннего напряжения, она поймала своими губами его рот и проникла в раскрытые губы нежным и теплым язычком. Совсем так, как это делал он. Джон мягко высвободился от ее всепоглощающего поцелуя и стал касаться губами ее шеи, плеч, щек. Он прошелся по дужкам бровей и трепетным язычком стал щекотать реснички.

Алинка вибрировала всем телом. Она ощущала, как по ее бедрам скользит его жаркая ладонь, и с беспомощным содроганием ждала продолжения.

Джон взял губами мочку ее уха и неожиданно глубоко проник живым языком вглубь. Словно электрический ток пронзил Алинкино тело. Он обхватил руками ее бедра и стал плавно и медленно, будто в танце, прижимать их к себе. Это действовало неимоверно возбуждающе. Алинка проваливалась в чувственную пучину и ничего не могла поделать со своим все нарастающим и нарастающим желанием.

Джон уложил ее на кровать. Он, не торопясь, расстегнул на ее груди мелкие пуговки французской блузки, и пока правой рукой он освобождал бусинки пуговок от петель, левой мягкими круговыми движениями массировал тугую и плотную от напряжения грудь Алинки.

Алинка сходила с ума от блаженства. Бедра сами распахивали гостеприимный и ждущий Сезам. В голове звучала мелодия, потрясающая, мощная, невероятная музыка любви.

Джон освободил теплые нежные бугорки от стесняющей их ткани, и словно что-то взорвалось внутри у Алинки. Страстные поцелуи обжигали ее грудки и заставляли сердце биться с ошеломляющей силой. Алинка трепетала. Она стонала и руками ласкала его спину, как бы принуждая к тому, чтобы он наконец овладел ею. Но Джон мучил ее, заставляя сгорать на медленном, невыносимо сладком огне страсти.

Он коснулся ложбинки между остренькими тугими грудками, губами пробежал по животу, кончиком языка проник в пупок и стал медленно вращать языком, одновременно сводя Алинку с ума горячими ладонями на напряженной и извивающейся талии.

Алинка таяла от блаженства и, когда наконец Джон доплыл до святая святых и охватил твердыми губами разгоряченный и взбухший от притока крови цветок клитора, Алинка в изнеможении вскрикнула, задрожала каждой клеточкой тела и затихла, чувствуя себя, как после отбушевавшего смерча. По лицу ее блуждала слабая улыбка. Она не могла пошевельнуться, не могла произнести ни единого звука, даже малейшие проявления жизни причиняли ей муки преодоления внезапно свалившейся неимоверной усталости.

Джон на мгновение оторвался от тела Алинки, а потом снова стал ласкать ее, легко и ритмично поглаживая спину, обследуя плечи, ключицы, шею. Из рук его исходило успокаивающее и возвращающее силы мягкое тепло.

Алинка уткнулась лбом в плечо Джону и, успокоившись, наконец-то уснула.


Наступило утро. Алинка проснулась первой. Она торопливо набросила блузку и непослушными пальцами, сгорая от стыда и смущения, стала застегивать ее. Потом влезла в юбку, надевая ее, против обыкновения, через ноги. Юбка была длинная, и Алинка путалась в ней. Светлая ткань джерси мягко отливала персиковым оттенком. Сквозь жалюзи, неплотно закрытые и пропускающие солнечный свет, сочился яркий поток изумительно чистого неба. На фоне этого неба Алинка, раздвинув пластины жалюзи, наблюдала все те же пики гор, безмятежно высившихся над людской сутолокой скоротечных будней. Горы выглядели надежно и незыблемо. Над самой крутой вершиной все еще таял в спокойной глади небес бледный кружок луны.

Алинка, подавив смущение, решительно приблизилась к Джону. «Боже мой, — подумала она, — я, наверное, спятила, если позволила этому мужчине так спокойно завладеть моим телом». Она все никак не могла себе объяснить, что же произошло с нею вчера. Почему она так легко поддалась власти этого совершенно чужого ей человека. Он ведь вез ее к себе в магазин, а привез в отель. Да нет, не стоит обвинять во всем его. Во всяком случае, он поступил с нею благородно. А могло быть совершенно иначе. Могло произойти то, к чему она, собственно, и подстрекала невольными своими желаниями Джона и о чем бы ей пришлось потом жалеть всю жизнь.

— Салют, — услышала она и вздрогнула от неожиданности. Джон смотрел на нее прищуренным темным взором и, похоже, совершенно не мучился произошедшим.

Он мягко обнял Алинку и попытался привлечь ее к себе. Алинка освободилась из его рук. Джон присел в кровати, и взгляд его стал озабоченным.

Он что-то спросил на венгерском языке, и Алинка, удивляясь тому, что еще вчера так беззаботно беседовала с ним и все понимала, пожала плечами. Джон бросил на нее быстрый встревоженный взгляд, встал с постели и подошел близко-близко. Он снова положил ей руки на плечи и, дыша в затылок, стал говорить нежным и тихим голосом. Алинка снова ничего не поняла. Тогда Джон, скользя рассеянным взглядом по стенам, беспомощно взмахнул руками. Он вышел в ванную, включил воду и стал мыться. Вода радостно бренчала по чугунной ванне, беззаботно клокотала и рассеивала напряженное Алинкино внимание. Стыд отпустил, осталось зыбкое чувство неловкости, будто бы она совершила какой-то проступок, будучи не в себе, а, стало быть, и не вполне несет за него ответственность.

За завтраком Алинка чувствовала на себе пристальный, изучающий взгляд Джона, но стоило ей вскинуть на него глаза, как тот ускользал от ее зрачков. Он медленно и словно нехотя ел салат. Голоса в зале смешивались с легкой оркестровой музыкой, официанты быстро и бесшумно сновали между столиками, поднося блюда и убирая пустую посуду. Люди смеялись, шутили, разговаривали деловыми голосами, о чем-то перешептывались. И только за их столиком царило гробовое молчание.

Когда подошел официант, Алинка остановила его жестом и спросила на английском:

— Простите, мне нужен телефон. Я хотела бы позвонить.

Официант кивнул и отошел. Алинка раздосадованно вздохнула, думая, что тот, ничего не поняв, просто покинул их. Но из двери, за которой он скрылся, вышел другой человек.

— Вы что-то хотели? — спросил он, страшно коверкая язык и глядя на Джона. Джон ответил ему по-венгерски, и тот любезно улыбнулся Алинке. Он повторил свой вопрос на жутком английском языке, и Алинка поморщилась. Тогда Джон снова что-то сказал ему, и он, улыбнувшись еще любезнее и шире, продублировал то же самое на приличном русском.

— О! Мне нужно позвонить! Как славно, что вы знаете русский язык, — Алинка прямо-таки расцвела и просияла от несказанного удовольствия говорить на родном языке. — Оказывается, в этой стране русский знают лучше английского, — предположила она.

— О, да, здесь много русских. Еще со времен войны. И в нынешнее время сюда приезжает немало. Мы же соседи, не так ли? А телефон там, — он указал рукой в направлении служебного выхода. — Я вас проведу, если желаете.

Алинка поднялась, но тут Джон взял ее за руку и, подняв умоляющий взгляд на метрдотеля, тихо попросил его о чем-то.