– Именно потому, что понравились, – отвечала Елена Семеновна, – пусть лежат.

Вадим так и не понял, как надо отреагировать на эти слова. Их разговоры сводились к одной теме – к Але. Здесь они чувствовали себя, как сообщники, как друзья, как родные люди. Вадим готов был бесконечно слушать об Алином детстве, ее успехах в школе, ее увлечении музыкой. Елена Семеновна, благодарная за такое внимание к дочери, теряла свою суровость и превращалась в приятную и умную собеседницу, не лишенную своеобразного чувства юмора.

– Вы ведь совсем другая, чем кажетесь на первый взгляд, – улыбался Вадим. На этой кухне он чувствовал себя уютно. Наверное, душу грел тот факт, что Аля, по которой он так скучал, провела здесь всю свою жизнь.

– Я и была другой. Когда-то. Потом так сложно было жить, и я так боялась ошибиться, что планки ставила низкие, которые перешагнуть было можно, не то что перепрыгнуть. А потом появились вы.

– Вы воспитывали Алю одна?

– Да, тяжело было. И мать-одиночка – это же клеймо. Ну если не клеймо, то не лучший факт в биографии. Но я не боялась разговоров. Я родила Алю от любимого человека, зная, что вместе мы не будем никогда. Это был сознательный шаг, сразу же определивший мою судьбу. Я ведь искусствовед по образование, а работала там, где позволяли как можно больше времени проводить с дочерью. Я вам сейчас что-то покажу.

Елена Семеновна принесла альбом и показала Вадиму небольшой групповой снимок. Люди, одетые по тогдашней моде: долговолосые мужчины в брюках-клеш, девушки в длинных ситцевых платьях и джинсовых юбках расселись на полу в большой студии. Окна под потолком освещают их лица. Вадим внимательно посмотрел на снимок:

– А где здесь вы?

– Вы совсем не светский человек! Даже не удосужились сообразить, что своим вопросом ставите меня в неловкое положение. Я так изменилась?

Вадим смутился, он действительно ни в ком не мог признать свою собеседницу. Еще раз пробежав глазами снимок, он зацепился взглядом за мужское лицо. Вот мужчина кого-то ему напоминал…

– Вот это я! – Елена Семеновна указала на девушку за плечом того самого человека, который показался Вадиму знакомым.

– Вы?! – Вадим не сдержал удивления. Со снимка на него смотрела красивая девушка. Она только чуть-чуть напоминала Алю. У Али лицо было мягче. А у молодой Елены Семеновны характер читался во всем – и в глазах, и в позе, и в улыбке.

– Да, это я. Аля родилась через девять месяцев после того, как был сделан этот снимок. Все, отдавайте мне его. Спрячу подальше, а то одно расстройство… Столько лет прошло…

– Двадцать один год уже, – машинально ответил Вадим. Он почему-то чувствовал себя разбитым, еще какая-то глухая тревога, мучившая его с утра, превращалась в раздражение и злость. Даже всегда успокаивающая беседа с матерью Али не помогла.

– Извините, я поеду, устал.

Елена Семеновна проводила его до двери:

– Вы когда Алечку увидите?

– Я даже не знаю. – Вадим с некоторых пор не любил этот вопрос. – Дела в Москве никак не отпускают…

Вадим не мог сказать, что ему тяжело видеть Алю, влюбленную в другого мужчину, интересного и состоятельного. И уж точно соперничать с ним Вадим не может. Он помнил еще ту сцену с поцелуем Тенина и Али. В их позах и жестах он увидел уже зарождающуюся страсть, которой помешать был не в силах.

– Вадим, не морочьте мне голову. Если что-то вас беспокоит, можете мне сказать, подумаем вместе. Я переменила к вам отношение очень давно. И не из-за денег, которые вы тратите на Алю и которые потратили на меня. Я знаю, что вы открыли счет на мое имя и кладете туда каждый месяц неплохую сумму. Мне же из банка звонили, просили за процентами зайти.

– Зайдите, и поскорей, – нашелся Вадим, – а то инфляция, сами знаете.

– Спасибо, но люблю я вас не за это все, а за то, что вы поверили в мою дочь. За то, что вы – порядочный мужчина. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Понимаю, но все эти достоинства – часть моего бизнеса. Если будет по-другому, то мой бизнес будет называться иначе. Спасибо вам. Я заеду на днях, может, даже завтра.

– Буду вас ждать. – Елена Семеновна совсем по-матерински поцеловала его в лоб.


Всю ночь Вадиму снились кошмары. Они не имели сюжета, смысла, а главное, были черно-белыми, отчего становились особенно зловещими. Во сне он кого-то уговаривал добавить желтой краски, помыть кисти, разбавить белила… Проснулся Вадим в поту. «Господи, занимаюсь музыкой, а снятся мольберты! – Он долго лежал, открыв глаза, прислушиваясь в дыханию Гали. – И она бедная, и я несчастный, только Аля, наверное, счастливая! Так, наверное, и должно быть, не всем же счастье! Заеду сегодня к Елене Семеновне, а то вчера совсем невменяемый был!»

И он заехал. И задал вопрос, который мучил его весь прошлый вечер, снился в виде кошмара ночью и днем неотступно преследовал.

