Кейт Эмерсон - Отказать королю

— Неужели? Сколько тебе лет?

— Девятнадцать, миледи.

— И ты все еще не замужем?

— Нет, миледи.

— Что ж, Томасина Лодж, думаю, мне следует просветить тебя относительно законов об опекунстве. Я их неплохо изучила, потому что имею на своем попечении нескольких детишек, в том числе Генри Кэри, сына моей бедной милой сестрички.

Она послала быструю улыбку той, о которой заговорила, — присутствовавшей здесь же леди Мэри Рочфорд, вдове придворного Уильяма Кэри, умершего несколько лет назад от потницы.

Леди Мэри совершенно не походила на свою младшую сестру. Если Анна была стройной, темноволосой, смуглой и беспокойной, то Мэри имела округлый стан, светлые волосы, белый лоб и покладистый, легкий нрав.

— Значит, тебе еще не было четырнадцати, когда твой отец умер?

— Нет, не было, миледи.

— Жаль. Тогда бы все его земли перешли прямо тебе в руки. И вопрос об управлении твоим наследством вообще не выносился бы на рассмотрение суда по делам опекунства.

— Да, мне так сказали, миледи.

Анна повернулась ко мне так внезапно, что я чуть не вырвала у нее клок волос и только чудом успела отдернуть руку с гребнем. Она посмотрела на меня так пристально, что мне стоило большого труда не стушеваться под этим внимательным взглядом. Ее глаза были огромными и почти черными, даже темнее, чем у принцессы Марии, и казалось, они проникали в самую душу.

— Значит, раз тебе не было четырнадцати, когда твой отец умер, ты попала под опеку, — повторила она.

— Да, миледи.

Она отвернулась от меня и уставилась в отполированное до блеска металлическое зеркало, в котором виднелись оба наших отражения, и медленно проговорила:

— А когда тебе исполнилось шестнадцать, ты вышла из-под опеки.

— Простите, миледи, но я вас не понимаю… — пробормотала я и попыталась возобновить свое занятие, но гребень выпал из моих ставших внезапно такими неуклюжими пальцев.

В одно мгновение Анна развернулась, стремительная, как кошка, и ловким движением успела поймать драгоценный гребень прежде, чем он коснулся пола. Она не рассердилась на меня за мою неловкость, а только расхохоталась, и вместе с нею — с полдюжины девушек и женщин из числа ее придворных дам и фрейлин, слышавших наш разговор.

Лицо мое запылало, когда до меня дошел смысл слов леди Анны. Неужели она говорила правду? Но какой резон ей лгать мне? Неужели я была настолько глупа, что не освободилась от опеки сэра Лайонела три года назад?

— В то же время, — продолжала леди Анна, когда смешки вокруг улеглись, — до двадцати одного года ты не вправе продавать или сдавать в аренду свои земли и во всех делах должна следовать советам уважаемых людей, в первую очередь сэра Лайонела. Ну а если выйдешь замуж, тогда все твое имущество перейдет к твоему супругу. Значит, надо мне приискать для тебя хорошего муженька. А твоими поместьями сейчас управляет надежный человек?

— Надеюсь, миледи, — пробормотала я, думая про себя: «А вдруг я не права?»

Ни разу после отъезда из Гластонбери я не требовала отчета о состоянии моего наследства. Я приняла как само собой разумеющееся, что сэр Лайонел и мой управляющий Хьюго Уинн заботятся о Хартлейке и других моих имениях, ибо их доход напрямую зависел от процветания поместий. Какой же наивной я была! Возможно, сэр Лайонел вел себя как рачительный хозяин земли и людей, обрабатывавших ее, рассчитывая, что когда-нибудь все это будет принадлежать ему. А возможно, мое наследство сейчас пришло в полное запустение, если сэр Лайонел выкачал все доходы от имений, дабы подкупить влиятельных лиц при дворе и добыть мне эту должность в свите леди Анны.

Пока голова моя была занята этими невеселыми мыслями, мои руки продолжали расчесывать шевелюру моей госпожи, утратившей к тому времени ко мне всякий интерес. Когда наконец она закончила свой туалет и проследовала в покои, где принимала узкий круг своих близких друзей, я, как тень, сопровождала ее.

Апартаменты леди Анны были обставлены дорогой мебелью, на стенах висели яркие гобелены с изображением мифологических сцен, пол покрывали роскошные ковры, а столы были застелены плотными скатертями. Здесь всегда стояли три кресла — одно из железа и два из дерева. На всех трех красовались подушки малинового бархата, обшитые шелковой бахромой и украшенные золотом. Леди Анна села в одно из кресел и взялась за лютню. Тут же ее окружили несколько молодых галантных придворных. Она играла, а они пели, болтали и смеялись.

Забытая всеми, я опустилась на широкий подоконник, сцепила руки на коленях и изо всех сил попыталась собрать воедино разбегавшиеся мысли. Меня не удивило, что моя мачеха была столь же невежественна во всем, что касалось законов, как и я сама. От женщин иного и не ожидали. Даже графиня Солсбери, как я теперь поняла, не увидела ничего дурного в том, что я подписала в ее присутствии какой-то документ по просьбе моего опекуна, хотя к тому времени мне уже исполнилось шестнадцать лет. Тот документ, как я вспомнила, был написан на латыни, и прочесть его я не могла. А вот сэр Лайонел наверняка законы об опекунстве знал досконально. Следовательно, тот лист, который я так опрометчиво подмахнула, скорее всего, представлял собой доверенность, продлевающую его право присматривать за моим наследством.

