— Что ж… — промолвил сэр Джаспер, возвращая мне письмо, — сказать тут особо нечего…

— Правду ли говорит нам Хьюго? — прервала я его. — Действительно ли посторонний человек может стать моим опекуном?

— Боюсь, тебе придется с этим смириться, — произнес сэр Джаспер, постаравшись, чтобы его высокий и резкий голос звучал успокаивающе, но его слова заставили меня вскочить на ноги в сильнейшем волнении.

— Это несправедливо! — воскликнула я. — Моей опекуншей должна быть вдова моего отца!

Я была совершенно уверена в том, что и отец, и Стивен хотели бы именно этого.

— Дитя мое, в нашей жизни много несправедливого, и тебе это предстоит понять…

Сэр Джаспер протянул руку в попытке успокоить меня; но я отшатнулась. И в глаза ему мне смотреть не хотелось. Я страшилась увидеть в них подтверждение того, что уже почувствовала — ему меня жалко.

— К сожалению, ты не достигла четырнадцатилетнего возраста до того, как скончались твой отец и брат, — добавил он.

— Какая разница? — спросила Бланш.

— Разница тут очень большая, я бы даже сказал — огромная. По закону, если девушка становится наследницей, когда ей уже исполнилось четырнадцать лет, она получает возможность управлять своим движимым и недвижимым имуществом, при условии, конечно, что она ни с кем не помолвлена. Такой девушке опекун не нужен.

Я принялась быстро считать в уме. Я знала день своего рождения — помнила, как мама, умершая, когда мне было восемь лет, говорила, что я родилась в День святого Валентина. В этот день вольные птицы выбирают себе пару, а сердца влюбленных соединяются.

— Значит, через шесть месяцев я освобожусь от опеки этого гнусного сэра Лайонела! — воскликнула я.

Выражение лица сэра Джаспера подсказало мне, что не все так просто, еще до того, как он заговорил:

— К сожалению, тебе придется подчиняться своему опекуну до тех пор, пока ты не станешь совершеннолетней. А до этого у него будут все права, чтобы распоряжаться твоим наследством и твоей участью. Большинство опекунов берут своих подопечных к себе в дом. Если у сэра Лайонела есть сыновья, он наверняка захочет выдать тебя замуж за одного из них, ибо, выкупив у Королевского Суда по делам опеки попечительство над тобою, он получил право выбрать тебе супруга.

Я смотрела на сэра Джаспера в изумлении, но тень, набежавшая на его лицо, и слезы, наполнившие глаза моей мачехи, подтвердили правдивость его слов. Меня обуяло чувство полной беспомощности, а сердце как будто сдавила холодная и жестокая рука. Странная мысль пришла мне на ум: слишком много общего у меня с моим любимым скакуном, со Светочем Хартлейка, — мы оба потеряли самое дорогое в жизни и ни один из нас не вправе распоряжаться собственной судьбой.

Глава 3

Стоило мне увидеть сэра Лайонела Даггета, входящего в сад нашего дома в Гластонбери, как я тотчас поняла, что никогда не смогу полюбить этого человека. Скажу больше — я почувствовала презрение к нему, лишь раз взглянув в его надменное лицо. Откуда возникло это чувство? Ведь я тогда про него ничего не знала, а он еще не раскрыл своих намерений разлучить меня с моей мачехой и увезти из тех мест, где мне знаком был каждый камешек, каждая тропинка. И все же что-то в его облике и манере держаться сразу заставило меня чуть ли не задохнуться от ненависти.

— Томасина, ты должна быть любезной с сэром Лайонелом, — полушепотом предупредила меня Бланш, пока наш непрошеный гость приближался к нам. — Улыбнешься — и он будет к тебе снисходителен, нахмуришься — только разозлишь его.

Бланш сидела в беседке, увитой розами, на одной из деревянных скамеек. Моя мачеха казалась совершенно спокойной и невозмутимо вышивала сложный цветочный узор на рукаве[6]. Она не пропускала ни единого стежка, и ни одна морщинка не нарушала гладкости ее бледного чела.

Я, пытаясь придать своему лицу столь же бесстрастное выражение, не сводила глаз со своего опекуна. На первый взгляд, он казался вполне привлекательным мужчиной. Стройный, кареглазый, с иссиня-чёрными кудрями, обрамлявшими загорелое лицо, он не выглядел слишком крепким и могучим, чтобы подавлять тех, кто находится рядом с ним. Как и положено по этикету, он поклонился сначала моей мачехе, а затем и мне. Скамьи, на которых сидели мы с Бланш, стояли под углом друг к другу, и сэр Лайонел вынужден был отступить назад, чтобы мы обе попали в его поле зрения. Мы умышленно расположились с Бланш таким образом, дабы держать нашего гостя на расстоянии.

— Мое почтение, мисс Томасина, — промолвил сэр Лайонел.

Говорил он хрипло, словно страдал от простуды. Впрочем, он не чихал и не кашлял, так что, видимо, такой голос был у него от природы. Слушать его карканье было не слишком приятно, а поскольку я искала в сэре Лайонеле одни недостатки, то быстро занесла «скрипучий голос» в мысленный перечень его непривлекательных черт. Выражение глаз у него было такое, словно он постоянно что-то прикидывал и рассчитывал в уме. При этом мой дерзкий взгляд его не смутил, лишь угольно-черные брови слегка приподнялись.

