Одна из фрейлин Анны, Бесс Холанд, стоявшая рядом со мной, рассмеялась:

— Представляю, как это обрадует высокочтимую и благородную мать леди Мэри!

На лице Анны появилась довольная улыбка, как у кошки, добравшейся до миски со сметаной. Королевская фаворитка обожала устраивать браки, хотя день ее собственной свадьбы так пока и не был назначен.

Леди Мэри Говард была сестрою того самого графа Саррея, чьей женитьбе на леди Фрэнсис де Вэр маркиза весьма способствовала. «Действительно ли Анна так любит устраивать чужую жизнь, — подумала я, — или ей доставляет удовольствие досаждать герцогине Норфолкской, ее тетке по мужу, которая из чувства верности королеве Екатерине отказалась оставаться при дворе, когда законная королева была отправлена в ссылку своим супругом». В одном я была уверена: Бесс Холланд получила место в свите Анны только потому, что последней хотелось позлить герцогиню — сия новоиспеченная фрейлина много лет была любовницей герцога Норфолка.

Мне нравилась Бесс — возможно, потому, что она, как и я, воспитывалась в деревенском поместье, среди сельских дворян, и не задирала нос. Подобно Анне, она стремилась к богатству и не скрывала, что хочет обеспечить себя на случай, если прискучит герцогу. Подобно сороке-воровке Бесс обожала все яркое и блестящее, отдавая явное предпочтение драгоценностям. При этом по натуре мисс Холланд была девушкой жизнерадостной и веселой, большой любительницей всевозможных развлечений. Впрочем, такими же были и две другие фрейлины, с которыми я делила как обязанности, так и часы досуга: Энн Гейнсфорд и Энн Сэвидж. Мне приходилось соблюдать осторожность, общаясь со всеми ними, потому что они долгое время служили леди Анне и были верны ей. Впрочем, эти обе Энн в подруги и не набивались. Надо отдать им должное, они и не насмехались надо мной, и не кичились своим положением, что меня вполне устраивало.

Двадцать пятого октября оба монарха въехали в Кале. Их вышли встречать все — от слуг в коричневых ливреях и красных шляпах до солдат в красно-синих мундирах. Король Англии был одет с немыслимой роскошью — поверх украшенного рубинами и алмазами камзола был наброшен парчовый плащ, казавшийся сделанным из чистого золота. Когда кавалькада всадников въехала в город, три тысячи орудий дали одновременный приветственный залп, оглушивший всех нас. Короля Франции с почетом сопроводили в Стейпл-Инн на главной площади Кале, где он должен был ночевать, однако, надо признаться, выглядел правитель Франции не столь представительно на фоне своего английского собрата.

В тот же вечер король Франциск отправил мэра Парижа к леди Анне с подарком — огромным бриллиантом. Маркиза была заметно польщена таким знаком внимания, но этот подарок не мог сгладить того прискорбного для ее гордости факта, что ни одна из благородных французских дам не сопровождала Франциска в Кале. Соответственно, как того требовал этикет, все дамы и девицы в свите короля Англии должны были держаться на вторых ролях.

В воскресенье, двадцать седьмого октября, король Генрих давал большой пир в Казначействе. Перед тем как торжественно встречать на правах хозяина своего союзника, он пришел в покои леди Анны. Маркиза радостно его приветствовала.

— Это — знаменитый рубин Черного Принца?[114] — спросила она, указывая на огромный красный камень размером с гусиное яйцо. Он был частью ожерелья, состоявшего из крупных рубинов, подобранных одна к одной жемчужин и сверкающих бриллиантов. Красота его почти затмевала великолепие пурпурного наряда короля, шитого золотом.

— Да, это тот самый камень, — с улыбкой ответил король своей возлюбленной.

Я украдкой наблюдала за его величеством, пока он тихо беседовал с леди Анной. Даже не будь он королем, он все равно был мужчиной, притягивающим к себе сердца. Он казался благородным рыцарем из тех старинных легенд, которые я так любила пересказывать. В нем были величие и утонченность, сила и царственность. Признаю, что я, как, наверное, любая женщина при дворе, была немного влюблена в нашего монарха.

Как только король вышел из покоев леди Анны, началась суета, обычно предшествующая каждому дворцовому празднику, а сейчас удесятеренная в связи с важностью момента. Для вечернего маскарада были сшиты роскошные костюмы свободного покроя из золотой парчи со вставками из золотого кружева. Они дополнялись одеваемыми сверху перевязями из малинового атласа, расшитыми серебром. Одно из этих драгоценных платьев предназначалось для маркизы, остальные — для шести придворных дам, которым выпала особая честь сопровождать леди Анну в Кале и участвовать в вечернем пиршестве. Ими были леди Дороти Говард, дочь деда леди Анны от его второго брака, в замужестве графиня Дерби; леди Лайл, жена виконта Артура Плантагенета, побочного сына короля Эдуарда IV; виконтесса и дочь барона леди Джейн Рочфорд[115], жена Джорджа Болейна, брата леди Анны; леди Фицуолтер, сестра графини Дарби, супруга барона, которому предстояло наследовать графский титул; леди Мэри Рочфорд, дочь графа, и, наконец, Элизабет Уоллоп. Ее отец, как и мой, был простым рыцарем, но замужем она была за английским послом во Франции.