Меня захлестнуло чувство вины. Мне нужно расшибиться в лепешку, но добыть верные сведения о том, в каком состоянии мое богатство. Ведь его сумели собрать и приумножить мой отец, мой дед и прадед, а значит, пренебрегая им, я была неверна их памяти. Мне нужно было сразу же вступить в переписку с Хьюго Уинном, чтобы точно знать, как обстоят дела на конюшне и на фермах. Остались ли вообще у меня лошади? Вполне возможно, что нет. Сэр Лайонел быстро избавился от Светоча Хартлейка. Я же думала только о себе, погрузилась в свою новую жизнь при дворе принцессы, тратила усилия лишь на пересказ забавных историй и обретение новых друзей. А потом, мы, связанные этой самой дружбой и преданностью принцессе Марии, сами были рады отгородиться от внешнего мира, пока этот мир насильно не вторгся в наш тесный круг.

Я вздрогнула, когда увидела перед собой фигуру в черном.

— Не сердитесь на мою сестру, — раздался нежный и мелодичный голос леди Мэри Рочфорд. — У нее своеобразное чувство юмора.

Я подвинулась на подоконнике по знаку моей собеседницы. Усевшись и расправив пышные юбки, она взяла мою руку своей полной белой ручкой и спросила:

— Не хотите ли поговорить с тем, кто смыслит в законах, моя дорогая? У меня как раз есть такой человек на примете. Если ваш опекун вас обманывает, всегда можно попробовать отстоять то, что принадлежит вам по праву.

— Существует документ на латыни, — призналась я. — Сэр Лайонел обманом заставил меня подписать его после моего шестнадцатилетия. Наверное, я передала ему все права на свои поместья.

Глаза мои наполнились слезами. Как же глупо с моей стороны было попасться в сети, коварно расставленные моим опекуном!

— Вполне возможно, что вы сможете получить ваше имущество обратно по суду, — утешила меня леди Мэри. — В любом случае, стоит посоветоваться с законником…

Я всхлипнула, кивнула и проговорила:

— По крайней мере мое наследство у него не навсегда. Леди Анна сказала, что оно вернется ко мне, когда я достигну совершеннолетия.

Участие леди Мэри тронуло меня, хотя я не надеялась, что ее поверенный сможет мне помочь. Только одно утешало: через два года мне исполнится двадцать один. И сэр Лайонел должен будет рассчитаться со мной сполна по всем счетам, которые я ему предъявлю.

В течение следующих нескольких дней я временами слышала сдавленные смешки, когда оказывалась в поле зрения придворных дам леди Анны, но этим дело и ограничилось. Больше надо мной не насмехались. Что еще важнее, никто не смотрел на меня с подозрением из-за того, что раньше я состояла при особе принцессы Марии.

Все — от Анны до последнего поваренка — решили, что мой переход в свиту леди Анны продиктован теми же соображениями, которыми руководствовались они сами, — желанием находиться рядом с сильными мира сего. Жажда почестей и богатства, по их мнению, всегда первенствовала над верностью.

Леди Анна никогда не скрывала, что не жалует дочь короля. Принцесса Мария, а не королева виделась ей первейшей соперницей в борьбе за привязанность его величества. Она не знала, сколь мало внимания уделяет король Генрих своей дочери.

— Расскажи мне о своей бывшей госпоже, — велела она мне как-то раз, когда пошла вторая неделя моей службы. — Я слышала, что принцесса чуть что, сразу укладывается в постель, как слабый плаксивый ребенок.

— Принцесса проболела почти весь май, — осторожно ответила я, вспомнив, что до того, как к моей юной хозяйке пришли первые месячные, она мучилась болями почти три недели.

Никто не пытался тогда ее отравить — ни леди Анна, ни кто другой. Ее высочество принадлежала к той несчастной породе женщин, которые каждый месяц страдают за грех нашей прародительницы Евы. Несмотря на это, я крепко держала в памяти историю о происшествии в доме епископа Рочестерского. Леди Анна Рочфорд была тем человеком, который, не дрогнув, может отдать приказ извести своих врагов, поэтому я постоянно была начеку.

— Почему эта девочка постоянно навязывается, требует у своего отца позволения навестить его? Его величество это раздражает, — воскликнула леди Анна.

Я знала только об одной такой просьбе, и сделана она была в один из тех страшных дней, когда принцесса думала, что умирает.

— Ее мать ничуть не лучше, — продолжала леди Анна, не дожидаясь моего ответа, — она умоляет короля переселить Марию сюда.

Я с трудом переборола страстное желание указать леди Анне на ее бессердечие. Теперь мне хотелось защитить не только мою прежнюю юную госпожу, но и ее мать — королеву. Я чуть не выдала своих истинных чувств, но вовремя сдержалась. Вместо этого я прошептала нечто нечленораздельное, надеясь, что королевская любовница примет это бормотание за согласие с ее словами.