Стоило нашему гостю вновь повернуться к моей мачехе, как я тотчас увидела, что в профиль его лицо выглядит гораздо менее симпатичным, чем в фас. Чем-то его резкие черты напомнили мне крысу.

— Вы прибыли к нам издалека? — спросила Бланш частью из вежливости, а частью из любопытства, поскольку мы ничего не знали о нашем госте, даже то, где он живет.

— Из Лондона, — последовал его лаконичный ответ. Дальнейшим расспросам он положил конец, сразу же заявив: — Я уезжаю из Гластонбери завтра утром. Мисс Томасина поедет вместе со мной. Она может взять с собой одну служанку.

Бланш от неожиданности уколола себе палец. Хотя сэр Джаспер и предупредил нас, что сэр Лайонел вправе забрать меня с собой, коль скоро он действительно является моим опекуном, моя мачеха провела всю ночь на коленях в молитве и надеялась, что сможет убедить сэра Лайонела оставить меня под ее попечительством.

— Томасина слишком молода, чтобы покинуть отчий дом! — воскликнула она.

Брови моего опекуна поползли вверх в недоумении:

— Ей же исполнилось тринадцать, разве нет? Многие девушки в этом возрасте уже замужем и растят детей.

— Но не Томасина, сэр Лайонел. Хорошо известно, что слишком ранние роды чреваты болезнями как для ребенка, так и для его матери.

Взгляд сэра Лайонела остановился на мне. Мой опекун задумался, а затем произнес:

— Возможно, вы правы. Но, вообще-то, я увожу ее не для того, чтобы выдать замуж. Впрочем, ее отъезд не обсуждается. Решение уже принято.

Собрав все свое мужество, Бланш твердо произнесла:

— Тогда я последую за своей падчерицей, куда бы вы ее ни отправили.

— Нет, леди Лодж, это невозможно.

— Не понимаю, почему вам так необходимо забрать Томасину? — Голос Бланш предательски задрожал. — Ее место рядом с родными, в кругу семьи.

Сэр Лайонел продолжал стоять у входа в беседку, возвышаясь над нами, сидящими на лавках. Он держался прямо, с лица его не исчезало надменное выражение, а губы исказила презрительная ухмылка.

— Мне очень жаль, что приходится противоречить вам, леди Лодж, но теперь устройство будущего этой девушки — моя забота, — тон сэра Лайонела не оставлял возможности для возражений.

Глаза Бланш наполнились слезами.

— Вы же не всерьез это говорите… — прошептала она.

— Я серьезен как никогда, — резко бросил мой опекун.

Брезгливость, читавшаяся на его лице, давала нам понять, что женские слезы его ни капельки не трогают. Но затем, к моему удивлению, он повернулся ко мне спиной, опустился на одно колено между скамьями, протянул руку и дотронулся своими затянутыми в перчатку пальцами до подбородка Бланш. Он поднял ее залитое слезами лицо так, что она была вынуждена встретиться с ним взглядом.

— Моя милая леди, вам незачем так расстраиваться. Я хочу только одного — вывести мисс Томасину в большой мир. Уверен, вы знаете, что большинство девиц ее возраста и положения воспитываются в достойных домах, где они учатся хорошим манерам и могут встретить молодых людей своего круга.

«Проще говоря, состоят девочками на побегушках у высокородных дам», — подумала я. Мне вовсе не хотелось становиться бесплатной служанкой важной госпожи, пусть даже с пышным титулом «фрейлины» или «компаньонки».

Бланш глубоко вздохнула, смело встретила взгляд сэра Лайонела и решительно промолвила:

— Поскольку Тэмсин — наследница значительного состояния, ей лучше остаться здесь, в ее собственном доме, вместе со мной, и пригласить сюда молодых дам и девиц, чтобы они вошли в ее свиту.

Сердце мое затрепетало от гордости. Хотя неуступчивость сэра Лайонела и довела мою мачеху до слез, но ее никак нельзя было назвать женщиной слабой или глупой. В какой-то момент я даже поверила, что ее последний довод может изменить решение моего опекуна.

Сэр Лайонел медленно поднялся на ноги, голос его, казалось, наполнился сожалением:

— Прошу простить, леди Лодж, но ваша падчерица еще не достигла совершеннолетия, и не вам в вашем положении устраивать ее жизнь.

Я потеряла дар речи от грубости моего опекуна. Мне захотелось крикнуть, что нет вины моей мачехи в том, что она — дочь купца, а не дворянина. К тому же, выйдя замуж и став супругой рыцаря, она ни разу не уронила своего высокого звания.

Но еще до того, как я успела заговорить, Бланш склонила голову, молча признавая правоту сэра Лайонела. Удовлетворившись этим, мой опекун переключил свое внимание на меня. Он принялся разглядывать меня столь пристально, что мне захотелось убежать и спрятаться. Но я осталась сидеть на скамье и только вызывающе сверкнула глазами в ответ. Однако, скажу честно, я почувствовала огромное облегчение, когда сэр Лайонел вновь перевел взгляд на мою мачеху.