Варвара Сергеевна охнула про себя – молчаливый и хмурый сын был сентиментален и тосковал по отцу. А она, занятая своим горем и младшим сыном, даже не обратила на это внимания. Она вообще держала эту дурацкую дистанцию, которая объяснялась в большей степени душевной ленью. Только спустя годы она честно призналась себе в этом. Чтобы приблизиться к старшему сыну, недостаточно было болтать о пустяках и контролировать его жизнь, необходимо было научиться молчать с ним, подстраиваться под его настроения, а самое главное, понять, что он имеет право быть другим, нежели младший. Сын ушел из дома в свою семью, а она если и не вздохнула с облегчением, то устало выдохнула.

После смерти Алексея Владимировича в семье все завертелось, но Варвара Сергеевна уже не успевала за этим движением. От попыток идти в ногу она уставала, а потому очень скоро ограничилась мыслью: «Живы-здоровы, и слава богу! Взрослые, сами разберутся!» Тем более что совладать с Вадимом не представлялось никакой возможности – дело, которым он занялся, было такое странное и непривычное, что Варвара Сергеевна одно время даже склонна была видеть какие-то темные побуждения.

– Мама, брось! Заскок пройдет, и он успокоится, – успокаивал ее Юрий и шел дорогой проверенной – нужные знакомства, просторный кабинет и деятельность, не имеющая никакого материального итога, кроме высокой зарплаты.

– Что ты делаешь? Чем занимаешься в этом своем комитете? – однажды спросил брата Вадим.

– Планирую, прогнозирую, договариваюсь, – радостно ответил Юрий. – Это тоже, между прочим, необходимо.

– Наверное. А опыт-то есть?

– Ровно столько, сколько у тебя в продюсерском деле.

Братья не враждовали, но и близости между ними не было. Разъехавшись, они связь потеряли вовсе.

«Жениться Юра успеет. С его внешностью, воспитанием, положением и деньгами холостым он не останется. Пусть поживет для себя!» Варвара Сергеевна лукавила. Ей не хотелось делить ни с кем «младшенького». А потому телефонный звонок издалека стал для нее ударом.

– Мама, я женюсь! – Голос Юры звучал так близко, словно он находился совсем рядом.

– Как?

– Так, обычно, как женятся все нормальные люди!

– Да? – Варвара Сергеевна растерянно помолчала.

– Приеду, расскажу подробности. Ты только пока никому ничего не говори. На это есть причины. Обещаешь мне?

– Обещаю.

– Мама, ты не рада?

– Рада, – ответила Варвара Сергеевна и положила трубку. Было бы легче, если бы «все подробности» она узнала прямо сейчас, и все вопросы могла бы задать прямо сейчас, и обсудить все можно было бы сию минуту. Ей стало бы легче, если бы она «заговорила» эту новость. А так, в одиночестве и догадках, одна неприятнее другой, она проплакала весь вечер, сожалея о том, что рядом нет мужа, который своим здравым смыслом одобрил и «узаконил» бы решение сына. Она плакала, понимая, что с этой свадьбой окончательно исчезнет неуловимый дух домашнего прошлого. «Мы все никогда больше не будем сидеть на нашем диване!» – рыдала она в подушку. Почему-то в ее воспоминаниях это было самым важным – она и Алексей Владимирович на разных концах длинного дивана, а между ними Вадим, Юра и Аня. Они только что пообедали и теперь слушают рассказ отца о каком-то путешествии. Тогда она снисходительно относилась к этим посиделкам и терпела их только ради мужа. «Слушай, Варя, не суетись, давайте все еще посидим. А то я свою семью совсем не вижу!» Она соглашалась, но охотнее бы отправила детей по комнатам заниматься, а мужа отвела бы наверх, в гости к Величко. Там можно было бы узнать много свежих сплетен и покрасоваться платьем. Сейчас, когда Юра так радостно и беззаботно рвал с семейным гнездом, те самые посиделки ей казались воплощением прочности их жизни.

К ее удивлению и осторожной радости, младший сын приехал один. «Может, он передумал?» – думала она и суетилась с обедом. Но Юра, даже не взглянув на тарелку со своим любимым щавелевым супом, разложил веером фотографии.

– Вот моя будущая жена!

С фотографий смотрела совсем молодая девушка – темные глаза, крупные губы, волосы густые, забранные наверх.

– Она?!

– Ты ее знаешь, да? – Юра улыбнулся.

– Если бы ты хоть иногда вылезал из своей машины и ходил пешком, ты бы увидел это лицо на всех московских перекрестках. Она поет в Большом, о чем сообщают все афиши.

– Ну и что ты думаешь по этому поводу?

– Красивая, – вежливо признала мать.

– Мама, ты отлично понимаешь, о чем я! И мне нужен твой совет. Если он мне не понравится, я поступлю по-своему. Предупреждаю сразу. Но ты всегда меня понимала, ты чувствовала меня так, как никто другой.

Варвара Сергеевна, у которой от этого признания благодарно дрогнуло сердце, обняла сына:

– Мы с тобой понимали друг друга с полуслова.

– Да, на это и надежда.

– Так в чем же дело?

Юра откашлялся и рассказал о Вадиме и Але.

