К концу дня я чувствовала себя так, как будто Ник разрезал все мои внутренности на кусочки и разбросал по комнате. Когда заседание закончилось, и он встал, все тело у меня ныло.

45

В этот вечер, зная, что у меня был тяжелый день, Умберто пришел пораньше, чтобы побыть со мной. Он застал меня в постели уже в шесть часов вечера. Я держалась за живот, а по лицу у меня текли слезы.

– Сарита, – начал он и тут же прилег ко мне. – Расскажи мне, что случилось.

Он внимательно слушал все время, пока я перемежала рассказ слезами – как умело лгал Ник, и сколько он всего нагородил. Он слушал и почти ничего не говорил, но само его присутствие успокаивало меня, и вскоре я заснула, утомленная и уже не думающая О том, что принесет мне завтрашний день.

Закончилось все только во второй половине дня. Во время утреннего перерыва Андербрук опять вывел меня из офиса Атуотер и прошелся со мной по холлу. Он спросил меня, не мог ли мистер Сливики заглянуть в мои окна и увидеть что-то, о чем я не рассказала.

– Разве вы не верите, что я говорю вам правду? – спросила я ошарашенно.

Он остановился, взял меня за руки и слегка встряхнул их.

– Я действительно верю вам, но не знаю, поверит ли кто-нибудь еще. Ник очень убедителен. И я спрашиваю вас еще раз, нет ли у вас на теле какой-нибудь отличительной особенности? Родинка? Подстриженные волосы? Шрам?

Меня душила ярость, я смогла только помотать головой.

– Ну вот, я и закончил, – произнес Андербрук в восемь часов вечера, когда мы сидели у него в кабинете. Все остальные сотрудники уже ушли. – Думаю, что для начала мы неплохо потрудились.

Я слегка вздохнула. Пусть тон Андербрука звучал обидно, только бы он смог защитить меня.

– У меня есть идея. Я все время об этом думаю. Ник приукрасил свое детство. Он просто лгал. А правда в том, что его мачеха оскорбляла его в сексуальном отношении, а отец был зверем. Ник не встречался со своей мачехой вот уже много лет, он считает, что она умерла, а мне кажется, что она жива, и, может быть, если нам удастся ее найти, это нам поможет. Если она расскажет правду о его детстве, это докажет, что Ник – лжет.

– Вы думаете, что такая женщина может сказать правду, если ее пасынок все отрицает? – рассмеялся Андербрук.

– Думаю, что нет, – настроение у меня упало.

Увидев мое уныние, Андербрук смягчился.

– Ну хорошо, давайте представим, что нам это удалось. Мы ее нашли. Она свидетельствует, что детство Ника было ужасным. Ну и что? Разве это освобождает вас хоть в какой-то мере от ответственности?

– Конечно, нет. У многих людей, посещающих кабинет терапевта, детство бывает просто ужасным. Но если мы докажем, что его проблемы начались не с меня, разве это нам не поможет?

– Вряд ли. Каждому ясно, что проблемы у него начались не с вас, иначе бы он к вам и не обратился.

Я все еще цеплялась за соломинку.

– Но это, по крайней мере, покажет, что он лгал, разве не так?

– Как это отразится на отношении к вам присяжных, я не знаю. Но попытка не пытка. Расскажите мне все, что вы о ней знаете, и я попытаюсь найти ее.

Меня вдруг пронзило воспоминание о том, как Ник, смеясь, говорил: «Разве вы не знаете, что мы можем найти любого человека в этой стране?»

«Что ж, – подумала я. – Что хорошо для одного, может быть так же хорошо и для другого».

Андербрук вернулся к своему столу.

– Послушайте. Есть еще один вопрос, который я хотел бы обсудить с вами, – начал он, и голос его звучал настороженно. – Мне вовсе не хочется об этом говорить, поэтому попытайтесь не принимать это близко к сердцу.

– В чем дело? – я поправила очки.

– Мы должны исходить из того, что дело может попасть в суд. Возможно, нам удастся его уладить, но мы должны предусмотреть и этот вариант.

– Итак?

– Итак, вы должны привести в порядок свою внешность.

– Что вы имеете в виду?

– Сара, присяжным достаточно будет взглянуть на вас и на Ника, чтобы поверить, что вы с ним переспали. Черт побери, он такой красавчик, а вы… ну, вам придется поработать над своей внешностью. Они могут подумать, что вы не устояли перед ним.

– Надеюсь, вы шутите?

– Я более чем серьезен, – он покачал головой. – Мне не хочется ни обижать, ни оскорблять вас. При обычных обстоятельствах вы, конечно же, достаточно привлекательны, но Атуотер будет подчеркивать разницу между вами и Ником. Она представит вас как заурядную женщину, которой льстило внимание красивого юриста, и ей это превосходно удастся, потому что она сама женщина. Так что лучшей нашей защитой будет уничтожить эту разницу еще до суда.

– Вы имеете в виду косметическую операцию?

– Послушайте, я же просил вас не обижаться. Я просто хотел, чтобы вы навели некоторый лоск. Я могу послать вас к дерматологу, который поможет вам улучшить цвет лица. У меня есть дантист, который выпрямит и отбелит ваши передние зубы…

Вне себя от ярости, я встала и стала собирать вещи, чтобы немедленно уйти.

