Ленка сунула в руки Витьке бутерброд, щедро намазанный черной икрой. Нос резанул неприятный рыбный запах. Ох, как не хотелось ему сейчас есть!

— Э-эй, ты чего? — Они вышли на свет, и Витька почувствовал, что свет ставит его в идиотское положение. Он представлял себе, как выглядит его напряженное лицо, как фальшиво держится на губах улыбка и как лживо звучит голос.

— Ничего, — ответил он резко. — Я идти собрался. Думаю, посчитаю до трех, и пойду. Хорошо — ты выскочила.

Скорее бы уйти из-под этого магазина, так ярко освещающего неоном улицу.

— Слушай, забери этот бутерброд. Все равно есть его не буду. Не хочу. И вообще, передумал я в «Треугольник».

Ленка остановилась, посмотрела на него уничтожающим взглядом, взяла из его рук бутерброд и в сердцах залепила им в сверкающую витрину.

— Ну и дура. — Витька склонил голову набок. Сейчас хоть врать не нужно и лицемерить. Тон его голоса остался неизменным. Таким же спокойным и холодным.

— Я — дура? А ты?

— И я, наверное, дурак. — Он вздохнул, посмотрел на разъяренную Ленку безразличным и пустым взглядом, помолчал минуту, затем тихо сказал: — Не будь такой мрачной, у тебя есть богатый выбор, я уверен — жизнь твоя не будет скучной и пресной.

Ленка развернулась на каблуках, оглянулась, попытавшись напоследок улыбнуться надменно и свысока, но улыбка у нее получилась вымученной, и пошла.

— Тебя проводить? — зачем-то крикнул вдогонку Витька. На самом деле ему не хотелось провожать ее. Ленка знала это, а потому даже не повернула голову в сторону звука.

«Ну и черт с ней!» — подумал Витька. Он посмотрел, как удаляется ее тень, и медленно поплелся в «Треугольник».


Кафе, единственное в городе, работало в режиме ночного пивбара. Но, кроме пива, соленых сухариков и еще всяких разных штучек к этому всеми уважаемому и любимому напитку, там подавали спиртные коктейли, холодные закуски и кофе.

В это время посетителями кафе была в основном молодежь, не желающая идти в ДК на дискотеку или в кинотеатр. На дискотеке обычно тусовались подвыпившие «тины», хватали оголенные ляжки девиц и, громко хихикая, отпускали скабрезные шуточки в адрес совсем уж обнаглевших и обесстыжевших парочек.

В кинотеатре по вечерам крутили одни и те же, набившие всем оскомину индийские мелодрамы. На экранах кипели целомудренные страсти, а на галерках взасос целовались не имеющие другого приюта влюбленные, скрываясь от назойливых и бесцеремонных взглядов в мерцающей темноте зала.

Естественно, что Витька пошел в «Треугольник», идти больше было просто некуда. Но едва он вошел в прокуренный полумрак кафешки, ему стало как-то не по себе. Вечер обещал быть тоскливым. Никого из знакомых он не увидел. Вернее, почти все, кого он увидел, были так или иначе знакомы ему. Наверное, он мог бы даже назвать их по именам. Вот сидит у окна старый кот и плут Ермилин. Ермилин вечно пьян, вечно чем-то недоволен и вечно облеплен разновозрастными бабами примерно в одной упойной кондиции.

За столиками еще с полтора десятка человек. Одни бурно дискутировали, громыхая пивными бокалами о столы, другие, положив голову на подставленную ладонь, тупо смотрели немигающим взглядом в прокуренное пространство, третьи пели вполголоса.

На полу, от входа до стойки, лежала широкая кремовая, давно потерявшая свой первоначальный вид синтетическая дорожка. Витька вытер ноги о лежащий у двери коврик и вошел в бар. Не произнося ни звука, он оглядывал присутствующих.

— О! Витек! Это же потрясающе! — Навстречу ему выбрался из-за стола осоловевший от градуса и отяжелевший от количества выпитого Бизиков. — Ты где пропадал?

— Да так, — вяло отмахнулся Витька. Ему не хотелось сидеть в этом гадюшнике, но еще меньше хотелось идти домой. Он боялся, что будет сидеть, как последний дурак, у окна и ждать, словно красна девица своего суженого, когда же придет Алинка.

Он будет ждать, думать о ней, представлять себе ее очкастого пуделя и ненавидеть себя за эту невыносимую зависимость. Потом он будет думать о Нонне. Словно заноза сидит в его голове то, что Нонна беременна.

— Давай к нам! — пригласил Бизиков Витьку к себе за стол. Витька оглядел сидящих там. Их оказалось двое. Незнакомые ему парни.

— У нас и повод есть, — увещевал его Бизиков и почти что тянул за рукав по направлению к лишнему за их столом стулу. — Братан приехал! Братан! Ты знаешь, у меня классный братан.

Очень скоро Витька сидел за общим столом, пил, курил, много говорил с малознакомыми людьми, рассказывал о своих путешествиях по свету, об учебе. Время пролетело быстро, и, когда Витька наконец-таки выбрался из бара на улицу, было уже без четверти час.

— Да ты че? Обидеть хошшь? — Бизиков едва ворочал языком и снова затаскивал Витьку в бар. Он лез к нему целоваться, пускал слюни и неприятно вис на шее.