– Я думал, ты знаешь. Он же опекал ее так, что бедная Галя потеряла покой и сон. Вадим любит Алю, я это знаю точно. И если он решит хоть намекнуть ей, она не выйдет за меня замуж. Она, как и Вадим, человек долга. Ты что, ничего не знала?

– Во-первых, ты знаешь своего брата. Он никогда ничего никому не рассказывает. Приедет, бывало, сумки, полные продуктов, бросит на пол и сидит молча. Ни слова, ни полслова о том, что у него в жизни происходит, что дома, что на работе. А уж что на душе, так это вообще потемки. Я не знала, что это его протеже. Только слышала, что у нее редкий голос, жила и училась в Европе. Поначалу Галя мне еще звонила, жаловалась, она думала, что это интрижка. Ты представляешь, у нашего Вадима – интрижка с женщиной? Это невозможно! Я ей так тогда и сказала…

Варвара Сергеевна вдруг вспомнила, что в том разговоре с Юрой она вдруг ощутила впервые какую-то напряженность.

Словно сын на этот раз был с чем-то не согласен, но не говорил, боясь обидеть мать…

– Мам, все так сложно, что и описать словами нельзя. Я хочу жениться на Але. Мы встречаемся уже почти два года. Вадим узнал об этом недавно. У Али контракт с ним – он оплачивал обучение, потом устраивал ее артистическую карьеру…

– Юра, чего проще – поговори с Вадимом… Не может же быть монополии на человека?

– У него – может. Он упрям и несговорчив. К тому же, мама, влюблен, и я это знаю. И он делает из нее оперную звезду мирового масштаба. Или уже почти сделал! Он всегда знает, чего добивается. Он только не ожидал, что может в нее влюбиться…

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, имел возможность наблюдать.

– А она?

– Она влюбилась в меня. К Вадиму у нее совсем другие чувства – благодарность, доверие, уважение… Надо сказать, его есть за что уважать. Это верно. Но Аля запросто может отказаться выходить за меня замуж, если узнает про его чувства к ней.

– Ну, вы такие разные… – Варвара Сергеевна растерялась. Вадим, по ее мнению, всегда проигрывал Юре.

Не бог весть какая проблема, братья не поделили девушку. Но Варвара Сергеевна очень хорошо себе представила состояние Вадима, для которого Аля была олицетворением его смелости, его выбора, его риска. К тому же брак с Галей… Варвара Сергеевна покачала головой – она никогда не понимала и не принимала до конца женитьбу сына. Галя могла быть женой блестящего математика, но никак не продюсера, человека, по роду деятельности вынужденного вращаться среди молодых, красивых и талантливых женщин. Или Гале надо было смириться, поддержать мужа…

– Юра, что я должна сделать?

– Мама, поговори с Вадимом. Сама. Объясни ему все. Я боюсь, что он поставит Але условие – либо замужество, либо карьера.

Но Варвара Сергеевна сделать этого не успела. Два дня она собиралась с мыслями, тем более что Вадим опять был в отъезде, а на третий день, когда уже была готова обсудить с младшим сыном тезисы предстоящего объяснения со старшим, в квартире послышался характерный звон ключей. Варвара Сергеевна выбежала в прихожую и увидела Вадима, который осторожно ставил на пол свой дорогой портфель. «Копия отца!» – ахнула про себя мать, понимая, что сын мертвецки пьян.

– Ты откуда?! – выдохнула Варвара Сергеевна.

– Оттуда. – Сын ткнул пальцем в потолок, то есть в небо.

– Не понимаю.

– Мама, я с самолета. И у меня очень болит голова. Они там чем-то таким угощают, что лететь совсем не страшно. Только потом изжога. И мигрень. И все остальное тоже. Мама, чаю сладкого, крепкого, с водочкой, а?

Варвара Сергеевна растерялась – в интонациях сына было нечто такое, что делало ее сообщницей, другом, самым близким, самым верным. Вадим никогда так с ней не разговаривал. Впрочем, и таким пьяным она его никогда не видела.

– Раздевайся. Или тебе помочь?

– Мам, за кого ты меня принимаешь? Раздеться я и сам могу.

Варвара Сергеевна бросилась накрывать на стол. Хлеб, масло, колбаса, варенье и горячие пирожки с капустой – все это в одно мгновение было выставлено на белой скатерти. Когда она резала хлеб, в столовой появился Вадим. От него пахло душистым мылом, а волосы были влажные.

– Вот, я умылся и в полном порядке, – объявил он и, посмотрев на стол, добавил. – Как все вкусно! И красиво, даже если не хочешь есть, все равно съешь!

Тут он неожиданно подошел к Варваре Сергеевне, уткнулся ей в шею и заплакал. Плакал Вадим жалобно. В этих слезах не было громкой детской обиды и не было взрослого тихого невозвратного горя. Вадим плакал, как плачут подростки, безответно влюбленные в одноклассницу. Варвара Сергеевна от растерянности уронила нож и рассыпала по скатерти крошки. Она осторожно повернулась к сыну и очень неумело прижала его к себе. В голове у нее мелькала дурацкая мысль: «Господи, я даже не помню, когда его целовала! Что же я наделала?!» Она, стесняясь саму себя, – с Вадимом она никогда не позволяла себе никаких таких нежностей, – осторожно погладила его по голове.