– Я еще не закончил! – взревел Андербрук. – Садитесь!

– Нет закончили! – закричала и я. – Я не какое-нибудь подопытное животное! Я не должна быть физически привлекательной, чтобы доказать свою профессиональную компетентность! Это возмутительно!

– Сядьте! – заорал он опять, и я повиновалась, испугавшись, что это может повлиять на исход дела.

Он опять стал поглаживать бороду.

– У присяжных не будет времени знакомиться с вами лично. Все, что они услышат, это описание крохотного отрезка вашей жизни, по которому они будут судить о вас в целом. Вы наверняка знакомы с исследованиями по физической привлекательности – даже в суде привлекательные люди скорее будут признаны невиновными. Вы можете использовать это обстоятельство или проигнорировать и сами же пострадать от этого.

Он перешел на мою сторону стола и уселся на краешек, покачивая ногой.

– Простите меня.

Я сняла очки и закрыла лицо руками. Во мне поднялось отвращение к собственному уродству. На мгновение я почувствовала на своем плече прикосновение его руки. Когда я решила, что уже могу управлять собой, я отняла руки от лица и заговорила ровным спокойным тоном.

– Скажите, что мне делать. Я подумаю. Это все. С явным облегчением он уселся рядом со мной и стал загибать пальцы.

– Я уже сказал о дерматологе и дантисте. Еще мне хотелось бы, чтобы вы сходили в салон красоты, подобрали себе новую прическу и макияж. Потом я еще знаю женщину, которая шьет потрясающие вещи. Ну, и вам следует сменить очки на контактные линзы.

– Вы хотите, чтобы я выглядела как фотомодель? – вскричала я в ярости.

– Нет, я хочу, чтобы вы в глазах присяжных выглядели как самая привлекательная и профессионально компетентная женщина из всех, кого они знают.

– Вы, по-видимому, относитесь к тем людям, которые заставляют женщин голодать только для того, чтобы они хорошо выглядели.

– Нет, но зато я отношусь к тем людям, которые выигрывают процессы.

46

Я чувствовала, что отношение Умберто ко мне изменилось, но объясняла это своим жалким состоянием, пока не обратила внимания на те вопросы, которые он мне задавал. Несколько раз он просил меня повторить то, что Ник рассказал в своих показаниях. Один раз он меня спросил прямо.

– Не лучше ли тебе уладить это дело и больше к нему не возвращаться, чем пережевывать вновь и вновь?

Иногда он обнимал меня и говорил, что все образуется, и я на короткое время чувствовала себя в безопасности, но полностью отделаться от ощущения, что что-то все-таки не так, я не могла.

Одним субботним вечером, когда мы собирались лечь в постель, я вдруг поняла, что мы уже три недели не занимались любовью.

– Мне так жаль, что я все время занята, – сказала я, обвив его руками за шею.

Он сухо поцеловал меня и отвернулся.

– В чем дело? – спросила я.

Он, стараясь не смотреть мне в глаза, сослался на усталость и улегся в постель с пультом управления телевизором.

Я резко выключила телевизор и уселась прямо перед ним на кровать.

– Давай лучше поговорим, – сказала я. – Это связано с судебным разбирательством? Ты на меня сердишься?

Он сидел не двигаясь, с поджатыми губами, явно не желая давать никаких объяснений.

– Я не виню тебя за то, что ты сердишься. Я понимаю, что я вечно занята, чем-то озабочена, все время где-то мотаюсь. Но ты же знаешь, насколько мне сейчас трудно.

Он кивнул.

– Пожалуйста, поговори со мной! – взмолилась я. – Я не выдержу твоего молчания.

– Я не знаю, как ты отнесешься к тому, что я собираюсь тебе сказать.

– А что случилось? У тебя кто-то есть? Ты меня больше не любишь?

Явно озадаченный, он покачал головой.

– И ты еще смеешь спрашивать, есть ли кто-нибудь у меня.

– Я всегда боялась, что… – вырвалось у меня.

– Да, да, бедная маленькая Сара со своим латиноамериканцем!

Выбитая из колеи его сарказмом, я промолчала.

– А что ты имеешь в виду, когда сомневаешься, смею ли я спрашивать тебя? Есть у тебя кто-то или нет?

– Нет. А вот у тебя всегда был этот «кто-то».

– Этот кто-то всю жизнь мне разрушил! Ты же прекрасно знаешь!

– А разве он не был для тебя этим самым «кем-то» в течение длительного времени?

У меня голова закружилась от отвращения, когда я поняла, о чем он думал все это время.

– Неужели ты веришь в то, в чем меня обвиняют? – У меня даже голос сел, так мне хотелось разубедить его.

После нескольких томительных минут молчания, которые сами могли бы служить для меня ответом, он наконец произнес:

– Я не знаю.

Не осознавая того, что я делаю, я вскочила и не смогла сдержать крика.

– Как ты можешь думать обо мне такое? Ты что, полагаешь, что весь этот процесс, через который мне предстоит пройти, маскарад? Что я лгу?