Поскольку столь знатные особы даже на маскараде не могли передвигаться без почетного эскорта, мы — четыре фрейлины — должны были сопровождать их. Мой костюм был сделан из малинового атласа с накидкой из темно-зеленого льняного батиста.

Мы были давно готовы, но должны были ждать, пока оба короля отужинают. На пиршественный стол подали сто семьдесят различных блюд, поэтому знак, по которому мы должны были начать наш танец, запаздывал.

Наконец заиграла музыка, и мы вошли в пиршественные покои, скрывая лица за разукрашенными масками. В огромном зале было светло как днем. Я насчитала двадцать серебряных канделябров, и в каждом было не меньше сотни восковых свечей. Канделябры были вделаны в стены, обитые серебряной парчой, в которой отражался свет свечей. Стены также были украшены венками, свитыми из золотой парчи и усыпанными драгоценными камнями и жемчугом.

Когда мы вошли, наступила тишина, которая затем была нарушена радостными возгласами, стоило семи дамам начать свой танец. Король Генрих сиял. Он был посвящен в замысел своей возлюбленной и радовался его успеху, как ребенок. Король Франциск казался слегка смущенным.

Когда танец закончился, маркиза смело поднялась на возвышение, где стоял стол с почетными гостями, и на безупречном французском пригласила короля Франции спуститься и станцевать с ней. Остальные дамы также выбрали себе кавалеров среди принцев и пэров Франции, сидевших за этим «высоким столом», а фрейлины довольствовались дворянами попроще. Я пригласила какого-то француза, которого выбрала совершенно случайно. Я так и не узнала его имени, но танцор он был хоть куда. Мне так понравилось выписывать сложные фигуры танца вместе с ним, что я чуть не забыла о цели нашего маскарада.

Мы прошлись, в двух паванах и закончили гальярдой[116], когда король Генрих, как будто бы повинуясь внезапному порыву, отвел в сторону руку Анны, державшую маску. Король Франции изобразил удивление, хотя, по-моему, он прекрасно знал, с кем танцует. Возможно, он узнал леди Анну еще и потому, что сестры Болейн в юности много времени провели при французском дворе.

Сняв маски, мы продолжали танцевать, а леди Анна и король Франциск присели на скамью под окном, где продолжали почти час вести оживленную беседу. Переливчатый смех маркизы свидетельствовал о том, что она наслаждается обществом повелителя соседней страны. Постепенно Генрих мрачнел все больше и больше. Наконец он не выдержал и прервал их разговор, прямо заявив французскому монарху, что тому пора отправляться в Стейпл-Инн. Генрих лично проводил Франциска, дабы убедиться, что король Франции действительно ушел и не вернется.

Ревность короля удивила меня, хотя, возможно, леди Анна нарочно вызвала ее. Во всяком случае, она выглядела очень довольной тем, как повел себя Генрих.

Когда маркиза вернулась в свои покои, то я уже была там, чтобы помочь ей снять маскарадный костюм и переодеться в шикарный черный шелковый пеньюар. Она отослала всех своих служанок, оставив только свою сестру и меня.

— Сыграем в карты, — объявила маркиза. Я сняла накидку и осталась в малиновом атласном платье. Леди Мэри не стала менять наряд из золотой парчи. В течение следующего часа я проиграла в «Папу Иоанна» гораздо больше, чем могла себе позволить, и закончила тем, что поставила на кон свое жалованье за следующие три месяца.

— Она с нами? — задала своей сестре довольно странный вопрос леди Анна, тасуя колоду перед следующей сдачей.

Сердце мое затрепетало. Что хочет узнать королевская фаворитка? Неужели она усомнилась в моей верности? Я всегда вела себя очень осторожно, но любая мелочь или промашка могли меня выдать. Но тут леди Мэри кивнула, и я смогла вновь вздохнуть свободно.

— Я не сомневаюсь в искренности Тэмсин, — произнесла она своим тихим и нежным голосом. — Ты можешь доверять ей. Она не выдаст твои секреты.

— Отлично, — неожиданно отбросив карты, леди Анна встала из-за стола и потянулась с грацией кошки. — Поклянись мне, Тэмсин, что ты никому не скажешь о том, что увидишь и услышишь сегодня ночью в этой комнате, если только я не потребую от тебя нарушить этот обет. Клянешься?

Что еще я могла сделать? Я кивнула и, не краснея и не заикаясь, принесла требуемую клятву.

Тут дверь, соединяющая покои леди Анны со спальней короля открылась, и Генрих вошел к нам. В мгновение ока он уже держал в объятиях свою возлюбленную.

— Дорогая моя, — прошептал король.

Страсть, обуявшая этих двоих, была столь явной, что лицо мое запылало. Если бы мне не велели остаться, я бы тотчас убежала в соседний покой. На лице леди Мэри отразилось такое же, как и у меня, смущение и еще какое-то чувство. Очень скоро я поняла, что то была зависть. Если слухи были правдивыми, раньше эта страсть короля была обращена на нее. Ее, а не ее сестру он когда-то желал с тем же пылом.