– Елена Семеновна, можно я еще посмотрю вчерашнюю фотографию? Пожалуйста, очень вас прошу. – Что-то прозвучало в его голосе такое, что мать Али встала и принесла альбом.

– Скажите, кто это? – Вадим указал на мужчину, которого приметил вчера.

– Почему вы спрашиваете?

– Он мне кого-то напоминает, а кого – понять не могу. Прямо-таки заноза…

Елена Семеновна молчала, она смотрела в альбом и, казалось, принимала решение. Наконец она подняла глаза и произнесла:

– Он вам напоминает Алю. Как ни абсурдно прозвучит эта фраза. Это ее отец.

Вадим присмотрелся – да, было что-то общее, сейчас он тоже это понял, но успокоения не наступило. Лицо было знакомо не только Алиными чертами.

– Пожалуй… – Уловив растерянность в его голосе, Елена Семеновна вышла в другую комнату и вернулась с завернутой в газету книгой.

– Вы помните? Я купила это в Зальцбурге. Этот альбом в Советском Союзе купить было нельзя. Так вот, это альбом произведений Алиного отца. Он художник. Фотография, которую я вам показала, – это его проводы. Он уезжал из страны навсегда, в эмиграцию. Он никогда не хотел жить здесь, всегда все ругал, брюзжал, хотя достиг многого. Но ему хотелось другой, совсем другой жизни. У нас были с ним отношения, но так, не роман, не любовь, а дружба и постель. Сейчас бы сказали, секс. Я не постесняюсь вас, это был действительно секс. Во всяком случае, он сам так говорил. Но я его любила, просто знала, что эта любовь напрасна – из страны я уезжать не хотела. А он уехал, и больше ни разу я его не слышала и не видела. Знакомые говорили, что там, на Западе, он сделал отличную карьеру. Нет, он не добился всемирной славы или известности, он научился писать картины, которые имели сбыт. Коммерческий художник. Он разбогател, обуржуазился. Впрочем, он всегда был склонен к подобному. Мы были проще, а он словно из семьи князей, хотя на самом деле его мать работала швеей на фабрике. Он, кстати, шить умел отлично. У него было множество талантов и немало способностей. Человек он был увлекающийся. Пользовался успехом у женщин. Он уехал, я осталась. Родилась Аля. Она – желанный ребенок. Я хотела дочь от человека, которого любила, но который об этом даже не догадывался. И не догадывается. – Елена Семеновна развернула книгу и передала ее Вадиму. Он ее уже видел мельком тогда, в Зальцбурге. Сейчас он в каком-то оцепенении листал страницы и видел картины, которые висели на стенах в усадьбе Алекса Тенина.

– Его фамилия…

– Тенин. Но Аля носит мою фамилию и никогда ничего не слышала об отце, и я надеюсь, что не услышит. Ни к чему это.

– Да, конечно… – Вадим чувствовал, что пот ручейком сбегает по спине. Он должен молчать. Елена Семеновна ничего не должна знать об отношениях Али и отца. Он сам должен все рассказать Але. Это его обязанность. Если бы не он, не поездка в Зальцбург, ничего этого не случилось бы. Во всем виноват он.


Как длинна жизнь в дороге! Вадиму казались вечностью и этот стремительный взлет, и быстрая посадка, а уж само время, проведенное в облаках, ползло еле-еле, мучая своей безвыходностью. И такси, которое летело по автобану, было черепахой, и быстрый шаг тоже был невыносимо медлителен. Вот они, знакомые двери пансиона. Увидев их, Вадим понял, что труднее задачи он в своей жизни еще не решал. Он остановился как вкопанный, собираясь с духом, еще раз повторил мысленно то, что сотни раз повторял про себя всю дорогу, и потянул тяжелую дверь.

– Фрейлейн Корсакова? Она выехала из пансиона. Да, совсем. Несколько дней назад. Нет, я не знаю ее нового адреса. Она ничего не оставила. Затрудняюсь сказать.

Вадим выронил из рук полупустую дорожную сумку. Нет, конечно, он ее найдет, но когда? И что она делает сейчас?! Куда она могла уехать?! Господи! Да к Тенину! Как он сразу не сообразил! Надо взять такси…

– Cкажите, а на мое имя никаких писем не оставлено? Мистер Спиридонов.

– Для вас фрейлейн Корсакова оставила записку. – Портье протянул маленький конверт.

«Мой точный адрес на обороте. Ключ в конверте. Очень жду. Аля».

– Пожалуйста, вызовите мне такси.

Еще через полчаса Вадим ехал по направлению к небольшому городу. Уже в машине он узнал этот путь – когда-то они так ехали в гости к Алексу Тенину. «Все логично, она хотела быть ближе к нему. Только как ей все открыть! Как ей сказать, что она влюблена в собственного отца?! Что будет с ней, когда она все узнает?! Нет, надо что-то придумать!» Вадим прикрыл глаза – надо было собраться с мыслями.


Открыл он глаза от толчка – машина свернула с основной дороги и теперь ехала по улице небольшого селения. Вот показался главный городской собор, вот старая монастырская стена и колокольня, вот здание в стиле неоклассицизма – это наверняка городская ратуша. Вадим еще раз протянул записку водителю.