— Все, все, — запротестовал Витька. — Ну все, Бизон, будя! Меня дома ждут. — Он пожал руку своему недавнему собутыльнику и покачиваясь пошел.


Вопреки неудержимому желанию поскорее добраться домой и плюхнуться в чистую, пахнущую свежестью и хрустящую от крахмала постель, Витька пошел в сторону того дома, у которого торчал, как неприкаянный, несколько часов тому назад.

«Неужели она все еще там?» — думал он, нервно покусывая губы. Эта привычка осталась у него с самого детства. Тогда губы растрескивались и болели, особенно зимой. Только по этому покусыванию и можно было догадаться о его внутреннем беспокойстве, в остальном же ни один мускул лица не выдавал ни чувств, ни эмоций. Впоследствии Витька избавился от дурной привычки, но сейчас, будучи немного навеселе, он вдруг вернулся смятенной душой в прошлое.

Окна оказались темными, по всему было видно, что «пудель» либо спит, либо ушел.

«Нет, конечно же, он никуда не уходил! — эта мысль пронзила Витьку насквозь. Кровь отхлынула от лица. — Они же… Да они… Алинка все еще там! И этот щенок облезлый…» — Витька пытался взять себя в руки, но образы, один красноречивей другого, вставали в его воспаленном мозгу.

«Они вдвоем, — представлял он себе и гнал прочь болезненное видение, но ничего у него не получалось. — Они лежат, он ласкает ее. Трогает ее плечи, ее шею. Руками. Губами…»

В душе закипала ревность. В голове все перепуталось. Витька, еле сдерживая накатившую волну, лихорадочно перебирал варианты того, как ему поступить. Наконец он не выдержал напряженной внутренней борьбы и стремительным шагом пошел вперед, к подъезду. Так, наверное, шли на амбразуру, с помутнением в глазах, с отчаянной решимостью погибнуть или уничтожить врага.

Он быстро, почти не ощутив напряжения, взбежал по лестнице. Мозг еще пытался как-то контролировать ситуацию, но побелевший палец уже вдавливал кнопку звонка.

Звонок оказался оглушающе пронзительным и неприятно резким. Именно звонок вышиб из его головы остатки хмеля.

«Господи, что я делаю?» — мелькнуло в голове у Витьки. Его не беспокоило, что сейчас могут открыть родители Антона, он вполне мог выкрутиться, сказав, что перепутал двери, и извинившись. Больше всего его страшила перспектива наткнуться на растрепанную, взлохмаченную Алинку.

Пудель откроет дверь. Что-то скажет, потом из-за его спины вынырнет вопрошающе удивленная Алинка, и все! Все! Для него она будет навсегда потерянной. Ведь не сможет же он прикасаться к ней с постоянно скребущим душу чувством ревности и сомнения. Нет уж, лучше ничего не знать! Тогда есть возможность убедить себя, что все это — плод его разыгравшегося воображения. Плод больной фантазии — не более. Ведь проще обмануть себя и жить с этим сладким обманом, тогда у него останется если не Алинка, то хотя бы надежда.

Дверь отворилась. На удивление, перед этим из-за нее не было слышно ни звука. Как будто Антон стоял с той стороны и ждал звонка. Только вот открыл не сразу, раздумывая, стоит ли впускать ночного гостя.

— Вам кого? — Очки сползали с переносицы на кончик носа. Лицо было помятым и сонным. Нет, точно, не стоял у двери, спал скорее всего. Спал, видать, один. В таких трусах вдвоем спать неприлично. Вид его был само удивление.

— Вас.

— Меня? — Антон еще больше удивился. Очки окончательно уползли со своего места, и Витька подумал, что сейчас они упадут на кафель и, клацнув стеклами, разлетятся вдребезги.

При близком рассмотрении фигура хозяина оказалась не такой уж отталкивающей, как показалось Витьке с первого раза, когда он рассматривал Алинкиного приятеля через окно. Да, худощав, но жилист и упруг. И лицо ничего. Приятные, немного грустные глаза, мягкие полукружья бровей, полные слегка бледноватые губы. Подбородок с ямочкой.

От растерянности и удивления столь поздним визитом незнакомца Антон немного сжался, но, не заметив в глазах Витьки явной угрозы, посторонился, то ли пытаясь спрятать за дверью свой голый торс и облаченный в изделие местной фабрики зад, то ли приглашая войти в комнату.

Витька принял это движение за приглашающий жест. Тем более что Антон отвел в сторону руку, вот-вот начнет раскланиваться.

— Проходите, чем могу быть полезен? — совсем по-взрослому (хотя почему бы и нет, ведь не ребенок же, в самом деле), предложил хозяин квартиры.

— Ты один? — Витька переступил порог, споткнувшись о выступающую его часть. «К несчастью!» — вспыхнуло в голове, и беспокойство снова завладело им.

Пудель молчал. Он не знал, что ответить на этот вопрос, и не понимал, для чего он был задан? Один-то один, но стоит ли говорить об этом в ночную пору. Он уже пожалел, что впустил незнакомца в дом. С тревогой вглядываясь в нетрезвые и внезапно забегавшие глаза, он неуверенно протянул: